По дуге большого круга - Страница 3
Перекресток. Пересечь дорогу — и наша улица. Вот замер поток машин, и стайка прохожих прошмыгнула вперед, увлекая меня к противоположному тротуару. Я обогнул уродливое здание быткомбината, свернул за угол и зашагал по нашей улице. Один…
Те же липы (что им человеческие мерки!), те же дома из красного, белого, желтого кирпича, на асфальте проезжей части дороги — свежие латки, но по ним не прикинешь, как долго отсутствовал человек.
Солнце отметило уже полдень и сейчас уходило вниз, стремясь закончить опостылевшую вахту. Тени растянулись, под липами потемнело, а жарко здесь не бывало никогда. Я не спешил, пристально всматривался во все, что меня окружало, мне некуда было спешить, меня нигде не ждали, и я жадно любил эту улицу, столько раз увиденную во сне и наяву.
И тут меня словно толкнуло. Раньше здесь был пустырь. Дом в войну разбомбили, а кучи мусора поросли бурьяном, летом их заслоняли сирень и заросли дрока вдоль решетчатого ржавого забора.
Пустырь исчез, вернее, его заполнили — пустота не исчезает, ее заполняют чем-либо. Иногда и заполненная, она продолжает оставаться пустотой… «Хватит философствовать», — сказал я себе и остановился.
На пустыре возвели дом, самый обычный, пятиэтажный, где в квартирах только два с половиной метра до потолка. Сирени и дрока вокруг я не увидел. Зеленели столбы, на растянутых веревках полоскалось по ветру белье. В куче песка возились детишки, забора у дома не было, и на низкой скамейке сидел замшелый, в соломенной шляпе старик с «Пионерской правдой» в руках.
«Все-таки изменилась», — подумал я об улице и вспомнил, как мечтали мы с Галкой поселиться здесь…
…Мне казалось, что наша встреча произойдет иначе. Как именно — не представлял, в дом к ним, разумеется, не пойду, так, случайно если, но как — не знал, и сейчас, когда увидел их, идущих навстречу, то подумал, что здесь вот, на нашей улице, мне не хотелось бы их повстречать.
Они еще не видели меня, и первое, что пришло в голову, было намерение убежать. И наверное, убежал бы, если б ноги мне повиновались, но я врос ими в землю у нового дома, смотрел, как подходят Галка и Стас, и только мышцы лица судорожно задергались, стирая возникшую глупую улыбку.
Когда они увидели меня, я, слава богу, уже не улыбался…
Наверное, им тоже хотелось исчезнуть, они стояли растерянные, глядели на меня во все глаза. Галка казалась испуганной, бледная, ни кровинки в лице, она пошатнулась, Стас поддержал ее, и жалкая гримаса тронула его красивый рот.
Они молчали, Галка и Стас, а я смотрел на них в упор, чувствовал — поднимается красная завеса в сознании, усилием воли я сдернул эту завесу, тишина зазвенела в невесомом теле, и вот еще один шаг вперед.
— Приятная встреча, — несколько развязно сказал я и не мог удержаться от маленькой мести. — Здравствуйте, супруги Решевские.
Стас покраснел, он хотел, я видел это, протянуть мне руку и не решился.
— Вернулся, — утвердительно сказала Галка, — вернулся… Игорь…
— Вернулся, — сказал я, протянул бедному Стасу руку и сдержанно кивнул Галке.
Нет, не такой должна была быть наша встреча, но кто ж знал, что получится именно так…
— Мы знали, — заговорил наконец Решевский, — поздравляем… С возвращением.
— Спасибо, — спокойно ответил я, глядя на пунцового Стаса, всем нутром чувствуя, как Галка пристально рассматривает меня. Не имея сил повернуться в ее сторону, я стоял вполоборота к Галке, будто и не было ее с нами, и продолжал говорить с Решевским. — Давно поженились? — зачем-то спросил я, будто не знал об этом.
— Второй год, — ответил Стас. И честное слово, такие глаза я видел у нашкодивших котов. Сейчас мне доставляло удовольствие мучить его, я совсем не жалел Стаса и придумывал новый вопросец, похлестче.
И Галка сообразила, она всегда была сообразительной.
— Ну что это мы, ребята, — сказала она веселым голосом, и в тоне ее не было никакой фальши, — стоим посреди дороги… Ведь встреча какая!
Стас благодарно глянул на Галку, потом посмотрел на меня, он ростом повыше, промахнулся глазами и увидел белые волосы на моей голове. Вероятно, обратил на них внимание только сейчас, а Галка отметила сразу, убежден, но виду не подала. Стас отвел глаза.
— Всю жизнь я мечтал о такой встрече, — забалаганил я, — с лучшим другом и… очаровательной его супругой!
Они оба молчали, и в молчании их ощутил я силу, силу оттого, что их двое и держаться они обязаны вместе, а я шута разыгрываю, стыдно…
Мы пошли по нашей улице. Не знаю, куда они направлялись, никогда этого не узнаю, да и зачем?.. Мы шли втроем по липовой аллее, ступали на опавший липовый цвет. Про себя мы отсчитывали шаги… Я видел, как шевелятся губы у Галки, мы считали шаги и молчали.
«Балтику» я не узнал. Ее отстроили заново, расширили, облепили модерновыми штучками, но дядя Петя — швейцар с рыжими колючими усами — оставался прежним. Я подумал, что владеет дядя Петя секретом если не вечной юности, то вечной старости, что ли. Пятнадцать лет знаю старика, еще с мореходки бегали сюда «по гражданке» повеселиться на курсантские рубли, а он все такой же крепкий… Старый, но крепкий, гроза заводных «бичей» швейцар дядя Петя.
Мы пропустили Галку вперед, дядя Петя встал и приподнял фуражку. Стас кивнул и прошел дальше, за Галкой, я остановился, протягивая старику руку:
— Здравствуй, дядя Петя. Не узнаешь?
Швейцар помедлил с минутку, потом ахнул тихонько и тронул рукой капитанские нашивки на правом моем плече.
— Никак Волков? — спросил дядя Петя. — Точно, Волков… Что с тобой стало, парень…
— Ничто, дядя Петя, прическа только другая и волосы покороче, — сказал я и прошел за Решевскими в зал.
…В библиотеке нашей колонии я случайно обнаружил «Арктические походы Джона Франклина», выпущенные в 1937 году издательством Главсевморпути в Ленинграде. Надо ли говорить, с каким вниманием читал о трагедии, разыгравшейся на Канадском Севере, когда экспедиция Джона Франклина на кораблях «Эребус» и «Террор» искала северо-западный морской проход в 1845–1847 годах.
Оба корабля погибли. Ни сам Франклин, ни один из ста тридцати четырех офицеров и матросов британского флота не вернулись на родину.
Первый скелет, который нашла экспедиция Мак-Клинтока в конце мая 1859 года, принадлежал корабельному стюарду.
«Несчастный выбрал, вероятно, не покрытую снегом часть острова, чтобы облегчить себе утомительный путь, — пишет Мак-Клинток, — но упал лицом вниз, то есть принял то положение, в каком мы нашли его скелет. Весьма вероятно, что он упал, ослабев от голода и выбившись из сил, и что последние минуты его жизни не были омрачены страданиями…»
Похоронив умершего в 1847 году Джона Франклина, новый глава экспедиции капитан Крозье, зная, что корабельные припасы на исходе, бросил «Эребус» и «Террор», зажатые льдом еще в навигацию 1846 года у мыса Феликс, и повел больше сотни оставшихся в живых англичан вдоль западного берега острова Короля Уильяма. Он хотел спасти их от угрожавшей им мучительной смерти и пытался провести вверх по Большой рыбной реке к территории, прилегающей к Гудзонову заливу.
Скелет стюарда первая трагическая веха этого печального исхода.
Никто из них не дошел…
Рано утром 30 мая Мак-Клинток обнаружил лодку с двумя скелетами. Ее уже нашла проходившая здесь несколькими днями прежде партия лейтенанта Хобсона.
Мак-Клинток собрал массу вещей, принадлежавших экспедиции Франклина, но скелетов больше не было.
Это обстоятельство породило предположение, будто белые люди примкнули к эскимосам или индейцам и кочуют с ними в бескрайних пределах арктической тундры. Спасти их, вернуть в цивилизованный мир попытался американец Чарльз Фрэнсис Холл. Он выступил в поход 23 марта 1868 года, отправился со стороны материка на собаках, строя на маршруте снежные хижины — иглу, как опорные пункты-базы с продовольствием.
В этом году Холл ничего не нашел и отложил поиски до будущего лета. Тогда Холл собрал много сведений о гибели франклиновцев, видел несколько скелетов, но при них не было никаких документов, подтверждавших принадлежность к экспедиции. По словам эскимосов, все белые люди, оказавшиеся на острове Короля Уильяма, погибли… И уже позднее, летом 1879 года, экспедиция американского поляка, лейтенанта Фредерика Шватки, к северу от пролива Коллинсона нашла могилу лейтенанта Джона Ирвинга, третьего офицера с корабля «Террор». Определили сие по серебряной медали, ее нашли в подножье могилы. На лицевой стороне был рельефный портрет Георга IV, а на оборотной значилось: «Вторая награда по математике. Королевское морское училище. Присуждена Джону Ирвингу. Лето 1830…»