Площадь павших борцов - Страница 146

- Если американцы говорят, что "время - деньги", то мы, русские, сейчас говорим иначе: "время - это кровь..."

Пора уж напомнить о чувстве патриотизма, чувстве, не всегда философски осмысленном в нашем простом народе, но зато ставшем традиционным, полученным нами с теми природными генами, что передали нам по наследству наши достославные предки, веками не выпускавшие из рук мечей и луков. Россия волею ее самозванных вождей называлась "страной победившего социализма", но летом 1942 года снова поднялась из-за лесов и болот именно мать-Россия, поруганная и обесчещенная сначала нашими златоустами-подлецами, помешанными на путанице ребус-кроссвордов марксизма-ленинизма, а потом униженная и победами немцев. Никогда мы, русские, еще так не любили свое Отечество...

Примеры? Да сколько угодно! Пожалуйста, вот вам один.

На шинели убитого генерала В. А. Глазкова, которая ныне хранится в музее обороны Сталинграда, вы можете насчитать более 160 пулевых и осколочных пробоин.

Мало вам, что ли? Вот так и воевали...

* * *

Наверное, попадет мне от критиков за эту фразу: мне кажется, я уяснил, что битва на путях к Сталинграду нами была уже проиграна и теперь мы могли выиграть только битву в самом Сталинграде. Это мое авторское убеждение, и скрывать его не желаю.

Впрочем, генерал Еременко, лучше меня знавший обстановку, тоже признавал в своих мемуарах, что в Сталинграде "чувствовалась некоторая растерянность; если откровенно сказать, вполне реальной была и возможность захвата города противником...".

Андрея Ивановича бесило, когда наша печать высокопарно объявляла Сталинград "крепостью", было противно узнавать, что немецкая пропаганда сравнивала Сталинград с неприступным "Верденом", какой предстоит штурмовать.

- Да какой там Верден, какая там крепость! - возмущался Еременко. Дай-то Бог в траншеях отсидеться, а коли драка на улицах начнется, так бои в городе - это один из сложнейших видов сражения... Чуянов, конечно, мужик толковый, но тут и с семью пядями в нашем бардаке не разберешься!".

Сколько собралось тогда в Сталинграде народу, местных и пришлых, никто не ведал, но кормить людей стало нечем - даже по карточкам не всех отоваривали. Работяги, конечно, догадывались, что фронт уже рядом, люди стали неразговорчивы, их лица поблекли от усталости и недоедания, каждый хранил в сердце тревогу по своим близким, в трамваях судачили:

- Вот едем на завод, а домой-то вечером возвертаться ажно душа замирает - не знаешь, цел ли твой дом?

- Павлуха-то Синяков, слыхали? Вчера от жены клочок ее платья нашел. А домишко - как корова языком слизнула.

- Эвон, у Кумовского, что на СТЗ слесарит, в подвале у кафетерия вся семья погибла... засыпало! Говорил он своей Маруське: не бегай туда, не таскай детишек. Оно и верно: сидела бы дома, может, и живы б остались...

Этим летом завод "Красный Октябрь" был единственным металлургическим заводом на юге страны (других уже не было), а на СТЗ не только ремонтировали танки, вытащенные из грохота боя, из его обширных цехов еще грозно выскакивали новенькие Т-34 и своим ходом сразу спешили на передовую. Город изменился; все школы, техникумы, клубы и общежития давно стали госпиталями, да и тех не хватало, чтобы разместить раненых, днем и ночью поступавших с фронта... Ах, сколько миллионов тонн земли перелопатили наши женщины и подростки! Линия обороны, огибавшая Сталинград, протянулась почти на три тысячи километров, а теперь возникла нужда в новых окопах, снова ездили горожане отрывать траншеи. Попадая под бомбы и под обстрелы, они спасались в ближайших окопах, где держали оборону наши войска.

Вспомнился один случай. Бойцы отстреливались, когда к ним в траншею почти свалилась молодуха с лопатой:

- Ой, братики, не гоните меня. Отсижусь у вас.

Отбив атаку, солдаты потом спрашивали ее - кто такая?

- Сталинградская. Мастер мужского зала.

- Чего, чего, чего?

- Из парикмахерской. Мужиков брила и стригла.

- Так бы и говорила, а то... мастер.

Звали эту женщину - Н. Я. Юдина, она так и осталась с бойцами, стригла их и брила, как в парикмахерской. Нечаянно я подумал: ведь у нас мало кто знает, что множество женщин остались в блиндажах и траншеях, никогда не считая себя военнослужащими, они делали что могли - стирали, варили, штопали гимнастерки, ухаживали за ранеными, мало того - многие и детей от себя не отпускали, а наши бойцы их подкармливали... Смерть? Но сами эти женщины говорили: смерть на всех одна! Вот оно, братство народа с армией и не показное, а сердечное, самое чистое и сокровенное. Всегда останется насущен вопрос: где кончаются параграфы воинской присяги и где начинается гражданская совесть? Ох, как многого мы еще не знаем...

Вернемся, читатель, в город, для многих далекий, а для меня, автора, ставший родным. Сталинград уже был переполнен беженцами. Неграмотные люди никак не могли произнести слово "эвакуированные", а в их устах они всегда оставались "выковыренными". Местных жителей трудно было "выковырять" из их квартир и халуп - не хотели покидать город, а беженцы из оккупированных краев и рады бы уехать куда глаза глядят, но - только глянь! - что творится на переправах. В ожидании очереди на паромы беженцы ночевали в скверах и под заборами, прямо средь улиц выдаивали бесхозных коз и коров, семейно устраивались под перевернутыми лодками на речном берегу.

Я забыл рассказать раньше одну географическую деталь, которая потом во время битвы в Сталинграде - будет играть большое значение. Вдоль всей набережной Волга раскинулась цепь островов - Сарпинский, Голодный, Зайцевский, Лесной, Крит, Денежный, - напротив города разместился целый архипелаг, венчанный разливом древней Ахтубы, на которой когда-то в незапамятные времена шумела буйная столица Золотой Орды. До войны на этих островах зажиточно проживали хуторяне, скотоводы и огородники, там росло все - от горчицы до винограда, все хутора утопали в садах, пронизанных знойным гудением медвяных пчел-тружениц. А теперь на островах все изменилось: под каждым кустом жили беженцы, инвалиды, бездомные и дети-сироты, и число их каждый день увеличивалось. На острова перебирались из города сами: одни на самодельных плотах, а другие даже... вплавь.

Еременко стучал карандашом по карте города.

- Вот, - говорил он Чуянову, - случись драка в городе, и нам эти острова придется беречь как зеницу ока... Слышал вчера взрывы? Сначала немцы взорвали нашу баржу с боеприпасами, а потом рванули громадный склад боеприпасов в Сарепте.

У секретаря обкома свои беды: полмиллиона голов скота застряло на переправе, некормленные и непоеные:

- А на подходе еще семьсот тысяч голов... Узнал и такое. Немцы-то в нашей и Ростовской областях колхозы не распустили. Там, где уже разобрали колхозное имущество по дворам, немцы потребовали вернуть обратно. В составе тех же бригад, что были в колхозах, гоняют на уборку урожая. Кто отвиливает от работы, тех расстреливают.

- Нас пока бьют... танками, - отвечал Еременко. - Делай что хочешь, но добейся, чтобы на СТЗ работяги гнали для фронта как можно больше "тридцатьчетверок".

Чуянов спросил его:

- Как мост?

- Саперы стараются. У них сроки; к двадцать пятому августа обещали мост навести...

В обкоме Чуянова навестили партийные работники, страдавшие за свои семьи, жившие под бомбами, среди пожаров.

- Долго ли нам еще мучить свои семьи?

Если кое-кто из обкома уже вывез свои семьи, то большинство семей еще сидело на чемоданах.

- Ладно, - сказал Чуянов. - Положение паршивое. Сам понимаю. Так что можете детей и жен выводить.

Дома жена добавила, что дети не виноваты в том, что их папочка твердолобый партиец и секретарь обкома.

- Ты посмотри на Валеру! - говорила жена, плача. - Ведь от этих бомбежек ребенок уже заикаться стал.

- Не шуми. Всех вывезем. А я останусь. Заартачился дедушка - Ефим Иванович.