По правилам и без (СИ) - Страница 13

Точно, биология! А я про нее совсем забыла… Но это — и совершенно бессмысленная, но забавная переписка с Воронцовым — не помешало мне все-таки закончить этот чертов проект до полуночи. Только вот по закону подлости биологию отменили.

А вечером следующего дня, когда я возвращалась с больницы, в окнах моей квартиры почему-то горел свет.

_________

* Установив законы рычага, Архимед произнёс слова, ставшие крылатыми: «Дайте мне точку опоры, и я сдвину (переверну) Землю!». Спустя столетия ученые, уже зная массу Земли, подсчитали: если бы в распоряжении Архимеда была точка опоры и даже сверхпрочный рычаг, античный учёный, двигая большее плечо рычага всю свою жизнь, не сдвинул бы Землю даже на волос.

**Психиатрическая больница в г.Харьков (северо-восток Украины)

Глава 7. Отец

Я бежала по лестнице, не думая почти ни о чем. Перед глазами до сих пор стояли светящиеся окна.

Наверно, стоило кому-то позвонить — только вот кому, не Воронцову же? Хотя, наверно, можно было позвонить и ему, только вот то шестое чувство, что кто-то называет интуицией, а кто-то — левой пяткой, подсказывало, что это все не важно. Важно только добежать до своей квартиры, найти в кармане ключи, отпереть трясущимися руками дверь…

…чтобы угодить в такие родные и любимые объятия.

— Папа, — я даже не спрашивала — утверждала, лишь чтобы снова ощутить это давно забытое чувство — называть отца «папой», когда он не за десяток тысяч километров, а вот тут, совсем рядом, что можно обнять, уткнуться в грудь, ощутить запах его любимого одеколона, не меняющегося уже долгие десять лет.

— Прости, что не смог приехать раньше, — одной рукой все еще удерживая меня, другой папа закрыл входную дверь. — Тяжело тебе пришлось, да?

Я лишь кивнула, стараясь сдержать накатившие слезы. Ну вот, Рита, дожила: каждый день истерика намечается. Хотя, перед папой можно было плакать: на то он и отец, чтобы понять, помочь, защитить… И именно в отце я нуждалась больше всего — только поняла это лишь сейчас.

— Как там мама? — снимая с меня сначала шарф с шапкой, а следом и куртку, спросил он. — Я хотел позвонить в больницу, но время уже позднее…

— Уже лучше. Если все будет в порядке, то через неделю ее уже выпишут, — я разулась и, все еще находясь в объятиях отца, прошла на кухню. На столе уже ждал ужин.

— Ничего, что я немного похозяйничал? — папа улыбнулся и, усадив меня за стол, тут же поставил тарелку с картофелем по-французски — его коронным блюдом. — Конечно, я в тебе не сомневаюсь, готовить ты умеешь, но лучше ведь, если о тебе позаботится кто-то другой?

— Ты не кто-то другой, — я улыбнулась, правда момент испортило позорное шмыганье носом. — Ты мой папа, единственный и любимый.

Утро наступило слишком быстро, а ведь мне снился такой хороший сон. В нем мы втроем — мама, папа и маленькая я — ходили в аквапарк, а потом гуляли по проспекту, на котором устраивали выставки молодые художники. Они за символическую плату рисовали прохожих, и одна из них, совсем еще девочка в забавном вязаном рыжем шарфике с мордой лисицы, сама попросила нарисовать такую счастливую семью.

Я открыла глаза и тут же уткнулась взглядом в висящую напротив кровати картину кисти не слишком известной художницы: мама обнимала одиннадцатилетнюю меня, и мы обе улыбались счастливо-счастливо. Мой сон был просто сном: папа так и не выполнил своего обещания сводить меня в аквапарк, а уехал, ничего толком не объяснив, и мама водила меня гулять одна. И только сейчас я заметила, что в глазах мамы, нарисованных слишком реалистично, залегла грусть.

— Ты уже проснулась? — раздался с кухни папин голос, а вместе с ним и соблазнительный запах кофе и оладий. — Умывайся и иди завтракать.

— Да, пап, — ответила я, но сначала заглянула на кухню за кофе, а уже потом поплелась с чашкой в ванную. И продиктовано это было не только любовью к этому ароматному напитку. Дело в том, что уже года четыре у меня гипотония, а в числе прочего она вызывает большие трудности при подъеме, так что без хотя бы глотка кофе я буду бродить скорее призраком, чем более-менее живым человеком. А таскать чашки с собой в ванную — привычка, которую ни мне, ни маме так и не удалось искоренить. Впрочем, мы уже привыкли, а вот у папы это вызвало смех. Впрочем, дело в моем внешнем виде в целом: все еще закрытые глаза, растрепанные две косы, пижама с какими-то неведомыми зверьками и неизменные радужные мишки-тапочки.

— Доброе утро, — промямлила я, усаживаясь на стул с ногами. — Можно мне еще кофе? Иначе я прямо тут усну, и ты меня не разбудишь еще как минимум пару часов, — и, в подтверждение своих слов, широко зевнула. Нащупав на подоконнике, сидеть возле которого я любила больше всего, пульт, я включила телевизор на первый попавшийся канал. Шли новости, причем сейчас как раз начинался новый репортаж.

«Вчера прошло первое заседание по делу об убийстве Евгения Новикова, сына депутата облсовета Степана Павловича Новикова, — говорила ведущая, красивая женщина за тридцать в дорогом костюме. — Напоминаем, что убийца был схвачен месяц назад, а две недели назад милиция вышла на заказчика — бизнесмена Олега Андреевича Трубачева. Как известно, адвокатом заказчика стал Константин Воронцов, глава крупнейшей в городе коллегии адвокатов. Материал из зала суда предоставит Евгения Кошевая».

Изображение студии исчезло, на его место пришел вид на здание суда, на фоне которого стояла миловидная блондинка лет двадцати пяти с микрофоном в руках. Позади толпились люди, их пыталась разогнать милиция. В общем, ничего нового и интересного. Но вот скажите мне на милость, зачем же так резко выключать телевизор?

— Пап? — я с неприкрытым удивлением посмотрела на отца, всего пару секунд назад резко выхватившего у меня пульт. Тут же пришла в голову мысль, что вот он, случай узнать хоть что-то, и я не упустила шанса этим случаем воспользоваться: — Скажи, вы с Константином Воронцовым ведь знакомы?

— С чего ты взяла? — выдал невероятно оригинальный ответ папа, заметно побледнев.

— Пап, вы как-то при мне разговаривали в школе, — напомнила я, чуть нахмурившись. — И я уже не маленькая наивная девочка, которую может обмануть притворное удивление.

— Это я заметил, — папа улыбнулся, и за эту улыбку я готова была простить любые недомолвки и тайны — но вовремя одернула себя. — Ты очень выросла с тех пор, как мы виделись в последний раз. Во всех смыслах. Но, к сожалению, я все равно не могу ответить тебе ничего интересного. Мы с Константином знакомы, но встречались лишь раза три, может чуть больше. А вот с его женой Машей… — отец замолчал и улыбнулся так, как улыбалась мама, вспоминая свои юношеские годы. — Мы учились на одном факультете, только я на два курса старше. Кстати, твоя мама была с ней в одной группе, они даже неплохо общались. А потом сначала она вышла замуж, потом я женился на Лене, родилась ты, а у Маши, еще раньше, сын. Общение медленно сошло на нет, а тогда, пять лет назад, когда ты присутствовала при нашем с Константином разговоре… Это был месяц со дня смерти Маши — ее убил какой-то наркоман.

Я едва не уронила чашку. Маму Димы убили? Подумать только… А я не просто не знала, не удосужилась даже поинтересоваться. И могла ведь, дура, в разговоре задеть тему его мамы… Идиотка ты, Беликова, при всем своем интеллекте.

— Рит, ты в порядке? — оказывается, папа уже не первый раз пытался воззвать ко мне, и теперь щелкал пальцами перед лицом. Я встрепенулась и словно бы очнулась от осознания… чего? Того, что у Димы не такая уж и хорошая жизнь? Или того, что мои проблемы и беды гораздо меньше, чем его? Безусловно, и этого тоже, но не только. Я ведь раньше никогда не задумывалась о том, как живет Воронцов, что происходит в его семье, лишь видела сына успешного адвоката, у которого есть если не все, то многое. Нет, конечно, я не воспринимала его как, скажем, тех же моих обеспеченных одноклассников, но никогда не задумывалась над тем, что же происходит там, куда допускают только самых близких. А еще я вдруг подумала, что не смогла бы пережить потерю мамы.