По остывшим следам - Страница 3

– Казанская полиция выяснила со всей достоверностью пять предыдущих краж Чайкина. – Сыщик стал загибать пальцы: – В тысяча девятьсот третьем году из мужского Спасского монастыря в Казани были похищены митры и другая церковная утварь. В том же году в Коврове из кладбищенской церкви украдена риза с иконы, а из единоверческого храма в Златоусте – оклады сразу с трех икон. Еще два преступления состоялись в четвертом году. В марте Чайкин украл из Семеновской церкви в Рязани ризу, тоже с иконы Казанской Божьей Матери, стоимостью более двадцати тысяч рублей. А в апреле – жемчужную ризу с образа Знамения Пресвятой Богородицы из монастыря в Ярославле.

– И что с того? – не понял Столыпин. – Он же вор.

– А то, Петр Аркадьевич, что во всех этих случаях Чайкин забирал только ризы. Сами иконы не трогал, оставлял в храме.

Премьер и сыщик некоторое время смотрели друг на друга. Наконец Петр Аркадьевич выдохнул:

– Вот это да… Но почему же следствие не обратило на это внимания?

Лыков пожал плечами:

– Сам удивляюсь. Как будто их кто-то гнал. Быстро осудили, и с глаз долой – из сердца вон. Никто не задумался, почему опытный забироха впервые нарушил свои привычки.

– Теперь вы меня почти убедили, – нахмурился Столыпин. – Ну, казанцы! Езжайте и попробуйте разговорить Чайкина. Вдруг ему надоело быть самым знаменитым преступником империи? И принимать на свою голову проклятия всех православных христиан… Но сначала аудиенция у императрицы.

Премьер встал, поднялись и его собеседники.

– Итак, Алексей Николаевич, в ваших выводах есть логика, – сказал Столыпин. – Изложите их Ее Величеству. Наверняка следствием этого станет августейшее поручение. Вы понимаете, на что подписываетесь?

Лыков поймал укоризненный взгляд Трусевича, но его было уже не остановить:

– Понимаю, Петр Аркадьевич. Но ведь я тоже православный. Если имеется хоть один шанс, что реликвия цела – как же мне увильнуть?

– Так сколько времени прошло! – не удержался Максимилиан Иванович. – Какие теперь следы? Раньше надо было чесаться. Ведь поскользнетесь на этом деле, Алексей Николаевич! Не жалко тридцати лет беспорочной службы?

Столыпин молчал, но, судя по всему, думал то же самое. А он лучше собеседников знал характер императрицы.

– Не тридцать, а лишь двадцать семь, – поправил начальство сыщик. – Да и чем я рискую? Попаду в опалу? Так я не придворный лизоблюд. Задержат производство в следующий чин? Ну и шут с ним. А вдруг Бог сподобит вновь обрести икону? То-то.

Петр Аркадьевич крепко пожал коллежскому советнику руку и сказал:

– До завтра.

Государыня приняла сыщика и премьер-министра в своем кабинете. Также присутствовала герцогиня Лейхтенбергская, или, как ее звали при Дворе, Стана. Лыков недолюбливал эту женщину, хотя никогда с ней лично не общался. Дочь черногорского короля Николы Первого вышла замуж за вдового герцога Лейхтенбергского и родила от него двоих детей. Но брак не задался. Экзальтированная, недалекая, верящая разным проходимцам, Стана вводила их в окружение царской четы. Вот и сейчас она покровительствовала какому-то тобольскому мужику с подозрительным прошлым и говорящей фамилией Распутин. Сестра Станы Милица, жена великого князя Петра Николаевича, помогала ей в этих темных делах. По слухам, герцогиня крутила роман с другим великим князем, Николаем Николаевичем. Командующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа потерял голову от прелестей сорокалетней черногорки. Репутация у сестер в обществе была хуже некуда. Но именно они почему-то пользовались особым расположением императрицы.

– Ваше Величество, – почтительно начал Столыпин, – коллежский советник Лыков – опытнейший сыщик Департамента полиции. Именно ему я поручил проанализировать вероятность того, что образ Казанской Божьей Матери мог уцелеть. Алексей Николаевич изучил материалы судебного процесса и сделал интересные выводы. Прошу вас заслушать его.

Государыня протянула сыщику руку для поцелуя и сказала ободряюще:

– Я помню вас. И по коронации, и по выставке в Нижнем Новгороде, где вы охраняли нас с должным усердием[2].

– Ваше Величество, то была большая честь для меня.

На этих словах в разговор бесцеремонно влезла герцогиня Лейхтенбергская:

– Так что, коллежский советник, есть вероятность насчет иконы?

Лыков покосился на государыню. Та пригласила всех сесть, расправила подол платья и строго посмотрела на Алексея Николаевича. В этом взгляде сыщик увидел одновременно скрытое волнение и надежду.

– Да, что вы имеете нам сообщить? Нас очень-очень интересует данный вопрос. Скажу больше: судьба России зависит от того, найдется ли чудотворная икона.

– Судьба России? – У коллежского советника брови полезли вверх. – Простите, но какая тут связь?

– Оттуда сказали, что связь есть. – Александра Федоровна неопределенно кивнула куда-то в потолок. – Обычные люди, как вы, не понимают этих знаков. Но мне они явлены во всей определенности. Будущее династии под угрозой, и только святой образ из Казани мог бы все исправить. А он пропал! И меня уверяют, что погиб, погиб навсегда. Найдите его, Лыков, спасите Россию. Большего вам знать не положено.

– Но, Ваше Величество, у меня только предположения.

– Нет никаких сомнений, что икона цела. Вам надо лишь отыскать ее.

– Сведения, что образ не погиб, происходят из того же источника? – осторожно выбирая слова, поинтересовался сыщик.

– Да, от высших оккультных инстанций, – как о чем-то само собой разумеющемся, ответила Александра Федоровна. – Но ваш анализ, – это слово императрица произнесла с сарказмом, – говорит то же самое? Или нет?

Прямо на глазах она стала покрываться красными пятнами и сделалась некрасивой. Лыков отвел взгляд и торопливо доложил:

– Точно так, Ваше Величество. Оккультные силы для меня и правда недоступны. Но опыт многолетней службы подсказывает, что дознание в Казани было проведено поверхностно. Преступников они нашли, молодцы. Однако Богоматерь не искали, сразу сочли образ утерянным.

– И?

– Надо ехать туда, возобновлять дознание.

– Расскажите, что указывает на то, что икона цела, – потребовала императрица.

Коллежский советник изложил свои соображения. Женщины слушали внимательно, но по-разному. Черногорка ахала и вскрикивала «ой!» при каждом доводе сыщика. Александра Федоровна молчала, но видно было, что она согласна с докладчиком.

Императрица дала Лыкову договорить и спросила лишь об одном:

– Известны ли другие случаи похищения икон старообрядцами?

Сыщик смутился:

– Почему именно старообрядцами?

– Ах, все указывает на них! – пояснила императрица.

Алексею Николаевичу не понравилось, что государыня уже заранее назначила виновных. Но спорить с ней было бессмысленно, и он ответил:

– Действительно, во время Московского пожара тысяча восемьсот двенадцатого года такие случаи имели место. Раскольники разных толков воспользовались тем, что власти бежали из города. И забрали из московских храмов дониконианские иконы, присвоив их.

– Все? – разочарованно выдохнула императрица. – А посвежее историй нет?

– В Семеновской пустыни беглопоповцев[3], что в Нижегородской губернии, висит икона Самборской Божьей Матери. Она была похищена в религиозных целях в Западном крае двадцать лет назад. Есть и другой пример. Некий прапорщик Любский украл из храма в городе Тетюши Казанской губернии список иконы Казанской Божьей Матери. По заказу купца Лытикова. Сейчас образ находится в Казанском девичьем монастыре в Ярославле. Но у меня нет сведений, что это был заказ старообрядцев.

– А кого же еще! – возмутилась Александра Федоровна. – Сыщик называется… Ну, ближе к делу. Ваши доводы убедительны, хотя высшие силы сказали мне то же самое без всяких экспертиз. Действуйте. Поезжайте немедленно в Казань. Если найдете образ, вас ждет высокая награда.