Планета битв - Страница 12

Клим с некоторым волнением смотрел на тускло блестевшую под лучами Зоряной звезды стену, сложенную из медных блоков. Она сильно отличалась от той, первой, восьмиметровой стены, которую воздвигли для защиты от хрустальных червей. Теперь проход между скалами перегораживал настоящий шедевр фортификационного искусства, с бойницами, амбразурами для стрельбы, с предвратными укреплениями. По сторонам от стены гордо высились так и не взятые врагом Северная и Южная башни. На вершине Северной поблескивали зеркала гелиографа, а Южную венчал тонкий шпиль с трепещущим на ветру флагом — зубчатая золотая стена на красном поле.

«Похоже, Шерхель обзавелся собственным гербом», — усмехнулся Клим. Впрочем, усмешка сползла с его лица, когда он обратил внимание, что проломы в Северной башне тщательно заделаны, а в воротах Лимеса стоит хорошо вооруженная стража.

Поселок, раскинувшийся перед стеной, на месте капониров, редутов и линий траншей, назывался просто и незатейливо — Посад. Он представлял собой огромное торжище. Здесь сходилось воедино множество дорог, берущих начало в затерянных на Великой равнине поселениях. Сюда стекались караваны с мясом, шкурами, плодами, медом земляных пчел, на самом деле не имевших ничего общего с настоящими пчелами, и кипами теребленой полосатки, из которой делали ткани и веревки. От южных гор, с озера Скорби, прибывали телеги, груженные рудой, содержащей редкие металлы; с побережья шли повозки с вяленой рыбой, раковинами, сушеной морской травой и солью. Бесконечные склады, амбары, лавки, трактиры, конюшни для прыгунов, загоны для альб и овец — Посад, основанный буквально несколько месяцев назад, похоже, стал одним из главных торговых центров Медеи. Клим про себя отметил, что Шерхель не стал размещать торжище внутри Лимеса, и это стало еще одной каплей, упавшей в «тревожную чашу».

Перед Посадом меднодорожный путь сворачивал влево, к пакгаузам и паровозным депо. Бородатый Савва остановил паровоз, Клим и Цендорж попрощались и спрыгнули на насыпь.

Стараясь не привлекать к себе внимания, они краем поселка, вдоль складов и задних дворов, прошли к скалам и никем не узнанные добрались до ворот. Закованная в броню стража с алебардами дотошно проверяла каждого входящего. Клим вытащил медную пластинку удостоверения, показал молча, глядя в сторону.

Бородатый стражник настороженно посмотрел на странных гостей, хмыкнул и трижды протрубил в подвешенный на цепях огромный рог. Елисеев поморщился — ему очень не хотелось, чтобы жители Лимеса узнали о приезде последнего командующего крепостью до разговора с Шерхелем. Объяснить, почему, Клим мог вряд ли. Но память услужливо вытолкнула откуда-то из глубин:

Из приземистой караулки, грохоча наборным панцирем, выскочил дежурный офицер. Клим пригляделся, устало улыбнулся:

– Ну, здравствуй, Харитон! Я смотрю, ты все в караульных…

– Э-э-э… Господин Елисеев! О, и господин Цендорж! А я гадаю: кто ж к нам пожаловал? Какими судьбами, позвольте спросить? — Харитон Рогожкин, памятный Климу еще по поимке корректировщика свободников, раздвинул густую бороду широкой улыбкой.

– Какими судьбами — этого я тебе, друг любезный, сказать не могу. Мне нужно срочно повидать Шерхеля и Лапина. Дело важное и спешное, поэтому дай-ка нам провожатого, чтоб мы не плутали.

– Не, так не пойдет, — сразу насупился Харитон и зачем-то положил руку на обух заткнутого за пояс топора. — Я тут для того и поставлен, чтобы герра Шерхеля и господина Лапина никто по пустякам не беспокоил…

– По пустякам?! — мгновенно вскипел Клим. — Я уполномоченный Государственного канцлера! Понимаешь ты, орясина? Да я тебя…

И Клим витиевато выругался. С десяток стражников, собравшихся вокруг, мгновенно выстроились полумесяцем, опустив алебарды. Поодаль собралась приличная толпа любопытных. Дело принимало скверный оборот.

– Ты, Клим Олегыч, зря кипятишься, — примирительным тоном сказал Рогожкин. — Порядок, он ведь сам по себе не складывается, его поддерживать надо. Доложись по чести, тогда уж…

– Смерть идет, — вдруг заговорил Цендорж, глядя поверх шлемов на стену Лимеса. — Всех с собой возьмет. Никого не останется. Дай пройти. Помощь нужна.

Харитон охнул, стражники тревожно переглянулись, а Клим изумленно уставился на своего спутника — слова обычно молчаливого монгола, сказанные с какой-то особой, пронзительной интонацией, задели за живое.

«Ведь и в самом деле никого не останется, — подумал Клим. — Чего я тут выступаю. Этот бородатый Харитон всего лишь выполняет приказ своего начальства и хорошо, что выполняет».

Рогожкин тем временем уже что-то быстро говорил молодому парнишке-посыльному с сумкой на боку. Получив указание, тот выпучил глаза, повернулся на каблуках и умчался в караулку.

– Счас доложим, ответ получим — и все в порядке будет, — скороговоркой забормотал Харитон, со страхом заглядывая Климу в глаза. — А позволь спросить, Клим Олегыч, что за напасть-то? Нам ваши канцлеры, извини, до фени, но если беда настоящая…

– Настоящая, Харитон. И именно что беда, — ответил Клим. Таиться смысла больше не имело, первоначальный план рухнул. Пришлось действовать по наитию. Вскочив на передок чьей-то телеги, Елисеев мрачно оглядел толпу, стражников, шумное торжище за их спинами и начал говорить…

За стеной Лимеса произошли не менее разительные перемены, чем перед воротами. Клим и Цендорж покидали эти места, оставив после себя только руины разрушенных взрывами построек. Конечно, Шерхелю не удалось восстановить все. Дом Совета так и торчал в небо вроде огромного зуба, изглоданного кариесом, на месте госпиталя громоздились груды земли и медных блоков; зияли воронки, оставленные ракетами свободников на пространстве от ворот до завода. Но Елисеев сразу отметил: школа отстроена заново, приведены в порядок дороги, и самое главное — вновь поднялись крыши заводских цехов и густо дымят над ними новенькие трубы.

Харитон Рогожкин, отряженный провожать такую важную персону, как уполномоченный Государственного канцлера, тыча корявым пальцем, пояснял:

– Литейни поставили первым делом. Потом кузнечный цех, слесарку. Сборочный вот сегодня пускаем. Скобяной товарец производить стали — жить-то надо. Поселок от войны не пострадал — заводские там поселились, а мы ближе к лесу. Отсюда не видно, а там у нас с десяток деревень. Избы из дерева строим, как положено, чтоб дышалось легко. А то в этих медных коробах жить — ревматизм один и астма…

Клим усмехнулся — в жарком и сухом климате Медеи ревматизм был в списке экзотических заболеваний, да и случаев астмы он тоже не припоминал. Следом за Рогожкиным они отмахали уже не меньше двух километров, миновав дорогу, ведущую к Дому Совета, поселку и школе. Елисеев никак не мог взять в толк, куда они направляются.

– Мы ить как — сами по себе, — увлекшись, продолжал Харитон, поправляя съезжающий с объемистого пуза пояс с топором. — Заводским, конечно, помогаем. Дрова, лес строевой, сланец, руда — все на нас. Поэтому и прибыток пополам идет. Мы как две руки. Каждая свое дело знает, каждая на благо организьма трудится.

Снова усмехнувшись — надо же, «благо организьма!» — Клим перебил словоохотливого сибиряка:

– Ты куда ведешь-то нас?

– Дык на завод! Я ж говорил — сборочный сегодня пускаем. Все там и есть. И герр Шерхель, и Прохор, и остальные.

Пройдя под уцелевшей еще с довоенных времен аркой ворот, Клим с некоторым волнением ступил на заводскую территорию. Цендорж, шагавший следом, тоже посерьезнел, перестав вертеть коротко стриженной головой.

С тех пор как они впервые оказались здесь, вернувшись после экспедиции на «Кондоре», завод Шерхеля сильно изменился. Конечно, после разрушений, нанесенных войной, а точнее — самим основателем, ибо именно Зигфрид и подрывал свое детище во время прорыва свободников за Лимес, многие постройки еще лежали в руинах. Но все равно у любого, попавшего суда, возникало ощущение подавляющей мощи, незыблемой силы могучих медно-паровых богов, сотворенных умелыми человеческими руками.