Плотина - Страница 15

– Какая ты замечательная, Джанет.

И они снова занялись любовью, а потом заснули, обняв друг друга.

А Элеонора Джеймс томно протянула руку к тумбочке у кровати и опустила трубку телефона на место. Она похлопала себя пальцами по животу и подняла вверх левую ногу, вытянув ступню и оттянув носок, пока он не стал указывать точно в потолок. Ее кожа была белой и гладкой, а нога длинной, прямой и тонкой, но крепкой как сталь.

– Как же приятно наконец раздеться и вытянуться после того, как посидишь в машине.

Ее голос был высокий, как у ребенка.

– Как понимаю, это был тот старик с лошадиной мордой?

– Да. Думает, что вот-вот получит нечто вроде места в правительстве. Я толком и не слушала.

– Он что же, звонит каждый день?

Молодой человек, лежавший рядом с ней, поднял свою ногу вровень с ее ногой, изогнув ступню у лодыжки, отчего выпятились мышцы икры и бедра.

– Да. Он меня любит. Это ведь и ты делаешь, когда влюбляешься в кого-нибудь.

Она медленно согнула левую ногу, пока не коснулась коленом подбородка, а правую вытянула вертикально вверх. Ее партнер повторил эти движения. Их тела были гибкими и тонкими.

– И долго еще собираешься водить его за нос?

– Пока не получу денег.

– И что тогда? Отсечешь его вот так?

Она с удовольствием следила за его ногами.

– Ох, не знаю. В том, что тебя обожает богатый старик, есть и светлая сторона. Он дарит драгоценности. Знаешь, он может сидеть часами и наблюдать, как я так вот двигаю ножками. Хорошо бы побольше таких зрителей. Не сменишь ли пластинку, дорогой? Я ужасно устаю от Равеля.

Он широкими шагами спокойно подошел к проигрывателю в углу комнаты. Она внимательно наблюдала за его молодым телом танцора через просвет между своими высоко поднятыми, слегка разведенными ногами. Его торс суживался от плеч к узкой талии, а ягодицы были маленькими и тугими. Когда он вернулся в постель, она заметила небольшую эрекцию. Он лег на бок, опираясь на локоть, и коснулся ее маленьких твердых грудей. Она нежно охватила ногами его голову.

– Ну что ж, Рассел Стоун, – сказала она с застенчивой улыбкой, – как я полагаю, ты хочешь снова заняться любовью, а мы здесь всего час.

– Находишь это удивительным?

– Да. Половина Калифорнии считает тебя гомиком.

– Пусть считает. Значит, многие мужья смогут доверить мне своих жен.

Она опустила ноги и рывком села.

– Ты что же, ревнуешь к этому старику?

– Нет, – покачал он головой, – я просто не понимаю, как ты можешь этим заниматься. Имею в виду, ложиться с ним в постель. С калекой...

– Хочу иметь собственную студию, а он может мне ее дать. Вот потому и могу этим заниматься. Кроме того, не так уж это и противно. Я закрываю глаза и думаю о тебе. Или о Барышникове.

– Все это как-то ненормально.

– Он бывает нечасто. Способен быть очень ласковым. Он не так неприятен, как о нем думают. – Она смотрела мимо него на окна, Деревья, стены ущелья по другую сторону реки. – Часто ему нужно Даже не сношение. Просто хочет коснуться меня. Он относится ко мне так, словно я уникальное произведение искусства. Он сказал, что рядом со мной даже величайшие сооружения, которые он когда-либо проектировал, выглядят комьями грязи.

– Отдаю ему должное. Нашел ключ к твоему телу – лесть. Она посмотрела на него округлившимися глазами.

– О Рассел, я на твоем месте не говорила бы о лести. Я видела, как ты разрыдался над паршивой рецензией в «Экзэминере». Тебе не следовало бы осмеивать человека, гостеприимством которого с удовольствием пользуешься.

– Без его ведома. – Он огляделся кругом. Через открытую дверь были видны огромный камин и паркетный пол в гостиной. – Ты должна признать, в этом что-то эксцентричное – заниматься любовью в комнате с фотографиями плотины на одной стене и Франклина Делано Рузвельта на другой. Странно не слышать никакого шума уличного движения. Когда я не в городе, чувствую себя не в своей тарелке.

– Да, нам трудно без удобств. Это, вероятно, самый изысканный дом во всей долине. Его название – «Лесной ручей» – даже нанесено на карты округа.

– Да, замечательное место, хорошее. И все-таки я не понимаю, как я смогу выдержать здесь целых два дня.

Элеонора встала и легко втиснулась в джинсы.

– Давай-ка пройдемся к реке и наполним легкие горным воздухом. Тебе он, возможно, понравится. – Она схватила его за руку и рывком подняла на ноги.

А на реку стоило посмотреть. У электростанции в ущелье Сьерра, в шестнадцати километрах выше по течению, спустили максимальное количество воды, чтобы компенсировать вечерний пиковый расход электроэнергии. Вода из водохранилища добавилась к обычному потоку по водосливу, и река, устремляясь вниз по ущелью, почти захлестывала берега. Это было внушительное зрелище.

– Что случилось, Стелла? Ты опоздала на самолет? Рошек отставил телефон и смотрел, как его жена усаживается в кресло лицом к постели. Ее движения были сдержанными, как бы отрепетированными, а глаза полны спокойной силы, которой он никогда раньше не замечал. Не подслушала ли она разговор с Элеонорой? Он попытался подавить тревогу, припоминая нежные слова, упоминание о будущей встрече и о подарке.

– Я просто дала самолету улететь без меня, – спокойно сказала она. – Ждала тебя в гостиной, наблюдая, как за окном темнеет. Рошек с усилием попытался улыбнуться.

– Ты боялась включить свет из-за меня! А я и не увидел тебя, когда вошел. – Потом добавил участливо: – Ты себя хорошо чувствуешь?

– Прекрасно. Это, по сути дела, удивительно, потому что я наконец приняла решение насчет того, что делало меня несчастной долгие годы. Я вернулась, чтобы сказать тебе это. Вдруг почувствовала, что больше не могу откладывать ни на минуту: Собираюсь завтра подать заявление на развод.

– О Стелла, послушай! Господь с тобой! С чего это вдруг? Ты чем-то расстроена. Я уверен, если поговорим об этом...

Она покачала головой спокойно и убежденно.

– Ты спрашиваешь, с чего это я, почему. И то, что тебе пришлось об этом спросить... Полагаю, причина именно в этом. Ты стал настолько эгоистичным, Теодор, настолько углублен в себя и в свою работу, что тебе совершенно безразлично, как сильно меня оскорбляешь.

– Подслушивание моих телефонных разговоров – вот в чем все дело. Ты в своем воображении превратила нечто совсем невинное в...

– Ничто, касающееся Элеоноры Джеймс, не может быть невинным, – резко оборвала она. – О да, я знала о ней с самого начала. Я была на тех вечерах для избранных в Сан-Франциско, ты же помнишь, где мы впервые с ней познакомились. Я видела, как она выставлялась перед тобой, и как ты вилял перед ней хвостом. Целыми месяцами ты рассказывал о ней, изыскивал предлоги, чтобы съездить в Сан-Франциско. Потом вдруг оборвал эти разговоры, но не поездки. Я могу сказать с точностью почти до дня, когда твой интерес к ней стал более чем... отеческим. Более чем художественным.

Она отвернулась, пытаясь взять себя в руки. Рошек сжал губы, а потом сказал:

– Это всего лишь предположение. Как и то, что ты собираешься покончить с браком, который длится вот уже...

– Вас видели вместе! – сказала она, повернувшись лицом к нему. В голосе проступила резкость. – Друзья рассказали, как седовласый старец делает из себя дурачка из-за какой-то золотоискательницы вдвое моложе его! Нет-нет, только не говори мне, что она вовсе не ищет золота. Надо быть слепым, чтобы не видеть этого. И не рассказывай, какой ты невинный. Я слышала, как ты разговаривал по телефону. Я не глухая. И не глупа.

Рошек осознал, что небезопасно пытаться защитить Элеонору или себя: это могло спровоцировать у Стеллы истерику. Необходимо предпринять что-то, дабы изменить ее намерение развестись, по крайней мере, отложить подачу заявления до тех пор, пока не свершится это назначение и сенат не утвердит его. Бракоразводный процесс вряд ли сделает его кандидатуру предпочтительной. Клампетт ведь неспроста спросил, прочен ли его брак. Кроме того, неизбежны и финансовые последствия, если Стелла предъявит претензию на свою часть общей собственности в виде половины его пая в корпорации.