Планета КИМ. Книга 2 - Страница 23

Впрочем, грустили больше старшие. Младшие же были взбудоражены впечатлениями полета — первой серьезной переменой обстановки в их однообразной дотоле жизни. Еще больше волновало их предстоящее прибытие на Землю, где голубое небo, большое Солнце, Луна, огромный горизонт, необозримые водные пространства, растения, животные и неисчислимое множество людей. Молодежь окружала старших и настойчиво требовала все новых и новых рассказов о Земле, задавая бесконечные вопросы. Чем ближе и реальнее становилась Земля, тем больше хотелось знать о ней.

Но и старшие задавали себе вопросы, которые не произносились вслух, потому что никто из присутствующих не мог бы ответить на них. Двадцать лет немалый срок. Как изменилась жизнь на Земле? Что переменилось в жизни народов, стран и отдельных людей?

Улетая с Земли, каждый оставил там близких. Почти все близкие пережили разлуку с ними, как окончательную. Почти все думали, что провожают их на смерть. На другой день после отлета эта уверенность должна была бы стать неоспоримой. Сколько слез, отчаяния, невыразимой душевной муки!

Но люди, решившиеся лететь на Луну, отличались исключительно сильными характерами. Они преодолели тогда это последнее препятствие, самое страшное. Между ними возник как бы безмолвный заговор. Без слов они условились не говорить между собой о близких, не упоминать о них друг другу. От первого дня полета до последнего дня пребывания на малой планете это условие выполнялось нерушимо. Страшным напряжением воли они гнали всплывавшие воспоминания в область бессознательного. Иногда в снах они видели своих родных. Эти сны были ужасны. Явь была полна неустанных трудов. В ней господствовала железная дисциплинированная воля.

Но теперь все прорвалось. Обычный распорядок жизни нарушился и не заменился никаким другим. Сколько воспоминаний, разговоров, горячих слез. Кто умер? Кто жив и как живет? Кто истомился неутолимой болью потери? И каково же будет свидание?

Время стояло, пространство не ощущалось. Но ракета, несомненно, двигалась, изменяя свое положение в межпланетной пустоте. Ритмично постукивала динамо, шипел газ. Глухо и отдаленно трещали бесчисленные взрывы.

Семен напряженно следил за машиной, за скоростью, пристально вглядывался в расположение светил в черном небе. У него на поясе висел сильный бинокль. Безатмосферное небо было удобно для наблюдений. Чаще всего он направлял стекла на голубую звезду, все отчетливее раздваивавшуюся. Страшно медленно, но несомненно — она приближалась.

Очень долго (но как долго — кто знает?), осторожно и лавируя, Семен пробирался сквозь пояс астероидов. Марс он то терял, то вновь находил на небе. Чем ближе, тем труднее ему было следить за ним. Он хотел возможно дальше пройти от большой планеты.

Путешественники изнывали от безделья, главным образом, мужчины; женщины продолжали работу по обслуживанию коммуны. Прежняя планетная тюрьма теперь казалась раем. Эта была тесна. В ней не было работы. Зато дверь ее так или иначе откроется — в смерть или в жизнь.

Но о смерти никто не думал.

Попробовали возобновить «университетские» занятия. О периодичности их, конечно, не могло быть и речи. Но, все ровно, из них ничего не вышло. Стало немыслимым чем-нибудь систематически заниматься. Общее возбуждение постепенно и неуклонно усиливалось.

Тесное пассажирское помещение ракеты было наполнено шумными, беспокойными людьми, выбитыми из колеи. Не ощущая движения корабля, они плавали в воздухе в разных направлениях. Когда они хотели фиксировать свое положение, они брались за ременные поручни, прикрепленные к потолку и стенам. В их образе жизни не было никакой закономерности, никакого ритма. Порой они принимали таблетки, через произвольные промежутки времени: ведь у них, собственно говоря, не было ни времени, ни промежутков его. Порой они ощущали жажду и пили воду. Запас кислорода и водорода был достаточен или казался таким. Иногда возникали оживленные беседы и так же внезапно прерывались. Жизнь без тяготения, без времени, и ином пространстве казалась призрачной, как сон, и впоследствии, вспоминая о ней, иные терпли уверенность в том, что это было наяву: так странно все это было, так смутно отпечатлелось и памяти благодаря отсутствию масштаба времени, как бывает только во сне. И лишь общность воспоминаний подтверждала реальность путешествия.

Иногда выходил, вернее выплывал, из своей кабины Семен, измученный и посеревший, больше всех похожий на призрак. Усталым взглядом он окидывал товарищей, но ни с кем не разговаривал: он инстинктивно берег энергию. Все его умственные силы поглощало управление ракетой, напряженность и сосредоточенность внимания. Очень немногими, самыми необходимыми словами он перебрасывался с Кимом.

Ким все больше осваивался с механизмом ракеты и мог оказывать Семену все более существенную помощь. К концу путешествия Семену стало легче. Он мог спокойнее спать, отдыхать. Когда Семен засыпал, Ким сменял его у механизма управления. Он брал бинокль Семена и следил за светилами. Путь приближал их к цели.

Ким неотступно, думал о новом мире, незнакомом, но принадлежащем ему по праву рождения: ведь он — человек! Он знал, что нет на Земле ничего выше человека в умственном отношении. Он хочет соединиться со своей расой, принять участие в борьбе за освобождение угнетенных и строительстве новой жизни. Во время полета от старших друзей, у которых было теперь много свободного времени, он узнал многое о земной жизни, об угнетении человека человеком, о страстном стремлении угнетенных к свободному труду и созиданию. Его юная голова горела тревогой замыслов и неизбывной энергией.

Шипел газ, стучала динамо, трещали взрывы. Плавали и шумели люди. Ракета как бы стояла. Времени не было.

А голубая звезда раздваивалась, увеличивалась, манила, обещала.

Земля увеличивалась медленно, но так же неуклонно, как увеличивается число с прибавлением новых единиц. Пришло такое время, когда все стали поодиночке и очень часто ходить в маленькую кабинку пилота. Бинокль переходил из рук в руки.

Но уже и простым глазом наблюдаемая, явственно раздваивалась голубая звезда на большую, голубую, и маленькую, светло-серо-голубоватую. Затем Земля стала заметным диском, величиной в серебряный рубль. Облачные волокна проплывали по нему.

Свету в ракете прибавилось настолько, что, наконец, выключили электрические лампы межпланетного корабля. Все говорило за то, что расстояние между ракетой и Землей сокращается.

Особый циферблат, находившийся в кабине пилота перед его глазами, указывал количество газа в резервуарах. Сравнивая это количество с тем, которое было истрачено до сих пор, Семен видел, что остается достаточно. Но он не забывал, что много горючего придется потратить при спуске для торможения ракеты, для борьбы с силой падения на Землю. А если ракета почему-либо уклонится с правильного пути, то еще вопрос — хватит ли газов для того, чтобы выправить путь.

Но этим последним сомнением Семен и подавно ни с кем не делился. Самое трудное прошло. Авось, и завершительная часть необычайного приключения, начавшегося в марте 1941 г., пройдет благополучно.

Теперь Семену стало значительно легче, Ким помогал ему. Семен отдохнул. Часто, поручив Киму управление аппаратом, вернее — наблюдение за тем, чтобы ракета не уклонялась с правильного пути, он пристально вглядывался в родную планету.

Диск ее уже был равен приблизительно лунному диску, каким тот виден с Земли во время полнолуния. Ее голубой цвет стал бледнее, серее, но общая яркость увеличилась и была во много раз сильнее яркости полной Луны. Облака закрывали ее густо. Но когда их не было видно (хотя весь диск целиком никогда не был свободен от них), то внимательному глазу виднелись смутные очертания материков. Края их расплывались в плотной толще земной атмосферы, но Семен узнавал Америку, похожую на песочные часы, знакомые очертания Африки, Австралии и Старого Света. Да, вот Европа, она не больше ладони новорожденного. Что-то в ней теперь делается? Скоро, скоро они узнают это, если путешествие кончится благополучно.