Письмо никому - Страница 2

Сначала лицом в песок рухнул фельдфебель. Закрутился юлой и упал пилот, тот самый, что спас жизни дюжине солдат.

Секундой позже воздух наполнился свинцом и шумом выстрелов: советские солдаты, прикрываясь за камни, стреляли редко, но прицельно. Немцы выпускали патроны пачками — вдруг кого-то заденет, заставит спрятаться.

По узкой полоске пляжа немцы стали отходить.

Двое, было, схватили оберлейтенанта, но тут же одного срубило выстрелом. Второй выпустил свою ношу, но успел возле раненого положить пистолет-пулемет и пару гранат. Дескать, хочешь — отстреливайся. Хочешь — подпусти и подорви.

Но танкисту было не до того — он умирал.

Время замедлилось, чувства стали острыми — выстрелы оглушали, песок колол как иглы. Солнце светило ярко, ветер холодил рану.

Впервые за четыре года войны он никуда не спешил.

Ну да, действительно, то же место, что и два года назад. Обломки самолета, на котором он прилетел, сейчас лежат, вероятно, рядом с тем самым кораблем, на который нырял тот итальянец… Как там его звали…

…Теперь вместо солдат, облеченных в «фельдграу», по пляжу ходили иные, одетые в зеленую форму.

Старшина подошел к немцу. Носком кирзового сапога отбросил гранату и пистолет-пулемет. Крикнул остальным:

— Смотри-ка, тут фриц додыхает. Пристрелить его, или пусть сам кончается?

— Да ну его… Патроны тока переводить, — отозвался кто-то издалека.

Немец не понял ничего из сказанного — он знал несколько фраз из солдатского разговорника, но этих в нем не было. Поэтому он не испугался.

Он больше не боялся советских солдат. Смерть примиряла, он стал понимать, что среди них есть наверняка славные ребята. Захотелось сделать что-то хорошее для них.

Он полез в нагрудный карман рубашки, достал пузырек будто из-под духов, протянул его ближайшему советскому солдату.

Немец боялся, что его жест останется незамеченным. Однако этого не произошло.

— Смотри-кось, чего тянет… — проговорил старшина будто сам себе.

Из слабеющих пальцев немца он забрал флакончик. Духов там не было — вместо них в пузырьке лежала трубочка тонкой папиросной бумаги.

Солдат покрутил бутылочку на свет:

— А что там… — начал он.

Но тут, увидев немца, осекся — тот уже успокоился навеки.

— Эй, рядовой, — окликнул он проходящему рядовому, — лови!

Старшина бросил флакон. Тот поймал, рассмотрел пузырек.

— Что это?.. — спросил у старшины.

— А бес его знает! От немчуры подарок. Когда тебя пришибут, найдешь его на том свете — спросишь.

Старшина громко засмеялся своей шутке и из кобуры убитого немца вытащил иной трофей — вполне приличный «Вальтер».

Смеялся он совершенно напрасно. На следующий день старшины не стало — его срубили пулеметной очередью при атаке на высоту, коей только и успели, что придумать номер.

Зато мальчишка прошел всю войну, сам был демобилизован старшиной. Флакончик с бумажкой носил в своем вещмешке. Порой, выбивал или вытаскивал бумажку. Читал ее — не мог понять: какие-то буквы в столбец по пять. Шифр какой-то. Сначала думал отнести ее особисту. Да побоялся лишних вопросов, еще самого на карандаш возьмут.

Ну а потом, когда вроде бы осмелел, то подумал — а что толку с той бумажки? Ведь наверняка все устарело. Окажется в шифровке какой пустяк, кому по шапке дадут за то, что старших по званию отвлекал?

Вернувшись домой, к жене, поставил этот пузырек в сервант. К тому времени старший уже пошел в школу. Жена раз в два месяца стирала с флакончика пыль. Потом, на правах молодой хозяйки — жена старшего сына…

Ну а затем…

— …А у меня ведро-то украли. Точно тебе говорю. Мусорное… С мусором вместе и украли. Вышел из подъезда, тут какой-то мужик будто ждал. Выхватил ведро из рук — и деру! Мусор — тот не жалко, все равно выбрасывать шел. А вот ведра жаль. Я еще когда в НИИ секретном работал, его вынес… Нет, ты не смейся — я знаю, чего говорю. Там охрана была — мышь не проскользнет. Ну дак они что охраняли — чтобы чертежи ракет не выносили. А вот ведро-то пропустили.

Старичок был совсем невредным. С иными измучишься, пока объяснишь кто ты, зачем пришел. Бывает, и в квартиру час не пустят, затем еще с полчаса объяснять, кто ты, зачем пришел, отчего раньше не приходил. И вместо благодарности — вопросы, отчего так мало принес пенсии.

Этот был в здравом уме, в трезвой памяти. Вроде бы присмотренный, ухоженный. Проблем с ним почти не возникало.

Почтальон выложил перед ним пенсию, рядышком положил ведомость:

— Пересчитайте и распишитесь тут.

Старичок деньги пересчитывать не стал, взял ручку, прищурился даже в очках, в надлежащей графе аккуратно вывел свою фамилию: «Экзархо».

Затем посмотрел на почтальона:

— Не угодно ли будет чайку?

Почтальон посмотрел в окно: там шел снег. Вопреки примете, что при снегопаде холодно не бывает, оттепель не намечалась. Этот пенсионер был последним на участке, можно было вернуться на почту в сомнительное тепло. Но к чему спешить?

— А отчего бы и нет. Очень даже угодно.

Старик поставил на печку видавший виды чайник, выставил сахар, заварник с трещинкой на боку, корзинку с пряниками. Чай получился стариковским — с дешевой заваркой, зато сладкий. Впрочем, дело было не сколько в качестве напитка — хотелось погреть руки о теплую чашку.

— А что в ведре было? — спросил почтальон все больше для приличия.

— А что там было, кроме мусора? Картошку чистил — шкорки стало быть. Приятель заходил. Ну, мы с ним чекушку и бахнули. Только я так скажу — что за смысл был из-за мусора ведро воровать. Я бы все равно мусор выбросил. Из-за ведра воровали!

— Ну и кому оно надо было?

— Хорошее ведро — всегда в хозяйстве пригодится. Я же не знаю, кто это был.

Только со спины и видел. Ведра, конечно, жаль… Пробовал участковому жаловаться — тот только смеется. Мол, начнут воровать ведра в крупных размерах, тогда среагируем.

Участковый, действительно, имел право посмеяться. Но покупка нового ведра могла пробить в бюджете старика брешь.

— А ведь ведро-то опознаю! Оно у меня приметное! — все запальчивей грозился в сторону окна кому-то старик.

— Да не беспокойтесь вы так… Найдем вам другое ведро, — возразил Антон.

Где именно и как, он сам не знал. Но надо же было что-то сказать.

Старик Экзархо, вероятно, страдал от одиночества. Чай он почти не пил, зато все время что-то рассказывал почтальону. И когда тот все-таки засобирался, не хотел его отпускать. Грозил налить еще чашку чая, отсыпать пряников.

Но Антон все же постарался уйти.

— Ну, если вдруг мое ведро увидите, — наставлял его на пороге старик, — дайте знать. Такое оно эмалированное, с ручкой проволочной.

Но затем переходил на шепот и доверительно сообщал:

— А если и не мое, не эмалированное… Ты эта… Все равно мне тащи… Без ведра — оно неважно. А я тебе пряников отсыплю.

Несмотря на голод, дешевые мятные пряники были противны Антону.

Он думал — еще месяц до следующей пенсии, до следующего визита к старику. За месяц что-то случится — то ли старик забудет про ведро, то ли помрет, то ли он уволится с почтальонской должности.

В любом случае — о ведре им больше не разговаривать.

В этом он сильно ошибался…

После того, как положенная почта была разнесена, Антон прошелся по магазинам. Традиционно пенсионеры давали почтальону за полученную пенсию червонец денег. И эти неучтенные деньги грели сердце, их хотелось срочно потратить. Зайдя в парфюмерный отдел, посмотрел, сколько стоят лезвия на бритву… Пришла мысль, что дешевле отпустить бороду… В самом деле — ему с пенсионерами не целоваться. А с бородой будто теплей.

Впрочем, лезвия ему в любом случае нужны были не сильно. Все равно его бородка была пренебрежимо мала. Росла она тогда с такой скоростью, что для того чтоб она начала согревать, должно было пройти лет двести. Антон скоблил бородку исключительно для самоутверждения.