Плавание в Византий - Страница 3

— Как же забраться наверх? — спросила Гайойя.

— Сюда, наверное. Вот какая-то дверь.

Винтовых гужевых пандусов здесь уже не было. К сигнальному огню топливо доставлялось размещенным в центральной шахте подъемником. Посетителям приходилось взбираться по крутой узкой лестнице, на которой не разминуться и двоим.

Гайойя резво понеслась наверх. Чарльз с трудом карабкался, хватаясь за перила, и, чтобы хоть немного скрасить скуку восхождения, подсчитывал щели-оконца. Насчитав под сотню, внезапно оступился, оказавшись на площадке сигнальной камеры. Внутри толпилось свыше дюжины посетителей.

Интересно, насколько высоко они оказались? Пятьсот футов, шестьсот, семьсот? Тесную, но далеко уходящую ввысь сигнальную камеру делили на две секции поперечные мостки. Внизу эфемеры сгружали с подъемника поленья и бросали их в огонь. Стоя на краю платформы, с которой свисало гигантское зеркало из полированного металла, Чарльз ощущал исходивший от сигнального огня жар. Пламя, бушуя и танцуя перед зеркалом, отражалось слепящим лучом далеко в море. Дым выходил через отдушину. Венчал маяк грозный Посейдон — чудовищных размеров статуя, смутно маячившая в зыбком мареве над головой.

Гайойя, бочком передвигаясь по мосткам, приблизилась к Чарльзу.

— Пока ты добирался, экскурсовод нам кое-что рассказал. — Она указала вниз. — Видишь то местечко внизу? Там всегда кто-то стоит и пялится в зеркало, высматривая в море корабли, не видимые невооруженным глазом. Экскурсовод утверждает, что это зеркало — увеличительное.

— И ты поверила?

Она кивнула в сторону экскурсовода.

— Он так сказал. А еще — если посмотреть в известном направлении, увидишь Константинополь.

Чарльз возразил:

— Сама же утром говорила, что мне его отсюда не увидеть. К тому же Константинополя не существует.

— Ну так появится. Ведь сам же этим утром говорил. А как появится, то станет отражаться в маячном зеркале. Да, это факт. Нисколько не сомневаюсь, — Внезапно она повернулась к выходу. — О Чарльз, ты только посмотри! Сюда идут Ниссандра с Арамэйном! А вон и Хоук! И Стенгард! — Улыбаясь, Гайойя принялась махать руками, подзывая новых посетителей. — Ну надо же, все в сборе! Все до одного!

Новоприбывшие напирали; их было так много, что посетителям, стоявшим в дальнем конце зала, пришлось отступить вниз по лестнице. Гайойя крутилась в толпе, то и дело оказываясь в чьих-то объятиях, раздавая и принимая поцелуи. Филлипс не отличал их друг от Друга. Он даже не мог в точности сказать, кто из них женщина, а кто мужчина, поскольку все они носили однообразную просторную одежду; впрочем, по имени он кое-кого знал. То были лучшие друзья Гайойи, ее кампания, те, с кем она путешествовала из города в город в бесконечном круговороте веселья, задолго до того, как в ее жизни появился Чарльз. Некоторых из них он встречал и раньше: в Асгарде, в Рио, в Риме. Экскурсовод, коренастый широкоплечий старичок-эфемер, с покрытой лавровым венцом плешью, снова взялся что-то рассказывать, но его никто не слушал: все были слишком заняты приветствиями, объятиями, гоготанием. Протолкавшись к Филлипсу, новоприбывшие становились на цыпочки и трогали пальцами его щеки, здороваясь на свой диковинный манер.

— Ча-арлис, — вальяжно произносили они. — Мы так рады снова тебя видеть. Как здорово. Вы с Гайойей такая чудесная пара. Так хорошо подходите друг другу.

Но так ли это? Впрочем, он считал, что да.

Зал гудел, словно улей. Стенгард с Ниссандрой были в Нью-Чикаго и видели там танцы на воде… Арамэйн присутствовал на чанъаньском пире, длившемся — вы не представляете! — двое суток подряд!.. Хоук и Гекна ненадолго слетали в Тимбукту поглазеть на прибытие каравана с солью — и теперь их тянет обратно… Грядет прощальный вечер в ознаменование конца Асгарда, ни в коем случае не пропустите… Ну а как насчет этого нового города, Мохенджо-Даро, какие у вас планы?.. Мы уже забронировали места на церемонию открытия — нельзя упускать такую возможность… Ну да, Константинополь скоро будет, непременно. Проектанты уже вовсю штудируют про Византию… Как здорово, что мы здесь повстречались, ты выглядишь отлично, как всегда… Была уже в библиотеке? В зоопарке? Храм Сераписа посетила?..

За общим гомоном экскурсовода было не слышно.

— Чарлис, ну как тебе наша Александрия? Такая же, какой была и в прошлом? Ты ведь в свое время там бывал?

Откуда им знать, что в то столетие, в котором жил Чарльз Филлипс, подобная Александрия существовала только как легенда. Они, видимо, считали, что все воссозданные ими города более-менее друг другу современны. Рим цезарей, Александрия Птолемеев, Венеция дожей, Чанъань эпохи Тан, Асгард богов-асов — в любом из них реальности и вымысла не больше и не меньше, чем в прочих. Любой из городов для них — частица равно незапамятных времен, фантазия на тему прошлого, жемчужина, добытая со дна темной пучины. Им незнакома хронология, неведом исторический контекст. Все прошлое для них — раздольное безвременное царство. Так как же он, житель Нью-Йорка образца 1984 года, мог не видеть в свое время этот маяк? Юлий Цезарь и Ганнибал, Елена Троянская и Кард Великий, Рим гладиаторов и Нью-Йорк «Янкиз» и «Мэтс», Гильгамеш и Тристан, Отелло, Робин Гуд, Джордж Вашингтон, королева Виктория — для них все эти города и люди в равной степени реально-нереальны. Минувшее для них — большое равномерное пространство, где можно запросто перемещаться из точки в точку. Так отчего же он не видел маяк раньше? Чарльз не пытался объяснял, им — в сотый раз. Он сделал проще. Он сказал:

— Понятия не имею. В Александрии я впервые.

Они провели в городе всю зиму, возможно захватив и часть весны. Там, где находится Александрия, сезонные различия весьма условны. Да и течение времени для людей, вся жизнь которых состоит из одного только путешествия, почти неуловимо.

Каждый день город чем-то удивлял. Взять тот же зоосад: чудесный пышный парк, насыщенно-зеленый, что удивительно для столь засушливых краев. Его вольеры были так просторны, что обитавшему в них необычному зверью жилось не хуже, чем на воле. Наряду с африканской фауной — верблюдами, носорогами, газелями, львами, страусами, дикими ослами — здесь содержались единороги, василиски, гиппогрифы и даже огнедышащий дракон с радужной чешуей. Неужели в зоопарке подлинной Александрии были драконы и единороги? Сомнительно. А здесь — пожалуйста! Похоже, здешним неведомым умельцам все равно, что производить: мифических созданий или верблюдов и газелей. Но что ни говори, а для Гайойи и прочих горожан все жившие в зверинце существа равно мифичны. Носорог внушал им благоговейный трепет не меньший, нежели гиппогриф. Насколько Филлипс мог судить, почти все представители его эпохи из числа млекопитающих и птиц к этому времени повымирали, осталась, может быть, лишь горстка кошек и собак, однако многих воссоздали.

А библиотека! Утерянная сокровищница, вырванная из пасти времени! Громадные колонны и стены из мрамора, высокие своды просторных читальных залов, смутные извивы простирающихся в бесконечность стеллажей. Папирусные свитки на полках, ощетинившиеся семьюстами тысячами черенков из слоновой кости. Тихонько копошащиеся там и сям улыбающиеся библиотекари и грамотеи, витающие в эмпиреях.

Сплошь эфемеры, понял Филлилс. Всего лишь декорации детали миража. А свитки тоже иллюзорны?

— У нас хранится полное собрание трагедий Софокла, — заявил экскурсовод, небрежным жестом указывая на уходящие ввысь полки с текстами. После череды пожаров, последователю учинявшихся римлянами, христианами, арабами, уцелели только семь из его ста двадцати трех пьес. Неужели здесь найдутся утерянные «Триптолемей», «Навсикая», «Язон» и все прочие? А также чудесным образом добытые из прошлого мемуары Одиссея, Катонова история Рима, Фукидидово жизнеописание Перикла, пропавшие тома Тита Ливия? Но когда Чарльз спросил, нельзя ли отыскать эти свитки, экскурсовод виновато улыбнулся и сообщил, что в данный момент все библиотекари слишком заняты.