Пленница - Страница 2

Она подошла к камину, чтобы получше разглядеть портрет над ним. В путеводителе было сказано, что здесь изображен Джеймс Блэкуэлл, живший с 1638 по 1693 год и основавший династию. Девушка пробежала глазами страницу: иммигрант из Англии, один из членов пуританской общины, освоившей берега залива Массачусетс.

Небольшой коридор вел из гостиной в библиотеку. Алекс вошла в распахнутые двери и оказалась в просторной комнате. Три стены ее занимали книжные полки, на которых почти не осталось книг. В центре располагалась огромная коллекция моделей кораблей, в то или иное время являвшихся собственностью корабельной компании Блэкуэлла.

Алекс перевернула страницу путеводителя. Корабельную компанию организовал во второй половине семнадцатого века старший сын Джеймса. Компания быстро разбогатела, торгуя с Китаем в начале восемнадцатого века, — как уже сказала смотрительница музея. Пика славы и богатства «Корабельная Блэкуэлла» достигла во второй половине девятнадцатого века, когда моря бороздили легкие быстроходные парусники. Однако к концу века начался медленный, но неуклонный упадок — компания не желала перестраиваться и навсегда утратила былое могущество.

Закрыв путеводитель, Алекс запихнула его в задний карман джинсов и принялась изучать коллекцию. И вдруг ее как током ударило. Она каким-то шестым чувством ощутила, что узнает большой трехмачтовый бриг. Модель изображала корабль первой половины девятнадцатого века. Алекс бросало то в жар, то в холод при взгляде на это судно.

Позабыв об остальных экспонатах, она как завороженная присела у трехмачтовика. Сердце екнуло, когда Алекс различила выгравированное на борту название: «Жемчужина».

Почему корабль и название кажутся такими знакомыми? Наверное, она читала что-то про «Жемчужину» во время подготовки к экзаменам в университете? Нет, у Алекс отличная память, и в прочитанных ею книгах не было ни одного упоминания про «Жемчужину». Внимательно всматриваясь в строгие очертания судна, девушка увидела, что это был не обычный торговый парусник: он мог нести по меньшей мере тридцать две пушки.

Облизав пересохшие губы, она с трудом отвела взгляд от корабля. Трясущимися руками Алекс вытащила из кармана путеводитель и отыскала нужную страницу:

… «Жемчужина» была захвачена корсарами в начале лета 1803 года.

И капитан, и экипаж оказались в плену. Действуя с риском для жизни и проявляя истинный героизм, капитан, Ксавье Блэкуэлл, с двумя самыми преданными членами команды — Джеком Таббсом и Патриком О'Брайеном — ухитрился вернуться на борт корабля и уничтожить его прежде, чем он оказался бы в Триполи и стал частью флота триполитанского паши, воевавшего с Америкой в водах Средиземного моря. Блэкуэлл, единственный наследник Корабельной компании, был казнен в июле 1804 года по личному приказу паши. Оставшиеся в живых члены экипажа были выкуплены в конце 1805 года и получили свободу за тридцать тысяч долларов…»

У Алекс мурашки бегали по спине. Она видела ослепительную вспышку взрыва, превратившего чудесное судно в обломки, охваченные пламенем, разметанные по безмятежной водной глади. Она слышала разъяренные крики корсаров — и видела капитана, неотрывно глядевшего на море, может быть, уже закованного в цепи и разрываемого горем из-за гибели своего корабля и радовавшегося тому, что увел из-под носа у корсаров столь драгоценную добычу.

И тут Алекс ощутила на себе чей-то взгляд. Она резко обернулась и вскрикнула от неожиданности.

Там, на стене напротив «Жемчужины», висел портрет мужчины в костюме первой половины девятнадцатого века. Алекс застыла как вкопанная.

Наконец она отважилась подойти к портрету, не в силах оторвать взгляда от глаз незнакомца. На табличке значилось имя: Ксавье Блэкуэлл.

Сердце у Алекс забилось как сумасшедшее. Она не могла вздохнуть. Она глядела в лицо Блэкуэлла и упивалась его обликом. Господи, что за потрясающий мужчина!

Он был изображен на фоне дока, в котором строилось его судно. Высокий, широкоплечий, узкобедрый. По моряцкой привычке, он стоял, слегка раздвинув ноги, словно на качавшейся палубе корабля. Согласно обычаям того времени, он был одет в белую рубашку, серый жилет и красный сюртук. А также в коричневые бриджи до колен, чулки и черные башмаки с серебряными пряжками, без шляпы. Длинные темные волосы развевались под легким бризом. Но самым удивительным было лицо: с резкими волевыми чертами, высокими скулами, прямым патрицианским носом, твердым решительным подбородком. А взгляд темных глаз проникал в самое сердце.

В их черной глубине горел скрытый огонь. И взгляд казался живым, словно перед Алекс был человек из плоти и крови, а не простое изображение, являвшееся, по сути, не чем иным, как нанесенными друг на друга слоями масляной краски. На его лице не было и тени улыбки, и Алекс подумала, что этому человеку, наверное, очень не нравилось стоять часами перед художником в полной неподвижности. Боже милостивый, она почти физически ощущала вокруг себя его неуемный, беспокойный дух. Алекс не в силах была отвести взгляд.

Он не сводил глаз с нее.

Алекс стояла как завороженная: эти глаза — словно живые, они смотрели в самую душу, как будто человек на картине мысленно пытался передать что-то важное. Да нет, все это абсолютная глупость.

Не в силах двинуться с места, девушка услышала как бы со стороны собственный шепот:

— Скажите, вы все еще здесь?..

Комната ответила гробовой тишиной.

Уж не с ним ли столкнулась она прошлым вечером по пути в отель? Ведь тогда она была готова голову отдать на отсечение, что столкнулась с чем-то. Или с кем-то.

Алекс заставила себя отвести взгляд от портрета и осторожно осмотрелась. Неподвижные занавеси на окнах, пылинки, танцующие в лучах света. Там, за окном, в запущенном саду сквозь густые кроны деревьев кинжалами пробивались лучи солнца.

Поежившись, девушка невольно подалась к портрету. Взглянула вновь на лицо Блэкуэлла и вздохнула. Она представила вдруг, что могла бы встретиться с таким человеком и полюбить его. Весь его облик говорил о том, что он человек чести, настоящий герой девятнадцатого века, мужчина, достойный любви. Но беда в том, что он давным-давно умер. На Алекс навалилась ужасная тоска при мысли о несправедливой казни. Ну почему триполитанский паша приговорил его к смерти, если остальной экипаж позволено было выкупить из плена? Внезапно ей ужасно захотелось узнать все. Словно от этого зависела ее собственная жизнь. Да, конечно, отчего бы не выяснить все подробности биографии такой выдающейся личности!

Прижавшись к стене, Алекс слушала, как затихают голоса экскурсантов. Она не колебалась ни минуты, ужом проскользнула из библиотеки, где висел портрет Блэкуэлла, обратно в фойе. Она торопливо огляделась, убедилась, что смотрительницы музея нет на месте, перепрыгнула через голубой бархатный шнур и помчалась вверх по лестнице.

На площадке второго этажа Алекс приостановилась, стараясь утихомирить колотившееся сердце. Ей самой было непонятно, почему становится так страшно. Надо сосредоточиться на том, что предстоит делать дальше. Она посмотрела в глубину узкого темного коридора.

Чувствуя, как по спине побежали мурашки, вздрагивая от предчувствия чего-то необычного, Алекс распахнула первую дверь.

Это была тесная, но очень уютная спальня. На стенах — обои с выцветшим цветочным узором в тон покрывалу на небольшой кровати. Как историку ей пришлось выучить кое-что и о мебели той эпохи. С некоторым разочарованием Алекс увидела, что вся стоявшая здесь мебель либо французского, либо английского изготовления — не было ни одного предмета раннего американского производства. Все выглядело и теперь на удивление элегантно.

Осторожно отступив назад, она прикрыла за собой дверь. Напротив находилась детская. И здесь сохранилась привезенная из Европы элегантная обстановка. Тем сильнее бросалась в глаза грубо сработанная деревянная лошадка. Алекс уставилась на нее, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди.

Выкрашенный когда-то в красный цвет рот лошадки облупился, так же как и голубые глаза, — игрушка словно ухмылялась. Алекс смотрела не отрываясь. Тот, кто вырезал лошадку из дерева, не поленился прикрепить и пышную гриву, и хвост. И вдруг ей привиделся трехлетний краснощекий мальчуган верхом на разрисованной спине. У Алекс вспотели ладони, ей едва не стало дурно.