По правилам и без (СИ) - Страница 11

— Интересная вы личность, Маргарита, — Кирилл Викторович достал еще одну сигарету, а потом недвусмысленно протянул пачку племяннику. Тот отрицательно мотнул головой, на что мужчина лишь скептически хмыкнул. И вот уж не знаю, что поразило меня больше: то, как он спокойно предлагал несовершеннолетнему сигареты, учитывая, что он сам врач, или же то, что Дима отказался — хотя, если я не ошибаюсь, он курил, ну или, во всяком случае, все так считали.

— Так вы ответите на мой вопрос? — напомнила я, отогнав ненужные мысли о стереотипности мышления некоторых конкретных личностей и связанной с этим заторможенности восприятия — я всегда отгоняю от себя нехорошие мысли всякими заумными словечками, от которых у любого, в том числе и у меня, кипит мозг.

— Я бы с удовольствием, но… — врач развел руками, и тут в кабинет постучалась медсестра.

— Кирилл Викторович, вы срочно нужны в 27 палате, — женщина была немного обеспокоенной, да и то неизвестно, из-за чего: из-за того, что что-то произошло с больным, или из-за того, что потревожила начальство. Не знаю, почему я сделала такие выводы, но второй вариант показался мне более убедительным.

— Вот видите, по независящим от меня обстоятельствам, — губы Кирилла Викторовича сложились в улыбку, от которой у меня тут же появилось острое желание кого-нибудь ударить. — Но, думаю, мы с вами еще встретимся, и тогда я постараюсь ответить на ваши вопросы, Марго, — и он покинул свой кабинет, напоследок слишком уж многозначительно окинув взглядом сначала меня, а потом Диму. Да еще и это его «Марго»… была в этом обращении слишком уж непонятная и неприятная мне интонация.

— Вот показушник, — голос Димы заставил меня вздрогнуть: слишком уж неожиданно он прозвучал для меня, погрузившейся в собственные мысли. — Избалованный, самовлюбленный и полностью обделенный чувством такта тип.

Странно, но в голосе Воронцова не было раздражения или злости, лишь усталость и смирение — словно он давно привык к такому дяде и принимает его таким, какой он есть. Хотя, почему «словно»? Наверняка так оно и есть, только с чего парень вдруг говорит подобное здесь и… мне, по сути, никем ему не являющейся?

— Сколько себя помню, он был таким, — после недолгой паузы продолжил свои «откровения» Дима. — Всегда отличался от папы, только вот не скажу, в плохую ли сторону. Его баловали с детства — дедушка, его крестный, мой отец. Ругали, конечно, тоже, но в меру и по существу: за плохое поведение на уроках, прогулы, драки с одноклассниками и прочие дела, которые совершает любой нормальный школьник. Но никогда ему никто и слова не говорил о том, что он тратит много денег — а с Николаем Семеновичем он мог позволить себе очень много, — акцентирует свое превосходство над другими… — он на пару секунд прикрыл глаза и замолчал, словно подбирая правильные слова. — Говоря современным языком, всегда был еще тем мажором, да еще и довольно умным и сообразительным, иначе черта с два работал бы в этой клинике, будь он Николаю Семеновичу хоть единственным и неповторимым сыном. Он ломал чужие жизни, да и ломает до сих пор, не чувствуя даже угрызений совести. Я бы привел тебе пару ярких примеров, но, прости, это наше семейное дело, тебя никаким боком не касающееся. Кирилл… для него существует слишком мало «святого», и если его что-то заинтересовало, то он это не упустит. Хотя бы до тех пор, пока не потеряет этот самый интерес, — и снова молчание, в этот раз, вероятно, чтобы я смогла переварить полученную информацию. Получалось из рук вон плохо.

— Сегодня у меня нет настроения играть с тобой в «Угадайку», поэтому скажу прямо. Я хорошо знаю Кирилла, и прекрасно вижу его отношение к другим людям. Так вот, ты его чем-то раздражаешь, — сказал — как отрезал. Будто я и без него не заметила. Только вот догадываться самой — это одно дело, а вот слышать от другого… Это достаточно обидно, тем более когда раздражать, по большому счету, и нечем. Ну не внешним же видом? Или у этого, как сказал Воронцов, мажора строгие эстетические вкусы, и ему категорически противны люди в дешевой одежде?

Хотя, это я утрирую — и так ведь ясно, что дело тут в чем-то другом, может, и не во мне даже. Во всяком случае, мне почему-то очень захотелось, чтобы все было именно так.

— Расслабься, дело не в тебе, — заметив мое замешательство — очень хотелось верить, что не в обиду, — «успокоил» меня Дима. — Но я сейчас даже не об этом. Вот уж не знаю, чем именно, но ты его заинтересовала.

А вот это уже удивило. Я с сомнением посмотрела на обычный свитер, потертые джинсы и отродясь не видевшие профессионального маникюра ногти — картина получилась более чем неутешительная. И, заметив это, Воронцов поспешил объясниться:

— Нет, не в этом смысле. Как человек, личность, если можно так выразиться. У него вообще отменное чутье на людей, многих он видит едва ли не насквозь, — парень чему-то улыбнулся, должно быть, вспомнил что-то, но тут же стал серьезным. — Белка, держись от него подальше. Это сложно объяснить, но так надо.

— Ты же знаешь, я понимаю сложные вещи, — начала было я, но тут же осеклась под тяжелым взглядом невозможных серых глаз.

— Прости, но это не тот случай, — и снова как приговор: ты мне даже не друг, тебе нельзя знать семейные тайны. Что ж, я и не настаиваю, только вот чем ты, Воронцов, сейчас лучше своего дяди, который велел нечто похожее, тоже ничего не объясняя?

— Воронцов, — я постаралась справиться с нарастающим раздражением, но получилось это не слишком-то хорошо, и мои слова прозвучали слишком резко: — Если ты не знаешь, Кирилл Викторович — лечащий врач моей мамы, и при всем желании мне придется с ним видеться и разговаривать ближайшие две недели. К тому же, следуя твоей логике «ничего не проси объяснить, просто сделай так, как я говорю», мне следует послушать твоего дядю и перестать общаться с тобой. Хотя, мы и так не слишком-то общаемся. А теперь, прости, но мне нужно к маме, — и, резко встав, направилась к двери.

Знаю, глупо, знаю, по-детски, знаю, незаслуженно, но ничего с собой поделать не могу. Ни с самыми неудачными словами, ни с явно оскорбленным тоном, ни с непонятной обидой внутри… А ведь, по сути, мне не на что обижаться: мы с Воронцовым друг другу, и правда, никто, он мне ничего не должен (кроме любимой заколки, про которую я благополучно забываю), но хочет помочь — и сегодня, и вчера, иначе бы с Катей наверняка был Керн. Но это все я понимаю умом, а сердце, чертово сердце, не раз портившее мне жизнь не только аритмией, уперлось в детскую обиду. И оно же болезненно сжалось, когда я открыла дверь и покинула теперь почему-то ненавистный кабинет, услышав за спиной лишь щелчок зажигалки.

«Все-таки куришь, значит», — неизвестно зачем отметила про себя я, горько улыбнувшись. И без того плохой день достиг разряда «худших», а мама, пока я вела беседы с семейством Воронцовых, успела уснуть — а, может, ей просто дали снотворное или успокоительное. Хотя, это даже лучше — я не напомню какой-то случайной фразой о непонятном мамином страхе. А в том, что ей стало страшно, сомнений у меня не возникло. Черт, ну почему я не спросила у Димы, знакомы ли наши родители? Хотя, это бы мало что дало, но точка опоры позволила бы Архимеду перевернуть земной шар*. Хотя, тут он, конечно, ошибался — ну а там кто знает?

Впрочем, мне сейчас было совсем не до открытий Архимеда: хотелось взвыть или, того хуже, напиться. Желательно 96-процентного спирта, и даже не этилового, а метилового, чтобы наверняка. Вчера мне было страшно и больно, а сегодня слишком паршиво. И я до того погрузилась в свои нехорошие мысли, что не заметила стоящего возле ограждения больницы человека.

— Рыжая, подожди, — Дима окликнул меня так неожиданно, что я сначала ответила резкое «Чего тебе?», а уже потом сообразила, что опять повела себя слишком глупо. — Не обижайся ты, я ведь просто идиот.

Такое неожиданное откровение стало последней каплей: на меня накатило состояние, близкое к истерике — я вдруг засмеялась, причем так громко, что люди вокруг начали с опаской коситься в мою сторону, а Воронцов даже отпрянул.