Пламя и крест. Том 1 (ЛП) - Страница 4

Катерина на самом деле засыпала гостя градом вопросов о нарядах, о блюдах, о слугах, о мебели, о картинах и гобеленах. В конце концов, когда она увидела, что Мельхиору уже немного наскучил разговор, признала, что и он должен получить немного удовольствия, чтобы сохранить визит в сладкой памяти.

– Ты знаток искусства, друг мой, так что я использую тебя, чтобы ты мне помог в одном деле. Вы нас извините, господин Риттер, что мы покинем вас на минутку? – Вежливо обратилась она в сторону Хайнца. – Я прикажу принести вам кофе, чтобы скрасить ожидание.

Юноша вскочил на ноги.

– Конечно, госпожа. Прошу не беспокоиться из-за меня. А кофе я попробую с радостью, ибо отец считает его изобретением заморских дьяволов...

– В Византии все уже пьют этот настой, – сказал Мельхиор. – Говорят, что он производит в желудке целебные жидкости.

Наверное, бедный Хайнц Риттер мог бы выпить не одну, а, по крайней мере, десяток чашек кофе (даже если бы лениво их потягивал), ожидая возвращения дяди. Однако предусмотрительная Катерина, желая оказать юноше услугу, поручила его заботам горничной.

– Нежно позаботиться? – Спросила Ирмина со смехом.

– А он тебе понравился?

– Сладкий, как марципан. – Девушка сложила губы для поцелуя.

– Ну, так чего ты ждёшь, глупая девка? – Катерина ущипнула её за плечо.

Потом она провела прекрасный вечер в объятиях Мельхиора. Она обожала, когда он восторгался её телом, и, когда нужно, касался её так, словно имел дело с бесценным хрусталём, а когда нужно, обращался с ней так, как смелый всадник обращается с норовистой кобылой. Когда они вернулись в гостиную, то увидели, что в ней нет Хайнца.

– А куда это пропал мой племянник?

– Смею полагать, друг мой, что он читает Ирмине один из своих сонетов. И, как видно, это долгий сонет, а она слушает его с большим удовольствием.

Мельхиор от души рассмеялся.

– Спасибо, Катерина, что ты не забыла о моём племяннике, когда я сам, стыдно признаться, забыл. Тем больше я восхищаюсь твоей чуткостью.

Катерина велела принести кофе и сладкое вино, и они спокойно ждали возвращения Хайнца, который вскоре тоже появился, красный как пион, и отводящий глаза под насмешливым взглядом дяди.

Катерина, отчасти для дела, отчасти для развлечения, заговорила когда-то небольшой золотой медальон. В нём была лишь капля истинной магии. Он должен был помогать в преодолении робости, заставлять людей внимательнее прислушиваться к его владельцу, а женщин - смотреть на него немного более приязненным взглядом. Эта безделица ничем не помогла бы неотёсанному простаку, но юноша, подобный Хайнцу Риттеру, мог извлечь из него определённую пользу, если только поможет ему своим очарованием и талантом. И теперь она решила ему его подарить.

– У меня для вас подарок, господин Риттер, – сказала она тепло. – Это всего лишь скромный медальон, но носите его на груди и помните, что я искренне желаю вам удачи во всех ваших начинаниях. А когда императорский театр поставит вашу первую пьесу, не забудьте меня пригласить. – Она улыбнулась.

Юноша поднял голову, будто ожидая увидеть на лице женщины ироничное или пренебрежительное выражение, но увидел лишь искреннюю симпатию.

– Спасибо вам, госпожа, я не забуду вашей доброты, – сказал он, опустив глаза, и Катерина заинтересовалась, думал ли Риттер только о медальоне и только ли за этот подарок её поблагодарил.

Старая ведьма жила в лачуге, притулившейся к городской стене Кобленца. Всё её имущество составляла лишь эта сколоченная из дерева двухкомнатная избушка, стоящая в окружении домов, где обитали всякие отбросы, с которыми честный, порядочный кобленецкий горожанин не хотел бы иметь ничего общего. Катерина появлялась там только после захода солнца, хотя подобная прогулка в опасном районе всегда вызывала в ней страх. Безусловно, перед каждым таким походом она окружала себя защитным заклинанием, служащим для того, чтобы встреченные люди не обращали на неё внимания, но для безопасности она прятала в складках платья кинжал с отравленным лезвием и мешочек шерскена. Она терпеть не могла иметь дело со зловредной старухой, но отдавала себе отчёт, что никто кроме неё не обучит её тайнам тёмного искусства. Уже сейчас она без труда замечала, сколь огромные сделала успехи, используя знания, скрытые под этим безобразным черепом, поросшим серыми, грязными клоками, среди которых сновали напитые кровью вши. Катерина не выносила трупного, гнилостно-сладкого запаха, который окружал её, словно саван, не выносила паразитов кишащих под никогда не стираными одеялами, не выносила закопчённых, лишённых окон стен и гнилого пола. Не выносила вони, бьющей из вырытой в земле дыры, в которую старуха справляла свои потребности. Всегда, вернувшись домой, она приказывала сжечь одежду, в которой она была в доме ведьмы, и просиживала часами в ванне, оттираясь губкой, а потом умащивая тело ароматными маслами. И, в конце концов, казалось, что вонь грязи, старости и гниющих отбросов исчезает, побеждённая сладким запахом роз и корицы.

Однако эта отвратительная ведьма располагала не только знаниями, но и реальной силой. И, к удивлению и радости Катерины, этими знаниями и силой захотела с ней поделиться. Это, правда, нелегко давалось, но давалось... Старуха дозировала свои знания, как искусный парфюмер дозирует эфирные масла, и выдавить из неё хоть на каплю больше, чем она собиралась предложить, было почти невозможно. Катерина верила, однако, что в конце концов получит то, что хочет. Ведь у карги не было никого другого, кроме неё, кому она могла бы передать дар своих знаний и своих способностей. И, определённо, она не хотела умирать, не передав этот дар. Вопрос был лишь в том, успеет ли она перед смертью научить Катерину всему, что умела сама.

Женщина осмотрелась по сторонам, но увидела только тень под одной из стен, и тут же услышала звуки рвоты, а потом сочные проклятия. Толкнула дверцу, ведущую в лачугу. Старуха сидела на разворошённой лежанке и держала в руках лохматого чёрного паука. Ногтями, напоминающими потрескавшуюся скорлупу италийского ореха, она отрывала ему в ноги, напевая при этом что-то себе под нос. Какую-то мелодию без слов и, казалось, без смысла.

– Здравствуй, матушка, – сказала тёплым голосом Катерина, поскольку по опыту знала, что именование этой жабы «матушкой» и учтивый тон настраивают ведьму на благосклонный лад.

– Здравствуй, чертовка, – проскрипела старуха, обнажая в улыбке зубы, напоминающие корчевье истлевших пней. – Что принесла мне в подарок?

«Негоже так сразу переходить к делу», – подумала Катерина.

Присела, почти задыхаясь от вони, которая чем ближе к земле, тем казалась сильнее, и подала ведьме свёрток.

– Что это? – Ведьма уже оборвала пауку все ноги и теперь выдавливала его внутренности в глиняный сосуд.

– Как ты и хотела, матушка. Месячная кровь девственницы, глаз белого пса, пуповина новорождённого, жир повешенного, левая нога жабы.

– Ты отрезала её в полнолуние? – Старуха подняла на неё слезящиеся глаза.

– Да, матушка. Всё как ты сказала.

– Жир вытопила в серебряном котелке?

– Конечно, матушка.

– И висельнику было не больше, чем два дня?

– Нет, матушка.

– Хорошо, - буркнула ведьма. – Потом этим займусь. Теперь ступай себе.

Катерина закусила губы. С каким же наслаждением она угостила бы эту протухшую тушу солидным пинком! Но она не могла показать своего гнева.

– Доброй ночи, матушка, – сказала она. – Я рада, что смогла помочь.

Старуха рассмеялась хриплым горловым смехом.

– Садись, садись, вертихвостка, – сказала она. – Может, чему-нибудь тебя сегодня научу. Ты прочитала книгу, которую я тебе дала?

– Прочитала, матушка.

– Тогда забудь всё, что в ней было, – фыркнула ведьма. – Глупая мужская магия. Без уважения к земле, к воде, к огню и к воздуху. Они хотят бороться, укрощать, подавлять, а так нельзя. Ты должна научиться быть землёй, водой, огнём и воздухом, быть словно пятый элемент, становящийся единым с другими. Глупые мужчины относятся к магии как к коню, которого нужно объездить, или как к девке, которой нужно силой раздвинуть ноги. Добыть насилием то, что может быть дано по доброй воле, если только знать, как просить...