Плохие девочки не плачут. Книга 2 (СИ) - Страница 2

Другого пути на рабочую точку нет, только мимо курилки. Провалиться бы сейчас под цементный пол или сдохнуть. Мой корабль стремительно идет ко дну.

— Прощались они, — латает брешь Натали. — Лора заранее отпроситься забыла. Мы же всё понимаем. Прикрыть-то не проблема…

— Ну, да, любовь у них… смотри не зачасти! — строго советует секретарша, закуривая новую сигарету.

— Он уехал, — на душе муторно, горло сушит смертельно. — Зачастить не успею.

— А вдруг приедет? — она посмеивается. — Любовь у них… что на новый год подарил? Вот сестре моей сережки золотые презентовали. Жених старается. От подарка-то многое зависит, сразу вычисляешь отношение. Смотрите, девки, на подарки.

Натали ничего не говорит, просто выдыхает дым вверх. Мне хочется расцеловать ее от благодарности.

— Квартиру, — говорю я, прислоняясь к входной двери.

— Чего? — не понимает секретарша.

— Квартиру подарил, — поворачиваю ручку.

— Правда, квартиру?! — с некоторым возмущением восклицает она и тушит сигарету.

Киваю, слабо улыбаюсь.

— Чего же ты такая кислая?

— Скучаю.

Брось собаке кость, она и успокоится.

Слишком уставшая, чтобы думать и анализировать. Слишком много затаенной боли, слишком мало времени очнуться и стряхнуть кошмар. Слишком глубока рана, слишком сильна тошнота. Во мне сейчас всего «с лишком».

Коллектив идеальный. Каждый вроде интересуется остальными (такова человеческая натура), но в лицо ничего дурного не сообщит (корректность на первом месте). Всё про всех знают, но люди существуют мирно, и конфликты редки. Если речь не о производстве. Скоро приедет мистер Дрочер, пойдем мы вновь по ресторанам, отмечая очередные промахи, начальник наш продолжит умилительно улыбаться, а немецкий переводчик — зубрить словарь. Про меня решат, что «я супер», ведь Натали ничего не скажет о моем обалдевшем лице в день отъезда фон Вейганда.

— Спасибо, — говорю я, когда мы остаемся вдвоем на кухне.

— За что? — коллега включает чайник. — Хочешь залиться? Кофе будешь или как?

Раньше мир выглядел огромным, невероятным и полным чудес, хотя вращался вокруг одного, пусть и самого любимого на свете, мужчины. Теперь, лишенный центра, он сократился до размеров точки, усох и потускнел.

Мало воздуха. Пространства мало.

Почему я не замечала, что линолеум истерт до основания, микроволновку неплохо бы помыть, а из холодильника несет сырым мясом?

Смотрю вокруг, будто вижу впервые. Сероватые стены давят невыносимо, противно мигает лампочка на потолке. Всегда или только сегодня? Касаюсь пальцами стола, медленно провожу по гладкой поверхности. Три стула, поэтому в обед здесь всегда борьба за места, пятнадцать бутылей очищенной воды выстроены в ряд, из них я незаконно мою руки, когда крана отказывается сотрудничать.

— Ты кофе будешь? — голос Натали возвращает к наиболее важному вопросу.

— Буду чай, — тянусь к пачке.

Больше никакого кофе. Честное пионерское, господа.

— Лора, ничего не было, — коллега подмигивает и приступает к разливу кипятка.

Хочется убедить себя, что это действительно «ничего», которого не было. Но осыпаясь пеплом, продолжаешь помнить и будешь помнить всегда.

Тени пережитых эмоций наделены вечностью. Боль. Наслаждение. Горечь. Счастье. Раскаяние. Жалость. Экстаз. Безликие маски обретают силу материальности. Слова пусты, а чувства по своей природе нейтральны. Лишь мы наделяем их смыслом, придаем значимость и даруем волю.

Помни, никто не способен ударить тебя больнее, чем ты сам. Когда удар кнута вышибает воздух из легких, задумайся, просто замри на миг и постарайся понять… кто вложил в руки палача орудие пытки?

***

В моем воспаленном мозгу родилась навязчивая идея допросить Ригерта. Только он мог пролить свет на темные секреты шефа-монтажника. Немец знал о его семейном положении. Возможно, случилось страшное, и фон Вейганду пришлось срочно валить из страны? Вдруг он вовсе не собирался меня бросать, а исчез по великой надобности? Просто не успел или не смог проститься? Не желал разбивать мое хрупкое сердечко жестокой правдой? Я тут на него бочку качу, а он чист и непорочен, движимый благими намерениями, защищал меня от вселенского зла.

Объяснение в духе сериала «Жутко сопливые страсти по дону Родриго». Нет, вы не подумайте, я такой дрянью не страдаю, виновата моя бабушка. Короче, если по сути: пятый сезон, сто девяносто вторая серия. Родриго приходится бросить Анну-Марию без объяснений, потому что необходимо срочно помочь его брату-близнецу Хуану. Парня все считали погибшим в авиакатастрофе, а он, на самом деле, не погибал, сидел в элитной тюряге для шпионов, ему первому за всю историю мира удалось вырыть подземный ход пластиковой ложкой и сбежать из этой неприступной крепости на острове посреди Тихого океана, но потом он потерял память после нападения стаи морских ежей, и… В общем, я не помню, чем они там закончили, мое терпение лопнуло в районе юбилейной серии номер пятьсот. Но у Родриго была весомая причина исчезнуть. Да, даже не сомневайтесь.

Допрос я провела очень банальным способом. Заперлась вместе с Ригертом на кухне и демонстративно проглотила ключ от входной двери.

Ладно, все было не совсем так. Ладно, если честно, все было совсем не так.

Я следовала за немцем по пятам, он старалась меня избегать. Я туманно намекала, он тактично отмораживался. Я намекала прямее, он хамски молчал. Пришлось признать, что Хуан из меня никакой. Конечно, есть перспектива вырыть подземный ход пластиковой ложкой, но успех в этом нелегком деле вряд ли поможет расколоть «орешек».

Пришлось идти напролом. Улучить момент, когда мы остались одни на пульте управления и приступить к активным боевым действиям.

— Give me his German phone number, (Дайте мне его немецкий номер) — с вежливым нажимом в голосе попросила я.

Ригерт изменился в лице, чуть вздрогнул, но ответа не последовало.

— Is it a problem? (Это проблема?) — невинно интересуюсь, надвигаясь ближе.

Немец невольно попятился к двери, однако произнес:

— No. What will you do with his number? (Нет. Что вы будете делать с его номером?)

Лед тронулся. Контакт налажен.

— I guess I’ll call him and have a talk. (Полагаю, позвоню ему и поговорю)

— Miss Lora, don’t try to ruin your life. (Мисс Лора, не пытайтесь разрушить свою жизнь)

Спасибо, конечно. Я ценю заботу.

— Right. (Верно) It is my life. (Это моя жизнь) If I want to ruin it, I will sure as Hell ruin it myself. (Если захочу ее разрушить, безусловно, я сделаю это сама)

Ригерт посматривает по сторонам. Ждет, когда прибудет подкрепление. Не дождешься, милый. Наши пошли обедать, ваши ковыряются в гидроподвале, а работы там — на ближайшие сто лет.

— I can give you the only number I have but I don’t think this number is on, (Я могу дать вам единственный номер, который у меня есть, но я не думаю, что этот номер включен) — озадачивает немец.

— Why not? (Почему нет?) He is in Germany… (Он в Германии) — напоминаю очевидные факты.

— I don’t know where he is. (Я не знаю, где он) I can’t know. (Я не могу знать)

Темнит, гад. Не иначе.

— Really? (Действительно?) Sounds strange. (Звучит странно) You work together. (Вы работаете вместе)

Следующая фраза вынуждает мой мозг замкнуться.

— We don’t work together the way you think we do. (Мы не работаем вместе так, как вы думаете)

Это еще что, товарищи? Интересно, «как» тогда они работают? О чем поется в этой песне?

— I don’t understand, (Я не понимаю) — нервно повести плечами, глаза распахнуть пошире.

— You don’t have to… (Вам не нужно…) I advise you to forget about him. (Я советую вам забыть о нем) Trust me… it is the best thing for you to do. (Поверьте… это лучшее, что можно сделать) And… (И…)

Сбивчивый поток откровенности быстро иссякает. Пауза затягивается настолько, что мне приходится с долей раздражения спросить:

— What? (Что?)

Лицо немца отображает мощные мыслительные процессы, которые мне даже на уроках физики не снились. Кажется, будто он готов предложить оригинальное решение теоремы Ферма.