Площадь павших борцов - Страница 138

Паулюс пришел к выводу:

- Мои кости не дрожат при виде этих укреплений между Доном и Волгой, но зато трясутся манжеты, когда я подумаю, что ожидает нас в самом городе?..

Грянул выстрел. Совсем недалеко от штабного автобуса.

- Вилли, узнайте, что там?..

Адам скоро вернулся и махнул рукой.

- Глупейшая история, - сказал он. - Застрелился заслуженный гауптфельдфебель Курт Эмиг, который уже три раза отказывался ехать в отпуск, чтобы нахватать "э-ка" побольше, но, пока он тут обвешивал себя Железными крестами, жена в Грайфевальде изменяла ему налево и направо. Вот он узнал об этом сегодня и... Наверное, решил отомстить.

- А много у него было "э-ка"?

- Уже три. И медаль за "отмороженное мясо".

- Вот глупец! - сказал Паулюс...

Приказ No 227 был утвержден Сталиным 28 июля, а через пять дней он уже попал в руки немцев, подверженный тщательному анализу.

Кутченбах быстро приготовил перевод приказа.

- Главная мысль Сталина такова: без приказа не отступать.

Притом Паулюс случайно вспомнил победный 1941 год и Эриха Гёпнера, разжалованного за отступление без приказа свыше.

- Но у нас такие же приказы фюрер издал после Москвы, а Сталин повторяет их смысл, но уже под стенами Сталинграда, объявленного им крепостью. Ничего оригинального в сталинском приказе я не усматриваю.

- Простите, - вмешался Шмидт. - Сталин уже нервничает, а его приказ явное свидетельство слабости его армии.

- Пожалуй, вы правы, - согласился Паулюс...

Но согласился неохотно, ибо соглашаться со Шмидтом он не желал бы - ни в чем! Шмидта называли "серым кардиналом", который, за спиной Паулюса, желал бы управлять его армией; наконец, до Паулюса дошли и слова генерала Арно фон Ленски, что Шмидт - это партийный Мефистофель, приставленный к аполитичному Паулюсу. Шмидта в армии не любили и за грубость, с какой он выражал свое мнение, не раз выдавая его за мнение командующего.

Барону Кутченбаху, своему зятю, Паулюс сказал:

- Милый Альфред, я не желаю, чтобы моя любимая дочь Ольга осталась вдовой. Я вам советую иногда снимать свой черный мундир зондерфюрера, чтобы не нарваться на пулю от русских, которых вы же сами иногда и жалеете...

Этот совет он дал зятю после одной тягостной для него беседы с генералами Отто Корфесом и Мартином Латтманом, которые откровенно называли эсэсовцев "сопляками":

- Они - войска СС и СД - крадутся, словно шакалы, за нашей армией, а что они творят там, на хуторах и в станицах, об этом известно, пожалуй, лишь начальнику вашего штаба.

- Пусть они и отвечают за все, - сказал Паулюс. - Но при чем здесь моя элитарная армия?

- Увы, - отозвался Латтман, - кровавые следы эсэсовцев совпадают со следами, оставленными подошвами наших солдат, и русские нашу армию знают... еще со времен Рейхенау.

- Меня это не касается! - вспылил Паулюс. - Я не отвечаю за прошлое своей армии, и вы не забывайте, что в Белгороде я распорядился спилить все виселицы...

Между тем Артур Шмидт оказался достаточно проницательным, и, желая расположить к себе Паулюса, однажды он даже рискнул на откровенный разговор:

- Вы напрасно презираете меня... плебея. Да, я, как и вы, тоже поднялся из самых низов жизни. В гимназии, не скрою, меня называли "лавочником", ибо я, чтобы нажить на папиросы, торговал в классах тянучками из лавки своего отца. Вас ввела в круг элиты удачная женитьба на румынской аристократке, а меня подняла верность национальным интересам Германии. Вы не изменяли своей жене, а я не способен изменить своим политическим и партийным идеалам.

Паулюс возмутился подобным хамским сравнением:

- Как вам не стыдно? Сравнивать измену жене с изменой партии - это, простите, скверный анекдот из гомосексуальных казарм времен штурмовика Эрнста Рема.

- Вы меня неверно поняли, - смутился Шмидт.

- Оставьте меня в покое, и впредь я никогда не желаю разговаривать на темы политики. Армия - вне политики...

Об этом конфликте он рассказал только Адаму:

- Подозреваю, что Шмидт приставлен ко мне вроде гувернантки. Я не буду удивлен, если узнаю, что у него имеется параллельная моей, но потаенная радиосвязь не только с Винницей, но даже с Житомиром, где засел шеф гестапо...

Адам печально вздохнул и сказал, что с передовой снова названивал генерал Курт Зейдлиц.

- Вам ничего не говорит имя капитана Эрнста Хадермана?

- Впервые слышу, - ответил Паулюс.

- Награжденный Железным крестом от фюрера, он сдался русским еще под Харьковом, и теперь они используют его в своих целях. Зейдлиц жаловался, что по утрам Хадерман орет в мегафон через линию фронта, что война Германией проиграна, а наши победы апокрифичны. В конечном итоге войну, по словам Хадермана, выигрывает не тот, кто выигрывает победы, а только тот, кто выиграет всю войну...

Паулюс в эти дни навестил позиции 51-го армейского корпуса, которым командовал Зейдлиц, и Паулюс не скрывал, что ему было лестно иметь в подчинении такого заслуженного генерала. Зейдлиц обладал независимым характером, его решения подчас резко отличались от планов высшего командования. Он был умен, расчетлив и любил говорить правду.

- Кстати, Зейдлиц, что известно об этом Хадермане?

Зейдлиц выложил брошюрку в 40 страничек, обнаруженную в своей же легковой машине, и которая называлась так: "Как можно покончить с войной? Откровения немецкого капитана".

- Мало ему болтовни, так он еще и пишет?..

Паулюс читал: "Чтобы спасти наших солдат на фронте, чтобы избавить германский народ от неминуемой катастрофы, необходимо прежде всего сбросить Гитлера..." Паулюс снял очки:

- Я уверен, Зейдлиц, что никакого Хадермана не существует. Это выдумка большевиков, которые убили подлинного Хадермана, но его имя теперь они используют в собственных интересах.

Курт Зейдлиц думал иначе и быстро листал брошюру:

- Вот! Слушайте: "Настоящее лицо Германии еще скрыто, заграница видит лишь искаженную душу немецкого народа. Наш дух задавлен, над нами восторжествовала грубая сила". Если бы не эти слова, - сказал Зейдлиц, - я бы отдал брошюру своим солдатам на пипифакс. Но капитан Эрнст Хадерман, наверное, существует, ибо так писать может только немец.

Хадерман вступал в контакт с войсками по вечерам, после ужина, и Паулюс выразил желание его послушать. Они опоздали, пережидая пулеметный огонь русских, и Паулюс спрыгнул в окоп, изнутри украшенный предупредительными надписями: "Не забывай пользоваться презервативами", "Помни о русских снайперах".

Диалог - через линию фронта - был уже в разгаре.

- Эй, кретин! - орали солдаты Зейдлица. - Сознайся по совести, сколько тебе платят русские?

С русской стороны мегафон возвещал:

- Не будь дураком! Я такой же военнопленный, как и другие, и, поговорив с тобой, я отсюда снова вернусь за колючую проволоку лагеря. Русские мне платят только своим доверием, ибо я, очень далекий от их марксистских увлечений, желаю умереть честным немцем.

- Проваливай... трепло поганое! - орали в ответ солдаты. - Пусть иваны угостят тебя ликером из своих елок, отрежут кусок торта из опилок и угостят махоркой.

Со стороны Хадермана слышалось:

- Немцы, вспомните, что писал наш великий Гёте: "Немцев всегда злит от того, что истина слишком проста..."

Зейдлиц наслушался брани и затоптал свой окурок:

- Эй! Кончайте болтовню... Дайте по предателю нации из крупнокалиберного пулемета, чтобы он навсегда заткнулся.

- Заодно, - добавил Паулюс, - всадите туда парочку осколочных с примесью горящего фосфора... вот и конец!

* * *

Генерал-профессор Отто Ренольди сообщил, что на контроле в Кракове задержаны триста солдат 6-й армии:

- Наши отпускники! Им не дали "подарков фюрера" и не пускают в Германию, ибо они не прошли дезинсекцию на вшивость.