Письмо живым людям - Страница 12

— Деда, — смущенно сказала она, — у тебя они получались больше… А мы уже беспокоиться начали!

— Кто начал-то, кто начал! — возгласил разъяренный Цию, с остервенением орудуя кочергой. — Ты и начала, да еще Мака заразила! Это ты у нас такая трепетная. А нам просто захотелось смонтировать обед к твоему приходу, дед. Ты ведь больше нашего устал.

Коль ласково смотрел на них. Дети, подумал он, умные, добрые, замечательные, почти взрослые дети. И они, конечно, услышали эту мысль, потому что все, как по команде, улыбнулись, а Цию сказал басом:

— Нам уже по девятнадцать…

— Одно другому, слава Богу, не мешает, — ответил Коль вслух и, старательно вспоминая, как шел по краю топи, приблизился к Симе: — Картоху-то, красавица, не так чистют…

— Я и сама уже поняла, — ответила Сима с сожалением и трудно выпрямилась на затекших ногах. — Только не получается.

— Иди помоги кому.

— Я посмотрю лучше, поучусь. Когда зимой к тебе приеду, буду сама.

Ну-ка, корни, корни перед глазами! С утра еще белка была!

— Ты что ж, и впрямь в морозы сюды навострилась? — со спасительной иронией, сразу показавшейся даже ему самому чрезмерной и грубой, спросил Коль.

— Неужто ты меня на морозе оставишь? Чай, в дому согреешь? — старательно подделываясь под его говор, сказала она.

Белки, белки, белки! Кукушки!

— Чем смогу, согрею, — сказал он рассеянно. — Чаек с травками… медок… Только ножик, красавица, повесь где взяла. Он на дичь покрупнее картохи.

Потом они обедали. Коль опять усиленно предлагал свой медок, и на этот раз он пользовался значительно большим спросом. Под конец обеда все слегка захмелели, поминутно раздавался смех, говорили одновременно. Сима предложила Колю написать его портрет — оказалось, она одаренный художник — в обнимку с горностаем или еще с кем-нибудь. Коль сказал, что приведет медведя, все захлопали и задрыгали ногами. Потом Даума принялась изображать доисторическую сварливую жену, ворча: «Тебе уже хватит… Всю валюту пропил…» Стоило Цию начать что-либо рассказывать, она, смеясь, прикрывала ему рот ладошкой: «Чепуху ты порешь, мой единственный, это было не так, а этак…» Коль хохотал здоровым смехом. Он забыл, что ему сто лет.

Огонь в печи умирал, становилось темно. Цию и Даума уже примеривались целоваться. По печальному носу Макбета, нависшему над столом, ходили смутные отсветы багрово дышащих углей. «Ой, а давайте танцевать!» — вдруг вскочила Даума, и Макбет сейчас же встал и как-то деревянно подошел к Симе, и она послушно поднялась ему навстречу, но даже во мраке было заметно, что он обнял ее робко, а она его — спокойно. Вдруг опять почувствовав себя животно голым — будто он благородно пришел с демонстрацией на Красную площадь крикнуть: «Свобода и безопасность!» и прямо на брусчатке его пробрал необоримый понос, — Коль сбежал на крыльцо. Это было сродни бегству от хищного гейзера: «Никакая высота не спасет!» — так и теперь все клеточки тела вопили: «Никакой угол не спасет!»

— Дед, а ты?.. — крикнула Даума, но дверь уже захлопнулась.

Сквозь сети ветвей сочился свет с негаснущего темно-жемчужного неба. Воздух был прохладным и свежим, и Коль жадно хлебал ночной таежный дух. Из скита неслись слегка усталые вскрики и топот. Плясали, видимо. Стало завидно и одиноко. Коль сунул голову в душную тьму и громко сказал: «Эй, шпана! Кончай бузить, отбой!» — «Да, уже…» — хлюпающим от смеха голосом отозвался кто-то — Коль даже не понял кто. Из темноты на него задышали — Коль отшатнулся; отдуваясь, вышел Цию.

— Ф-фу, как хорошо… Дед, что ты с нами сделал?

— Не я это. Медок.

— Чудесный продукт!

— Больше не дам.

— Не бойся, не сопьемся. — Цию, смеясь, тронул Коля за плечо.

— Все равно. Подлое это веселье, не настоящее.

— Что же в нем подлого?

Становлюсь ортодоксальнее ортодоксов, подумал Коль.

— Какие же мы ортодоксы? — ответил Цию. — Просто хорошие робяты.

— Черт бы побрал эту вашу пси!..

— Дед, что ты! Это же такая прекрасная штука!

— Я знаю, мил друг, кака така она прекрасная.

Цию внимательно посмотрел на него. Помялся.

— Дед, мы… чувствуем себя виноватыми. Что слышим. Ты не сердись на нас, пожалуйста. Хорошо?

— С чего ты взял, что на вас? — улыбнулся Коль. — На себя.

— И на себя не надо. Когда ты вернулся сегодня из лесу, мы почувствовали… — Черт бы вас побрал.

Цию кивнул и, вновь приоткрыв дверь, крикнул внутрь: — Эй, хватит париться, смертные! Дед зовет на прогулку!

И Сима вышла, будто стояла у порога и ждала, когда позовут.

Белки, белки! Медведи, куницы, лисицы… кобылицы… Девицы. Черт!

— Не на прогулку, а дрыхнуть пора! — угрюмо поправил Коль.

— Мы чуток проветримся и рухнем, — пообещала Сима. — А кстати, дед, ты ведь озеро обещал показать. Может, прямо сейчас? Светло ведь. Я такой ночи никогда в жизни не видела.

— Черта лысого, красавица, — проворчал Коль. — У тебя кровушка молодая по жилкам бегает, а мне, старику, на покой пора, погреть кости.

— Да, прости, — покаянно сказала она. — Я забыла. Очень тянет погулять, поговорить…

Вот змея… Змеи! Змеи!

— Здесь много змей? — спросила Сима.

Коль только сплюнул в сердцах и пошел к сараю. Отойдя шагов на десять, за пределы слышимости, обернулся. На крыльце стояли и дышали все четверо.

Сима была стройной, как кабарга.

— А ежели неймется, Серафима-красавица, то речка вона, рядышком! Охладись!

При воспоминании о вынужденном купании в реке всех передернуло.

— Н-нет уж, — пробормотала Даума.

— Мы вокруг дома слегка погуляем, — ласково глядя на нее сверху, предложил Цию. Но даже тут она должна была сделать вид, что могла бы и не согласиться.

— Пожалуй, — покрутила приплюснутым носом. Парень улыбнулся еще шире, и они, как король с королевой, сошли по голосистым ступеням, повернули и скрылись за углом скита. И сейчас же Сима, будто испугавшись того, что осталась вдвоем стоять рядом с Макбетом, звонко крикнула:

— А я так пойду окунусь!

И кабаржиными легкими скачками унеслась в темную массу деревьев, замершую во влажной тишине. Помелькало, удаляясь, светлое пятно майки, потом деревья захлопнулись.

— С ума сошла, — сказал Макбет дрожащим голосом. — Заблудится…

— Утром найдем, — ответил Коль из своего далека. — Зверь нынче сытый, добрый… не загрызет.

Мак стоял на крыльце, будто знал, что Коль хочет расстояния. Постоял, затем, переломившись в поясе и коленях, опустился на ступеньку крыльца. Печально проговорил:

— Тишина какая… Будто в мире и нет никого.

— На десять тыщ квадратов нас пятеро, — подтвердил Коль. — А так и впрямь один я тут. Да зверушки.

— Ты действительно Симе позировать будешь… с медведем?

— Нет, конечно.

Помолчали. Небо истекало призрачным светом.

— Чего ты киснешь? — спросил Коль.

— Видно? — Макбет воровато взглянул на Коля и сказал: — Люблю ее очень.

— А она знает? — глупо спросил Коль.

Макбет только усмехнулся:

— Конечно.

— И — нет?

— Не-а.

— Зачем же поехали вместе? У тех — пара, а вы… мучительство одно.

Макбет помедлил.

— Разрешила… А мне так все равно лучше. Лучше рядом мучиться, чем вдали.

— Экий ты, братец, не мужественный. А еще южанин. Это Симке такие фортеля позволительны, у ней кровь холодная, северная…

Макбет опять помолчал. Даже не обиделся, чудак.

— Кровь у нее, как я понимаю, бурлит и пенится… Ладно. — Он вдруг встал. — Пойду-ка залягу. Спокойной ночи, дед. — И, пригнув голову, чтобы не задеть притолоку, ушел в темноту скита. Слышно было, как он ворочается, умащиваясь на скрипучем полу. Потом затих, все совсем замерло.

Так. Их могли прислать. Для какого-то очередного надо мной эксперимента. В целях адаптации. Дальнейшей. Успешной. Дали годик погнить в лесу, чтобы спесь поотшибить, и — подбросили тщательно подобранную и вызубрившую роли опергруппу. Вот, мол, наша здоровая молодежь, наша смена, подрастающее поколение. Симпатичные, правда? Попробуй-ка не согласиться, старый козел! Но проблемы есть, без проблем не бывает, не ты один, хрен космический, с проблемами. Все с проблемами, и никто от них не умирает. Счастливая пара — да, это нормально. Но девушка явно не во вкусе козла — чтобы не запутать его рефлекторных движений. А вот несчастная пара. И девушка, гляньте-ка, полный персик! Сейчас как выйдет из-за дерев мокрой русалкой — брюки ведь лопнут. Если, конечно, мхом все не заросло… Ничего, подлечат, главное, чтобы наживку заглотил. И — у-тю-тю, к нам, в наш светлый мир! Ходи среди нас единственным уродом, мы посочувствуем!