По дуге большого круга - Страница 12

— Жена есть, Галка…

— А у меня Вера. И дочка. Еленой кличут. В школу нынче пойдет. Хорошая девчушка. Рисовать жутко как любит… Скоро свидание будет. Жена ее привезет. Три дня мне Загладин пообещал.

— А разве можно такое?

— Можно. В колонии и гостиница есть. Вот дождешься, и к тебе жена прикатит. Если за это время не натворишь чего и свидания потому не лишат…

— Хорошо, — сказал я и стал думать о том, как это будет. Потом вспомнил о соседе. — Скажи, Иван, если можешь: а ты как сюда?..

— Сволочь одну приголубил, — ответил он и повернулся на бок.

С минуту он не шевелился. Затем заворочался и лег на спину.

— Никому не говорил здесь об этом, Капитан, — медленно сказал Широков. — И ты учти на будущее: не спрашивай зэков, за что сидят. Не любят тутошние граждане, чтоб в их главной беде да чужими руками… Ну, сам понимаешь… Вижу, что мужик ты, Капитан, с понятием, головастый.

Он замолчал.

— Человек вообще-то я спокойный, — снова заговорил Широков, — только вот когда негодяйство какое вижу, подлость, если в глаза брешут и даже глаз не отводят, тогда аж трясусь весь, сам бываю не свой… Директора совхоза отметелил. Его, правда, через полгода самого посадили: крупные хищения, очковтирательство, приписки, много ему навешали. Мне б подождать, не драться при честном народе… А может, мое дело и подтолкнуло, как знать? А за хулиганство, конечно, наказывать надо. Мне б тоже, дураку, понимать надо, что кулак — не доказательство правоты. Потому и вину свою признал, и на душе осадка не имею. Давай спать, Капитан. Тебе завтра впервой на работу, а времени поговорить будет у нас еще навалом. Давай спать, Капитан…

Сегодня Широков не скажет больше ни слова. Я тоже буду молчать и долго лежать неподвижно с открытыми глазами.

Потом сон выручит меня наконец, хотя этот мой сон здесь окажется не из приятных. А утром в семь часов дневальный разбудит нас, и начнется для меня первый в колонии день.

Значит, поднимали нас в семь. Одеться, умыться, заправить койки — и завтрак. Затем отряд выстраивается на поименную проверку: все ли на месте. Тут рявкает сирена. Побригадное построение и вывод на работу пятерками. Еще раз проверяет нас, все ли на месте, не сбежал ли кто, контролер-надзиратель. Приступаем к работе. У каждого свой цех, своя бригада, своя профессия. Я выучился на электромонтажника — капитаны здесь были не нужны… Снова сирена: перерыв на обед. В столовую идем строем, поотрядно. Кончился обед — опять в цех. Восемь часов в день. Потом нас переводят из производственной зоны в жилую. Теперь мы вроде как дома. Можешь читать, писать родным письма или обмениваться с другими заключенными воспоминаниями об оставленном за «зоной» мире.

Выходной день у нас бывает в воскресенье. Раз в неделю показывают кино. Действует средняя школа, есть библиотека, неплохо налажена клубная работа, привлекают заключенных и в художественную самодеятельность. Словом, есть все. Кроме свободы…

Широков молчал, а я думал о завтрашнем дне. Завтра перед работой меня пригласит начальник отряда майор Загладин.

— Садись, капитан.

— Какой я теперь капитан?..

— Все знаю, Игорь Волков, читал твое дело. Знаю, что ты не босяк, но здесь можешь им стать, между прочим. Восемь лет — срок приличный…

— Вот именно.

Тут я горько усмехнулся, и плечи мои безвольно опустились.

Майор внимательно посмотрел на меня.

— Не согласен с приговором? Обжаловал? — спросил он.

— Не стал. Все правильно…

— Не темни, парень. Нет такого человека, чтоб он даже при явной вине не чувствовал себя где-то и в чем-то правым. Так уж устроены люди. Иногда вполне искренне бьет себя в грудь кулаком. «Казните меня, любые муки-страдания приму!» — кричит, и казнь в самом деле может принять не моргнув глазом. А то и сам себя лишит жизни. И все же каким-то уголком души находит оправдание тому, что совершил… Хоть чутошное! Но оправдание… Ты меня понял?

— Понимаю…

— Вот-вот, прикидывай, Волков… И на рожон не лезь, и мученика из себя не строй. Совет могу дать: работай. Она, работа, от праздных мыслей, брат, уводит. И душу лечит… Опять же, человек ты грамотный, читай в свободное время книги, отвлекаться некуда, тут два университета кончишь. А библиотека у нас добрая… Иные вот дневник ведут. Могу помочь тетрадки общие достать. Ты вот с какими мыслями ехал сюда?

— Это как понимать?

— А вот так. Жить как думаешь? В колонии, брат Волков, как с первого дня настроишь себя, так и весь срок пойдет…

— Ждать буду, работать…

— Жди. Воля, парень, такая штука, нет ее ничего дороже. И ради воли подождать можно…

И все это будет завтра. А сейчас я лежал в бараке отряда «5-Б» и ждал, когда выручит сон. Потом забрезжил синеватый полусвет, он исходил словно из-под земли.

Странным образом воспринималось мною пространство. Оно казалось мне открытым, и все стороны горизонта голубели в призрачном освещении. И в то же самое время я чувствовал узкий коридор, по которому шел к синеющей кромке, ощущая его невидимые стены, низкий замшелый свод свисал над головой.

Внезапно за спиной послышался резкий металлический лязг. Я вздрогнул, хотел остановиться, но будто кто подтолкнул меня — и снова долгий путь по несуществующему коридору и непонятное лязганье позади.

Я не знал, зачем иду к синеющему горизонту, кто толкает меня на этом пути, все происходило по заданной кем-то неведомой программе, о сути которой мне не дано было даже догадаться. И это вызвало во мне ощущение безысходности, бесцельности движения вперед.

Осторожно стал закрадываться в душу страх, он возникал от осознания возможности остаться в этом коридоре одному.

Едва я успел до конца понять это, как коридор исчез, горизонт приблизился вплотную, и вдруг неожиданно упала темнота. Это, однако, не испугало меня, показалось, что будто знал про темноту и нужна мне была она, чтобы повернуться.

И я повернулся. Темнота пожелтела, она становилась все светлее и светлее, я стоял спиной к глубокой пропасти, откуда поднимался оранжевый пар, я будто видел все это спиной, а прямо передо мной терялся в охряной полутьме бесконечный туннель с воротами через равные промежутки.

Донесся далекий гул, и где-то в расплывающемся конце туннеля захлопнулись ворота. Снова удар, загудело в туннеле, и еще одни ворота закрылись, удары приближались, грохот нарастал, и я с ужасом увидел, как сдвигаются створки последних, самых ближних ворот.

Ворота закрылись. Снизу, из пропасти, поднимался оранжевый пар, а впереди высились железные ворота. Я бросился к ним, ударился грудью о равнодушный металл и стал колотить кулаками, холодея от мысли, что мне суждено навсегда здесь остаться одному.

— Откройте! — кричал я, срывая голос. — Откройте! Выпустите меня… Выпустите!

Ударив в них еще и еще, я медленно сполз вниз и лежал у ворот ничком, уже ни на что не надеясь.

Потом пробилась мысль, что все это вижу во сне. Было тяжело от безысходности положения, и я знал, что сплю и стоит сделать усилие над собой, как исчезнут ворота и этот дурацкий пар из бутафорского ущелья…

Наконец все исчезло. Какое-то время, вернувшись в реальный мир, не мог понять, где я… Потом все вспомнил.

До подъема я больше не сомкнул глаз. Лежал, свернувшись под натянутым на голову одеялом, и намечал линию новой жизни.

Самое странное в том, что во сне увидел ворота нашей колонии, понял это, когда медленно шел на волю от «вахты», и обернулся, чтоб увидеть их реально впервые.

Тогда я снова вспомнил тот странный сон и узнал те ворота. Но как могли они мне присниться, если не видел их прежде ни разу?..

Когда Игорь посмотрел в мою сторону, мне подумалось, что сейчас он пригласит меня танцевать, и я сжалась вся оттого, что не понимала, хочу этого или нет. Мне было страшно остаться с ним вдвоем, но внешне казалась спокойной и ждала его первых слов.

— Забавно, — сказал Игорь, — я знаю женщину, которой повезло: у нее два мужа…