По правилам и без (СИ) - Страница 56

Константин Викторович неожиданно засмеялся и похлопал отца — достав до него, не смотря на препятствие в виде меня; он вообще был высоким — по плечу.

— Да уж, дочка растет что надо.

Я почему-то чуть смутилась и тут же перевела тему:

— Чай, кофе будете?

— Чай, — в один голос ответили мужчины и направились в зал. Только Константин Викторович обернулся ко мне, улыбнулся и ответил:

— Твоему отцу мои услуги точно не понадобятся.

Странно, но эти слова меня успокоили. И Воронцов-старший вдруг предстал в совершенно ином свете, стоило ему только единожды улыбнуться. Раньше он представлялся мне грозным адвокатом с какими-то своими невероятно строгими правилами и принципами, строгим отцом и человеком из тех, без знакомства и общения с которыми жить проще, спокойнее и совесть не мучит. И, признаться, я его отчего-то боялась еще с нашей первой встречи, если можно назвать таковой его разговор с папой в моем присутствии.

А сейчас же я увидела хорошего человека, друга и отца, который смог завоевать сердце прекрасной девушки и сделать ее счастливой, который воспитал прекрасного сына. Словно посмотрела в первый раз; не осталось больше необъяснимых страха и опасений, какой-то антипатии — мне только предстоит сложить свое мнение об этом человеке, и часть его, наверняка, сложится уже сегодня.

Ведь разговор, при всем прочем, ожидал серьезный.

Я достала новый, подаренный папой не иначе как взамен разбитой чашки, сервиз с бабочками, заварила чай с цитрусовыми — тоже подаренный и тоже папой, так сказать, в комплекте, — даже выудила сахарницу и поднос, и со всей этой нелегкой ношей вышла к занявшим диван мужчинам. Мне же они оставили место напротив, что только усугубляло серьезность намечающегося разговора.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарил Константин Викторович и взял одну из чашек. Папа взял другую, сказав то же самое; но он не улыбался.

— Шекспир действительно убит, — без лишних вступлений начал он, — но никто из нашей семьи не имеет к этому прямого отношения.

— А косвенного? — тут же уточнила я, совершенно не осознавая, что сжимаю чашку с кипятком.

— Только если учитывать, что он не смог выполнить связанное с тобой, мамой и мной задание, — папа посмотрел на меня с какой-то смесью раскаяния и боли. — Ты уже взрослая девочка, поэтому скажу, как есть: его убил его же начальник, Новиков, за то, что Шекспир его не просто подвел — почти подставил.

— Подставил? — непонимающе уточнила я.

— Это долго объяснять…

— Позволь, я все объясню, — оборвал папу Константин Викторович. — Ты совершенно прав, что Рита уже достаточно взрослая и достаточно влезла во все это, чтобы знать. К тому же, Кирилл и так много тебе рассказал, и теперь вся эта информация уже почти безвредна. Шекспир перегнул палку, и мой отец выполнил свое обещание как следует прижать Ноя. Тот еще пытается отмыться, но вместе с последним убийством, у которого был свидетель, ему только и остается, что уповать на не слишком большой срок. Ты наверняка слышала об убийстве его сына, заказчика которого я защищаю. Он тоже связан со всем этим, и с теми событиями, в результате которых пришлось «убить» Машу. Я наслышан о твоем любопытстве, и рассказываю все именно поэтому, а в ответ хочу получить обещание ни во что самой не лезть.

Я снова чуть смутилась:

— Я не буду ни во что лезть, обещаю, — и это была чистая правда: вся эта уголовщина достала меня настолько, что, кажется, укоротила то самое «любопытство». Пусть просто расскажут сами все то, что знать мне можно, и на этом закончим с историей вражды двух криминальных авторитетов. Хотя нет, вероятно, трех.

— Как ты знаешь, по официальной версии убийцей был наркоман. Он и правда был наркоманом и убил девушку; опознать ее так и не удалось, и она и стала Машей. Только вот это был не просто наркоман с улицы, а человек Новикова, который очень мешал… тому, кому я был обязан. Собственно, я ему и сейчас обязан, поэтому и защищаю, несмотря на его доказанную и абсолютную вину. И сейчас, во многом благодаря ему, все благополучно разрешилось, моему отцу не всегда следует связываться с криминалом, во всяком случае, так явно. В общем, если кратко, то все эти события привели к одному конкретному: Ноя очень скоро посадят, и посадят надолго.

— А что насчет вашей жены?..

Константин Викторович чуть нахмурился, а в глазах появилось что-то, напоминающее боль. Да уж, умеешь ты, Рита, задавать правильные вопросы, а, главное, такие тактичные. Прикусить бы язык — да поздно.

Но, к моему удивлению, мужчина все же ответил, причем на удивление спокойно.

— Она останется жить, как и сейчас, под Киевом и под чужим именем. Дима собирается поступать в Киев, и, скорее всего, будет жить с ней. Он, впрочем, и без этого планировал там учиться. К сожалению, никому по-прежнему не стоит знать, что Маша жива, поэтому я попрошу тебя никому об этом не распространяться.

— Да, конечно, — я согласилась со всей серьезностью, на которую только была способна, и твердо для себя решила, что никогда и никому не проболтаюсь. Одним чужим секретом больше, одним меньше — какая, собственно, разница?

Атмосфера в комнате разрядилась, словно и не было этого разговора, этих подозрений, этой правды.

— Кстати, тебе Леша уже говорил, что мой отец приглашает вас сегодня к себе?

Я чуть не подавилась и полными негодования глазами уставилась на папу. Тот виновато улыбнулся:

— Я хотел, чтобы это стало сюрпризом. И для тебя, и для мамы: когда-то давно, еще до твоего рождения, мы все вместе уже проводили Рождество у Виктора Ивановича.

— И стоит эту традицию возобновить, — закончил Константин Викторович. — В расширенном варианте.

Я прикусила язык прежде, чем вырвался теперь единственный волнующий меня вопрос.

Дима вернется?

Я хотела надеяться, что да. Хотела опять ждать чуда, хотела верить, что сегодня его увижу, но тут же себя одернула. Это совсем не обязательно, он вполне может не вернуться вообще. Я бы на его месте мать не оставила.

Зато сегодня я обязательно с ним поговорю. Пусть даже под предлогом рождественского чуда.

Лучше, когда что-то превосходит твои ожидания, чем когда надежды тают, как снег на ладони.

— Дочь, ну хоть ты-то должна знать, куда мы едем! — серьезно посмотрела на меня мама, а я в очередной раз пожалела, что не села на переднее сидение нового папиного Шевроле.

Да, оказалось, что он купил себе машину; мне даже не захотелось спрашивать, где он взял деньги, а маме просто было не до того за удивлениями. Папа не просто приехал за нами на серебристой иномарке, которую тут же гордо представил как свою, так еще и торжественно попросил у мамы разрешения остаться с нами. Мол, идиот, придурок, козел (цитирую), совсем плохо с семьей обошелся, а ведь мы для него — самое главное, что есть в этой жизни. Мама еще не согласилась, но совершенно точно должна была скоро растаять. Правда, всю свою тщательно скрываемую радость она направила на доставание ни в чем не повинной меня.

— Я знаю, — мстительно заявила я, — но не скажу, потому что это сюрприз, — и, показав язык, стала смотреть в окно, в котором можно было разглядеть свое отражение. Мама, прознав о том, что сюрприз подразумевает собой, кроме всего прочего, еще и праздничный ужин, решила «привести в человеческий вид» (опять же, цитирую) и себя, и меня. И если на ее «вид» грешить было, простите за каламбур, прямо-таки грешно, то я чувствовала себя почти так же неуютно, как перед Днем Рождения Кирилла.

Во-первых, мама заставила меня накраситься по всем правилам «тон-тени-тушь-помада». Оказалось, что у меня это неплохо получается, но все равно непривычно как-то, хоть и выглядит неплохо.

Во-вторых, волосы. Зачем-то их пришлось подкрутить, так что теперь они спадали почти красивыми локонами. Шапку надевать мне, впервые в жизни, строго запретили.

В-третьих, платье. Мама подарила мне платье из таких, которые можно надевать и на занятия, и на такие вот праздники. Довольно строгое, но вместе с тем, красивое, это платье делало меня на удивление стройной, и едва ли не впервые собственное отражение мне нравилось.