Плавание в Византий - Страница 11

Расстроенный Филлипс несколько часов одиноко бродил по пыльным немощенным улочкам Мохенджо-Даро. Неудача с Уиллоби подкосила его, повергла в уныние. Чарльз надеялся, что плечом к плечу с пиратом они прижмут этих туристов, но оказалось, что совершенно невозможно донести до Уиллоби простую истину о том, какая участь их постигла.

В душной жаре Чарльз шел наобум, плутая среди нагромождений безликих, лишенных окон домов и голых неприглядных стен, пока не выбрался на широкую базарную площадь. Вокруг него неистово бурлила городская жизнь, точнее, псевдожизнь — замысловатое взаимодействие тысяч эфемеров. Тут вам и торговцы, предлагающие прекрасные клейма из резного камня с изображениями тигров, обезьян и странных горбатых коров, и горластые женщины, торгующиеся с ремесленниками за украшения из черного дерева, золота, меди и бронзы. Изнуренные на вид женщины сидели на корточках за необъятными курганами свежеобожженных розовато-красных черно-узорчатых гончарных изделий. Никто не обращал на Чарльза внимания. Он здесь изгой, они же — часть всего этого.

Филлипс шел дальше, мимо громадных зернохранилищ, где грузчики бессмысленно выгружали на огромные округлые платформы из кирпича тележки с пшеницей и прочими злаками. Забрел в общественную столовую, забитую безмолвным, безрадостным народом, где получил плоскую хлебную лепешку вроде тортильи или чапати, фаршированную какой-то острой начинкой, которая, словно огнем, обожгла губы. Затем спустился по широкой и пологой деревянной лестнице в нижний город, где в тесных, подобных сотам в улье каморках ютились крестьяне.

Угнетающий город, но не запущенный. Просто поражало, с какой щепетильностью здесь заботятся о санитарии: повсюду колодцы, фонтаны, общественные уборные; от каждого дома отходят выложенные кирпичом водостоки, ведущие в крытые сточные колодцы. Ни одной открытой выгребной ямы или сточной канавы, что по-прежнему, насколько Чарльз жал, можно увидеть в Индии его времени.

«Любопытно, действительно ли древний Мохенджо-Даро был таким чистюлей?»

Возможно, туристы перепроектировали город, подогнав его под свои собственные представления о чистоте. Нет! Скорее всего, то, что он видит, — аутентично. Будь Мохенджо-Даро запаршивленной, замызганной дырой, эти люди непременно восстановили бы его как есть, чтобы наслаждаться изумительным зловонием клоаки.

Не сказать, что Чарльз замечал излишнюю озабоченность аутентичностью: Мохенджо-Даро, подобно прочим городам, которые он посещал, был походя напичкан анахронизмами. Время от времени Филлипсу попадались на глаза изображения Шивы и Кришны на стенах зданий, которые он принимал за храмы, местами сверху грозно нависало добрейшее лицо богини-матери Кали. Безусловно, эти божества возникли в Индии намного позднее, уже после упадка цивилизации Мохенджо-Даро. А может, туристы получают какое-то нездоровое удовольствие от смешивания эпох — мечеть и христианский храм в древнегреческой Александрии, индуистские боги в доисторическом Мохенджо-Даро? Или все их сведения о прошлом испещрены неточностями, накопившимися за эти тысячи лет. Он бы не особо удивился, увидев сейчас на улице процессию с лозунгами и транспарантами на которых изображены Ганди и Неру. Не обошлось здесь и без всевозможных фантомов и химер, словно история и миф дня туристов одно и то же: слоновоголовые толстячки Ганеши небрежно окунали хоботы в фонтаны, а на балконе преспокойно загорала шестирукая трехглавая женщина. А почему бы и нет? Несомненно, именно таков девиз этих людей: «Почему бы и нет?» Они могут сделать все, что захотят, и они это делают. Гайойя как-то сказала: «Ограничения весьма важны». Но в чем еще они себя ограничивают, кроме как в количестве городов? Быть может, существует квота на количество изъятых из прошлого «гостей»? До сих пор Чарльз думал, что он здесь единственный гость. Теперь ему известно о существовании еще как минимум одного. А может быть, их больше, может быть, в двух-трех шагах впереди или позади него по этой улице шагают другие гости, бесконечно наматывающие вместе с туристами круги: Нью-Чикаго — Чанъань — Александрия…

«Нам следует объединиться, чтобы заставить этих людей вернуть нас в наши эры».

Заставить? Как? Подать групповой иск? Устроить демонстрацию протеста?

«Возможно, вместе мы смогли бы вызвать сочувствие этих людей».

Однако ему не удалось найти общий язык с Уиллоби, который так и не смог понять, что добродетельная королева Бесс и все, что в ее власти, находится за временным барьером толщиной в сотни лет. Он предпочитает верить в то, что Англия в нескольких месяцах плавания отсюда и все, что ему нужно, — это разжиться кораблем, поднять паруса и взять курс домой. Бедняга Уиллоби — возможно, он так и не увидит родной дом.

И тут же пришло в голову. «Ты тоже!»

Следом — другая мысль: «А если бы имелась возможность возвратиться, ты бы и правда захотел?»

Как только Чарльз здесь очутился, одна из первых посетивших его мыслей была о том, что он по сути ничего не помнит о своем прошлом. Хотя сознание и было напичкано подробностями о Нью-Йорке двадцатого столетия, он очень мало знал конкретно о себе, а именно: что звать его Чарльз Филлипс и он из 1984 года Профессия? Возраст? Имена родителей? Женат ли? Есть ли дети, кот, пес, хобби? Данные отсутствуют. Быть может, перетащив его сюда, все это извлекли из памяти, чтобы избавить Чарльза от тоски по дому? Они способны и не на такое! Но стоит ли ему стремиться вернуть себе все то, о чем он не имеет отчетливого представления? Вот Уиллоби, похоже, знал о своем прошлом много больше, поэтому он и более целеустремлен. А Филлипс обделен. Так почему бы не жить здесь, чтобы вновь и вновь летать по городам, разглядывая прошлые эпохи? А почему бы и нет? Что тут такого? Тем более что у него вообще нет выбора.

Белилала, казалось, и не заметила, что он весь день где-то бродил. Она сидела на террасе, безмятежно попивая густой молочный напиток до черноты сдобренный пряностями. Она предложила ему отпить, но Чарльз отказался.

— Помнишь, я утром говорил, что видел человека с рыжей бородой? — спросил Филлипс. — Он гость. Мне сказал Хоук.

— Правда?

— Из эпохи на четыреста лет ранее моей. Я поболтал с ним. Он думает, что его перенесли сюда демоны, — Филлипс внимательно посмотрел на Белилалу, — Я тоже гость?

— Конечно, любовь моя.

— А как меня сюда перенесли? Тоже призвав демонов?

Белилала безучастно улыбнулась.

— Спроси у кого-нибудь другого. Скажем, у Хоука. Я во все это не очень углублялась.

— Ясно. А знаешь сколько всего гостей?

Вяло пожав плечами, она ответила:

— Не так уж много. Кроме тебя, слыхала о троих. Но, думаю, сейчас должно быть больше. — Она накрыла его ладонь своей. — Как провел время в Мохенджо, Чарльз?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Я спрашивал Хоука насчет Гайойи.

— Да?

— Он сказал, что здесь ее нет. Отправилась то ли в Тимбукту, то ли в Нью-Чикаго. Точно не знает.

— Похоже на правду. Все знают, что Гайойя надолго нигде не задерживается.

Филлипс кивнул.

— На днях ты назвала Гайойю краткосрочником. Значит, она постареет и умрет, да?

— Я думала, ты это понял, Чарльз.

— Несмотря на то что ты не постареешь? Как и Хоук, и Стенгард, и все прочие из вашей компании?

— Мы живем столько, сколько пожелаем, — ответила Белилала, — Но мы не стареем, нет.

— А отчего становятся краткосрочниками?

— Видимо, такими рождаются. Какой-то ген отсутствует или, наоборот, лишний. Признаться, толком и не знаю. Эти случаи чрезвычайно редки. И никто ничем не может им помочь. Оно довольно долго протекает, это старение. Но прекратить его нельзя.

Филлипс кивнул.

— Должно быть, очень неприятно, — сказал он, — быть одним из немногих подверженных старению людей в мире, где правит вечная молодость. Неудивительно, что Гайойя столь нетерпелива. Неудивительно, что она носится с места на место. Неудивительно, что она так быстро прикипела к волосатому варвару из двадцатого века, из того времени, когда абсолютно все были краткосрочниками. У нас с ней есть кое-что общее, ты не находишь?