Платочек (СИ) - Страница 1

Сухая, почерневшая от преждевременной старости рука аккуратно держала платочек с хлебом. Петр Филиппович нес хлеб домой – жене. Если она сегодня не съест этот хлеб, то точно умрет. Много дней она не ела ничего, в тайне от Петра Филипповича отдавая весь свой хлеб сыну. Петр Филиппович видел, как уходит из жены жизнь, но не знал, отчего. Хотя нет, знал. От войны, конечно. Война вчера убила и сына, разорвала на части, влетев в дом непрошеным гостем, свистящей черной бомбой, унеся с собой  и ребенка, и весь тот хлеб, который вкладывала в него мать – не для сытости, для жизни, сама же себя этой жизни лишая.

Петр Филиппович нес хлеб жене, обходя стороной лежащих в хаотичном порядке стонущих и умирающих. Он ничем не мог помочь им, а просто жалеть разучился. Невский – кажется, когда-то это место так называлось – стрелой пронизывал Ленинград, вонзаясь в розовеющее на востоке небо адмиралтейскую иглой. За Адмиралтейством сейчас поднималось кровавое солнце, в очередной раз обнажая то, на что Петру Филипповичу смотреть не хотелось. Насмотрелся уже, с начала Блокады-то…

На пути у Петра Филипповича лежала женщина. Ее светлые волосы разметались по земле, тонкие белые пальцы были прижаты к груди, голова чуть повернута набок. Казалось, женщина устала и прилегла отдохнуть. Над женщиной стоял, согнувшись, мальчик лет пяти, требовательно, но молча  теребя ее за плечо и пытаясь приподнять над землей. Такие же светлые, как у мамы, волосы спадали ему на глаза, по слишком, непозволительно розовой для блокадного Ленинграда щеке ползла большая прозрачная слезинка. Петр Филиппович остановился перед этим мальчиком, стараясь заглянуть в прикрытое челкой лицо. Рука старика сама собой вытянулась вперед, опустив платочек с хлебом в короткую детскую ручку. Хлеб, как вода, прошел между пухлыми пальцами и упал на землю. Мальчик поднял его, деловито развернул и удостоверился, что перед ним хлеб. Он смерил Петра Филипповича хмурым и подозрительным взглядом и прижал платок с хлебом к себе, как бы боясь, что незнакомый дядя заберет хлеб назад. Не смотря больше на мать, карапуз припустил по Невскому. Петр Филиппович смотрел ему вслед, все так же держа руку вытянутой.  Потом будто бы устал и опустился на землю рядом с женщиной. Так ему было видно ее лицо, бледное и заострившееся, но прекрасное той вечной красотой, которую неспособны стереть никакие беды, никакие несчастья… Они лежали рядом лицом к лицу. Глаза женщины приоткрылись, она посмотрела на Петра Филипповича, и уголки тонких губ искривились в улыбке. Петр Филиппович улыбнулся в ответ. Она закрыл глаза, и он последний раз вглядевшись в ее лицо, поступил так же.

Когда труповозку нагружали телами, на  Невском обнаружили двух застывших,  улыбающихся друг другу словно в безумном состязании, где никто не желает проиграть, людей. Так их, несдавшихся, и погрузили – лицом на восток, где вставало солнце.

Коленька, или же, как иногда называла его мама, Николай Петрович, еще раз развернул платок с вышитыми синими нитками мамиными инициалами и посмотрел на хлеб. Хлеб выглядел аппетитно, так и хотелось отщипнуть хотя бы кусочек… Ну Николай Петрович был человек сурьезный, обстоятельный; он понимал, что хлеб нужно есть раз в сутки, вечером. Он, нахмурившись, осмотрелся вокруг, - никто ли не хочет покуситься на его хлеб? – и, снова завернув хлеб в платок и, на всякий случай, сжав в руке до посинения костяшек, продолжил свой путь. Мы не знаем, суждено ли будет Коленьке, Николаю Петровичу  съесть вечером свой хлеб, или война настигнет мальчика раньше, ничего не оставив от содержимого платка. Но сейчас маленький мальчик идет по Невскому на восток, туда, где стрела вонзается в красное солнце, и в руке у него белый с синими буквами платок с хлебом.