Платан (СИ) - Страница 3
Тра-ра-рам Пятый
Платан же домой не торопился. Хотелось ему увидеть принцессу еще хоть разочек, сильно беспокоили ее печальные глаза, когда она на него смотрела. Поэтому Платан тайно стал пробираться к тому крылу дворца, где находились личные покои принцессы. Подошел ближе и стал в каждое окошко заглядывать, тогда и услышал, как в одной из комнат Олов с регентом Бликом о чем-то возбужденно переговариваются. Присел под окном на корточки Платан, и стал прислушиваться. А шапку двурогую, да башмаки с себя снял, вдруг да зазвенят бубенцы, выдадут шута.
– Я приказываю жениться, и не хочу больше слышать твое нытье. Дело важное. Хочешь, чтобы я власть потерял? Думаешь, девчонка нас при себе держать будет? А как замуж за кого выйдет, так и вовсе голову бы сберечь!
– Но ты же знаешь, что не могу я с женщиной быть…
– Пустое все это. Ради такого дела потерпишь. Никто тебя не будет заставлять каждую ночь с ней в постели лежать, сделаешь наследника, и гуляй со своим любовником, сколько хочешь! Лет то твоему дружку сколько? Больно щуплый на вид, как мальчишка.
– Восемнадцать уже. Люблю его. А может без женитьбы можно обойтись, может, опять попробуем какой-нибудь несчастный случай ей устроить?
– Не получается, сам видишь, словно заговоренная она. Еду травили, так она в этот день только воду пила, а потом дегустатора наняла. В воду для умывания яду подсыпали, так она именно с этого дня решила только из ручья умываться! Под седло коню колючек подкладывали, чтобы понес он ее, да убил бы, сбросив, так она сама решила упряжь проверить и вычесала все репейники. Да что говорить, сам знаешь, что только мы не придумывали, ничего не сработало, поэтому одна дорога – жениться! Я бы сам, но смуту боюсь вызвать, да и стар уже наследников делать…
– А если убить ее, да свалить на кого, мол, снасильничать хотел?
– Вот ты сам и упустил такую возможность, когда она сбежала, а ты с дровосеком ее нашел.
– Да больно здоров этот дровосек был, он нас топором своим нашинковал бы вместе с конями…
– Вот и я говорю, одна дорога – жениться, да случай поджидать, может что подвернется. А теперь спать иди, твой дружок заждался уже.
При этих словах Платан уловил шевеление около себя, да кто-то наступил на шапку шутовскую и бубенцы звякнули. Темная фигура опрометью бросилась вон, а Платан кинулся за ней, а ну как выдадут шута, что подслушивал опасные разговоры! Впереди бегущий был шустрый малый, резво петлял, перепрыгивал через кустарники, подныривал под деревья. Одетый в черный камзол и черную же шапку, он сливался с темнотой и в один из моментов Платан потерял его.
Кружась вокруг большого дерева, высматривая следы, он не заметил юнца, сидящего на ветке и, когда собрался уходить, тот спрыгнул, сшиб Платана с ног, и взгромоздился на него сверху. Завязалась борьба, мальчишка был легкий, но цепкий и никак нельзя было его сбросить с себя, да и покалечить ненароком не хотелось. Тут решил Платан затихнуть, ведь всего лишь поговорить хотел, узнать, что юнцу ведомо, а что нет.
Выглянувшая луна осветила их фигуры, и юнец сделал то, чего наш дровосек никак не ожидал. Он поцеловал его! В губы, страстно, со стоном! И тут же вскинулся и убежал. А удивленный Платан остался лежать на траве. Потом вытер губы рукавом, поднялся, сплюнул и пошел искать своего осла. И совсем забыл о своих брошенных шапке и башмаках, да потерянной где-то бандуре. Одна мысль сидела у него в голове – а поцелуй-то понравился! И что с ним не так? Видимо догнал он дружка Олова, поджидающего своего любовника, а тот не промах, нашел, чем ответить. Тьфу!
Тра-ра-рам Шестой
Платан нашел старого осла там же, где оставил, около клумбы с розами. Мертвого. На морде его было написано блаженное выражение, потому как вкусил он в последний раз не травы какой, а самых что ни на есть королевских роз.
Поэтому пришлось дровосеку добираться домой пешком, но чтобы срезать круговую дорогу, побежал он через лес, зная место своей работы, как пять пальцев. Потому и оказался дома раньше своих пьяных родственников и успел переодеться, да выйти навстречу, помогать слезть с коней. Дорогой тех совсем укачало, и падали они в крепкие руки дровосека, как переспевшие яблочки с ветки.
Уложив всех по кроватям, оказался Платан на своем чердаке, да уснуть не мог до утра, все теребил кружевную перчатку своими большими пальцами, вспоминал лицо грустной принцессы и думал, думал, думал, как ей помочь.
Лучше бы поспал. Потому, как утром явились королевские стражники с его шутовским башмаком, и заставили братьев мерить. Те, дурни, думали, что их на дворцовую службу возьмут, если башмак умного, показавшего себя полиглотом, шута впору придется, за него себя выдать хотели. И одели ведь, и одному из братьев почти как раз был, да тут стража его в кандалы и обрядила, да государственным преступником объявила. Пришлось дровосеку вниз спускаться, да во всем признаваться, а башмак его на ноге, как влитой сидел. На отца же родного крепко похож был статью и ростом огромным, а потому и нога одинаковая у них была – большого размера, какой редко кто имеет. По нему и искали преступника, что под окнами регента государственную тайну выведывал.
Бросили дровосека в подвал тюремный, где свет только из одного маленького окошка под потолком виден был. И держали его голодного да холодного на одной воде, хотели, изверги, чтобы умер поскорей. Понимал Платан, не будут его допрашивать и судить, регенту с сыном не нужно, чтобы тайна их страшная раскрылась.
Но помощь пришла, откуда Платан не ждал – стал навещать его любовник Оловский, что поцеловал тогда ночью. Просовывал тонкой рукой через решетку оконца хлеб да мясо. А потом говорил с дровосеком, правда, шепотом, чтобы стражники не слышали. Все бы хорошо, но одно юноша страстно твердил без устали, мол, люблю тебя безумно и на все ради тебя пойду, даже на смерть. Ну, вот как здесь быть? Тьфу!
Тра-ра-рам Седьмой
Через десять дней случилось худшее из ожидаемого – юнца застукали у окошка. Когда его схватили, он закричал, забился, но Платан ничем помочь не мог. Только видел, как удалялись упирающиеся ноги в черных сапогах, да упал на землю белый платок. Платан подтянулся на руках, ухватившись за решетку, зацепил его за край, да втянул в темницу. Развернул и ахнул – это был платок его маменьки, вон и монограмма ее в уголке. Так кто же ты, юнец, если этот платочек оставался у принцессы с той встречи в лесу?
Сложил тут Платан в голове два и два, вспомнил нежный и волнующий поцелуй, гибкое тело, сидящее на нем, жаркий шепот со словами любви и застонал, схватившись за голову! Дурак, как есть дурак, девицу распознать не мог, вбил себе в голову, что это полюбовник Олова!
Тут дверь темницы раскрылась, на пороге стоял сам Олов со стражами. Опять заковали Платана в цепи и повели во двор, как медведя циркусного, растянутого на две стороны. Там уже ждал регент Блик и внимательно смотрел на Платана. Встали они друг против друга, у регента руки на груди сложены, и Платан руки также сложил, повалив при этом стражников, что цепи растягивали.
– Ну, друг мой милый, шпионишь? Шутом прикидываешься, ряженый во дворец пробираешься? Все разнюхиваешь, чтобы потом послам гишпанским да хранцузским тайны государственные выложить?
– Где принцесса?
– Какая принцесса? Не было здесь никакой принцессы, пособника твоего мы взяли, вместе и оставаться вам в Башне Забвения, пока кости не побелеют, к этому и приговариваю. Уведите!
И повели его в дальний угол замка, где возвышалась страшная башня, оставшаяся от древнего правителя, что дела колдовские в ней творил, жертвы кровавые приносил в угоду диаволу, да обезумев окончательно, с нее однажды сиганувший. Не трогали эту башню, опасались, только вход заколотили, да камушком тяжелым привалили. Вот в ней и придется свои последние дни Платану провести. А когда зашел он в башню, камешек опять к двери придвинули, да ушли все. Остался только Олов, насмехался за дверью над горе-дровосеком, слова страшные проговаривая.