По следам Гоголя - Страница 22

Петербург не радовал Гоголя. Он мерз в нем в своей продуваемой ветрами с Невы шинели, задыхался летом, когда вся аристократия выезжала на дачи, а бедный чиновник должен был коротать лето в каменной клетке, раскаляющейся в июльском зное, зной этот был тяжел от накопившейся влаги, поднимавшейся с болот и с моря. Гоголь бежал из Петербурга в 1832 и 1835 годах домой, в Васильевку, а в 1835 году задержался на летних вакациях настолько, что, когда вернулся в Патриотический институт (в ноябре), его едва приняли на старое место.

Снимал он комнатку на дачах в Стрельне и на Поклонной горе.

В 1836 году Гоголь покинул Петербург и уехал за границу. Петербург, как ему казалось, не принял его, он — в ответ — не принял Петербурга. «Театральный разъезд» Гоголя — горькое объяснение с петербургской публикой по поводу своей комедии. «Ревизор» был сыгран в Александринском театре (премьера его состоялась 19 апреля 1836 года), но осмеян. «Все против меня, — писал Гоголь, — купцы против меня, чиновники против меня, литераторы против меня». Он был не совсем справедлив в своем отчаянии, но пьесу действительно не поняли. Кроме того, на Гоголя обиделись. Обиделись сословия, которые он выставил в пьесе, его обвинили в отсутствии любви к России, в поношении чиновничества, дворянства и т. д.

ПЕТЕРБУРГ. НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ.

РАЗЪЕЗД ИЗ АЛЕКСАНДРИНСКОГО ТЕАТРА.

ГОГОЛЬ НА РЕПЕТИЦИИ КОМЕДИИ «РЕВИЗОР» В АЛЕКСАНДРИНСКОМ ТЕАТРЕ В ПЕТЕРБУРГЕ. Рисунок П. А. Каратыгина.

Пушкин как-то сказал, что Гоголя в Москве любят больше, чем в Петербурге. И был прав. Москва гораздо радушнее принимала Гоголя, Москва почувствовала в сердцевине его смеха сострадание к русскому человеку. Гоголя в Москве любили именно потому, что в нем слышали любовь к России. Петербург, за исключением «Современника» и окружения Пушкина, считал, что Гоголь поносит Россию.

Кажется, ему было грех жаловаться на критику, на непризнание, но все же понимания публики, которого он добивался и с молодым максимализмом хотел иметь сейчас же, он не получил. Это и послужило одной из причин бегства.

К тому же и журнальная деятельность Гоголя в «Современнике» не удалась. Первая же его статья — статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 годах» — принесла ему и журналу немало огорчений. Пушкин должен был даже поправлять эту бестактность Гоголя (высмеявшего всю русскую прессу), не называя его по имени.

«Петербург, снега, подлецы, департамент, все это, кажется, мне снилось», — напишет Гоголь о Петербурге из-за границы.

Эти слова часто цитируют, забывая, что у Гоголя есть и другие картины великого города, другие отзывы о нем. Написаны эти строки тоже на чужбине, вдали от Северной Пальмиры, но в них как бы сдернут серый цвет с постылого петербургского пейзажа, сдернуто покрывало, и краски и линии весеннего Петербурга предстают пред глазами читателя омытыми, освеженными, чистыми. «Столица вдруг изменилась. И шпиц Петропавловской колокольни, и крепость, и Васильевский остров, и Выборгская сторона, и Английская набережная — все получило картинный вид. Дымясь, влетел первый пароход. Первые лодки с чиновниками, солдатами, старухами-няньками, английскими конторщиками понеслись с Васильевского и на Васильевский... Когда взошел я на Адмиралтейский бульвар,— это было накануне светлого воскресения вечером, — когда Адмиралтейским бульваром достиг я пристани, перед которою блестят две яшмовые вазы, когда открылась передо мною Нева, когда розовый цвет неба дымился с Выборгской стороны голубым туманом, строения стороны Петербургской оделись почти лиловым цветом, скрывшим их неказистую наружность, когда церкви, у которых туман одноцветным покровом своим скрыл все выпуклости, казались нарисованными или наклеенными на розовой материи и в этой лилово-голубой мгле блестел один только шпиц Петропавловской колокольни, отражаясь в бесконечном зеркале Невы, — мне казалось, будто я был не в Петербурге...»

Петербург в этом воспоминании Гоголя играет цветами: тут и зеленый цвет яшмовых ваз на набережной, и розовая материя неба, смешанная с лиловостью, с голубою мглой, и блеск золотого шпиля Петропавловки, освещающий всю картину, и резкость очертаний, и зеркало Невы, отражающее эту резкость.

Петербург был городом не только неудач Гоголя, его поражений (он потерпел поражение на поприще службы, на поприще ученом, преподавая в Санкт-Петербургском университете, откуда был уволен в связи с «сокращением штата»; он не стал актером, хотя пытался попасть на сцену), но и местом, где безвестный студент Гоголь-Яновский, явившийся с Украины, сделался сначала Пасичником, заставившим смеяться Россию, а затем Гоголем. На Малой Морской улице, в доме Лепена, под номером 97, были написаны лучшие творения Гоголя. Здесь — в какие-нибудь два с небольшим года — родились «Записки сумасшедшего» и «Невский проспект», повести «Миргорода», «Ревизор», «Нос», «Коляска», были начаты «Мертвые души».

Когда Гоголь уезжал из Петербурга, Пушкин жил на Гагаринской набережной в доме Кадашева. Квартира Пушкина состояла из двадцати комнат, с выездом. Гоголь иногда забегал к Пушкину, чтоб прочесть ему свое новое сочинение, показать набор книги, посоветоваться о заглавии, о беспокоящей его строке. Пушкин правил, Пушкин вычитывал, Пушкин, как мог, помогал Гоголю. Он и сюжеты свои ему дарил — дарил без сожаления, хотя и жаловался друзьям, что с «этим хохлом» надо держаться поосторожнее, того и гляди обчистит.

Пушкин добивался постановки комедии Гоголя на сцене (помогали тут и В. А. Жуковский, и П. А. Вяземский, и М. Ю. Вьельгорский), Пушкин привлек Гоголя к участию в «Современнике», доверил ему всю критику и «Новые книги», Пушкин хлопотал о делах Гоголя в Москве. Да, у Пушкина было двадцать комнат и жена-красавица, у Гоголя было две комнатки на третьем этаже и не было жены. Его женою была Муза — ей он отдал все: и любовь, и здоровье, и лучшие часы вдохновения, — но и она не обделила его своим вниманием.

Впрочем, Муза и Пушкин стояли у Гоголя рядом, трудно было отделить Музу от Пушкина, а Пушкина от Музы. Все, что при жизни Пушкина делал Гоголь, что он писал, замышлял, было связано с именем Пушкина, с грядущим судом или одобрением Пушкина. Без Пушкина Гоголь не мог представить своей поэтической жизни. Поэтому, когда он в Париже услышал о смерти Пушкина, он понял, что остался один. До этого он был не одинок: взгляд Пушкина, шутка Пушкина, записка Пушкина о его новом сочинении — все поддерживало в нем веру и жизнь. Смерть Пушкина стала одной из причин перелома, который произошел позже в Гоголе и привел его от состояния веселья и брызжущих сил молодости к печали и задумчивой улыбке зрелых лет.

Кажется, объявление, появившееся 17 мая 1836 года в «Прибавлениях к «Санкт-Петербургским ведомостям», объявление, гласившее, что среди отъезжающих за границу числится некто «Николай Гогель, 8 класса», ни о чем не говорило русскому глазу (тем более и фамилия была перепутана), но уезжал из столицы не коллежский асессор Гоголь, не какой-то очередной путешественник и не тот, кто въехал в Петербург морозным вечером в декабре 1828 года, сын полтавской помещицы Марии Ивановны Гоголь-Яновской, а великий русский писатель, гений России, который по свершении того, что он уже совершил, мог быть отнесен к числу лучших ее сынов.

Как сообщали те же «Санкт-Петербургские ведомости», погода в день отъезда Гоголя, 6 июня 1836 года, была пасмурная. Низкие облака стояли над Петербургом, накрапывал дождь. Термометр показывал около одиннадцати градусов по Реомюру. Маленький пароходик подошел к Английской набережной и принял на себя пассажиров, которые должны были переправиться на нем в Кронштадт, где их ждал большой пароход «Николай Первый». Среди провожающих — Гоголь уезжал вместе с А. Данилевским — был князь П. А. Вяземский. Он отсылал за границу жену и дочь, которые тоже стояли на палубе. Прощальные слова, слезы, маханье платком, пароходик отошел от причала — и город на Неве поплыл, закачался на волнах, теряясь в дымке дождя.