Плексус - Страница 137

- Как Клод, полагаю.

Она улыбнулась.

- В каком-то смысле, - сказала она. - Забавно, что ты упомянул его. Не мешало бы тебе взглянуть на них, когда они вместе. Они словно с другой планеты.

- Так они знают друг друга?

- Я их познакомила. И они чудесно поладили. Они говорят на своем собственном языке. И знаешь ли, они даже похожи друг на друга внешне.

- Она, наверное, немного мужеподобна, эта Анапопулос, или как там ее?

- Не вполне. - Глаза у Моны блеснули. - Она предпочитает одеваться, как мужчина, потому что так чувствует себя удобнее. Понимаешь, она больше чем просто женщина. Будь она мужчиной, я сказала бы то же самое. Что-то есть в ней такое, что выходит за рамки пола. Иногда она напоминает мне ангела, только в ней нет никакой эфирности или отрешенности. Нет, она очень земная, иногда даже почти грубая… Единственное, что я могу сказать, чтобы тебе стало понятно, Вэл, это что она - существо высшего порядка. Ну, ты знаешь, какое чувство вызывает Клод? Анастасия… за ее шутовством скрывается трагедия. Она человек не от мира сего. Не знаю от какого, но точно, что не от нашего. Это чувствуешь уже по ее голосу. У нее необыкновенный голос, скорее это голос птицы, а не человеческого существа. Но когда она в гневе, становится страшно.

- Неужели? И часто она бывает в гневе?

- Только когда ее оскорбляют или смеются над ней.

- Почему же ее оскорбляют, почему над ней смеются?

- Я тебе говорила: потому что она не такая, как все. Даже походка у нее необычная. Она не может иначе, такой уродилась. Но меня просто бесит как к ней относятся. Другой такой беспечной, щедрой души не встретишь. Конечно, у нее нет чувства реальности. Это-то мне в ней и нравится.

- Что конкретно ты имеешь в виду?

- Только то, что сказала. Если она встретит человека, которому нужна рубашка, она снимет свою - прямо на улице - и отдаст ему. Ей даже не придет в голову стесняться того, что сама останется голой. Она бы и штаны сняла, если б они кому понадобились.

- И ты говоришь, это не сумасшествие?

- Нет, Вэл, не сумасшествие. Для нее это естественно, нормально. Ей в голову не придет думать о последствиях, ей все равно, что скажут люди. В ней нет ни капли фальши. И она ранимая и нежная, как цветок.

- Она, должно быть, получила странное воспитание. Рассказывала она тебе что-нибудь о своих родителях, о детстве?

- Немного.

Чувствовалось, Мона не собирается выкладывать все, что знает.

- Думаю, она была сиротой. Она сказала, что люди, которые удочерили ее, были к ней очень добры. Она имела все, что ей хотелось.

- Ну что ж, давай ложиться. Не против?

Она отправилась в ванную для всегдашней своей бесконечной процедуры. Забравшись в постель, я терпеливо ждал. Дверь в ванную была приоткрыта.

- Между прочим, - сказал я, желая направить ее мысли в другое русло, - как поживает Клод? Есть что-нибудь новенькое?

- Он уезжает через день-два.

- Далеко?

- Он не сказал. Думаю, в Африку.

- Африку? Что он там потерял?

- Откуда я знаю! Я бы не удивилась, скажи он, что отправляется на Луну. Ты знаешь Клода…

- Ты уже несколько раз это повторила, и все с тем же выражением. Нет, я не знаю Клода, во всяком случае не настолько, как ты думаешь. Я знаю только то, что он решил мне рассказать о себе, не больше. Он для меня - полная загадка.

Я услыхал ее тихое фырканье.

- Что я сказал смешного? - спросил я.

- Я думала, что вы прекрасно поняли друг друга.

- Никто никогда не сможет понять Клода, - ответил я. - Он непостижим и таким останется.

- Вот и моя подруга такая же.

- Твоя подруга, - раздраженно сказал я. - Едва успела с ней познакомиться, а говоришь о ней так, словно знала всю жизнь.

- Не говори глупостей. Она - моя подруга, такой у меня за всю жизнь не было.

- Звучит так, словно ты от нее без ума…

- Так и есть. Она появилась вовремя.

- И что это значит?

- То, что я была одинока, несчастна, совсем отчаялась. Что мне нужен был кто-то, кого я могла бы назвать другом.

- Что это на тебя нашло? С каких пор тебе понадобился друг? Я твой друг. Тебе этого мало? - спросил я хоть и с насмешкой, но и наполовину серьезно.

К моему удивлению, она ответила:

- Нет, Вэл, ты больше мне не друг. Ты мой муж, и я люблю тебя… Я бы не смогла жить без тебя, но…

- Но что?

- Мне необходим друг, женщина-подруга. Кто-нибудь, с кем можно пооткровенничать, кто понял бы меня.

- Черт подери! Вот как? И ты хочешь сказать, что не можешь пооткровенничать со мной?

- Не так, как с женщиной. Есть вещи, которых не скажешь мужчине, даже если любишь его. О, это не что-то серьезное, не волнуйся. Иногда пустяки важнее серьезных вещей, ты это знаешь. К тому же, посмотри на себя… у тебя столько друзей. А когда ты с друзьями, ты совсем другой человек. Я иногда тебе завидовала. Может, и ревновала к твоим друзьям. Когда-то я думала, что смогу быть всем для тебя. Но вижу, что ошибалась. Во всяком случае, теперь у меня есть подруга, и я не намерена терять ее.

Я сказал полунасмешливо-полусерьезно:

- Теперь ты хочешь, чтобы я ревновал, так, что ли?

Она вышла из ванной, встала на колени у кровати и прижалась щекой к моей ладони.

- Вэл, - промурлыкала она, - ты знаешь, что это не так. Но эта дружба очень мне дорога, очень. Я не хочу ни с кем ею делиться, даже с тобой. По крайней мере какое-то время.

- Ладно, понял, - сказал я несколько охрипшим голосом.

Она благодарно пробормотала:

- Я знала, что ты поймешь.

- Да чего тут понимать?- спросил я. Спросил мягко, нежно.

- Вот именно, - сказала она, - нечего. Нечего. Это вполне нормально. - Она наклонилась и ласково поцеловала меня в губы.

Когда она встала, чтобы выключить свет, я, поддавшись внезапному порыву, сказал:

- Бедная моя девочка! Все это время хотела, чтобы у нее была подруга, а я и не знал, даже не догадывался. Наверное, я тупой, бесчувственный тип.

Она погасила свет и забралась в постель. У нас была двойная кровать, но мы спали в одной.

- Обними меня покрепче, прошептала она. Вэл, я люблю тебя как никогда. Слышишь?

Я ничего не ответил, только крепко обнял ее.

- Клод накануне сказал мне, - ты слушаешь? что ты один из немногих.

- Один из избранных, не так ли? - сказал я шутливо.

- Для меня ты единственный в мире.

- Но не друг…

Она закрыла мне рот ладонью.

Каждый вечер звучала одна и та же песня: «Моя подруга Стаса». Разумеется, приправленная для остроты россказнями о знаках внимания, которыми досаждала ей четверка несовместимых личностей. Один из этого квартета - она даже имени его не знала - владел сетью книжных магазинов; другой был борец, Джим Дрисколл; третий - миллионер, известный извращенец, которого звали совершенно невероятно - Тинклфелс; четвертый - сумасшедший и отчасти святой по имени Рикардо. Этот Рикардо живо интересовал меня, если допустить, что ее рассказы о нем соответствовали действительности. Спокойный, сдержанный человек, говоривший с сильным испанским акцентом, Рикардо имел жену и троих детей, которых горячо любил. Он крайне бедствовал, однако делал дорогие подарки, был добр и кроток, ласков «как ягненок», писал метафизические трактаты, которые никто не брался печатать, читал лекции десяти, двенадцатилетним детям, et patati et patata. Что мне нравилось больше всего, так это то, что, провожая Мону до станции подземки и прощаясь с нею, он всякий раз стискивал ей руки и мрачно бормотал: «Если не можешь быть моей, то не будешь ничьей. Я убью тебя».

Она снова и снова возвращалась к Рикардо, говоря, как много он думает об Анастасии, как «прекрасно» относится к ней и тому подобное. И всякий раз, заговаривая о нем, она повторяла эту его угрозу, смеясь, словно это была остроумная шутка. Ее легкомыслие начало раздражать меня.

- А что, если он возьмет да и сдержит слово? сказал я однажды вечером.

Она засмеялась еще веселее.