Письма с войны (ЛП) - Страница 1

- Это создаст вам прекрасный имидж, мадам мэр, - Сидни ходил за Реджиной по кабинету, размахивая какими-то бумагами.

Она хмыкнула и зло посмотрела на него, когда бумаги почти задели полугодовалого Генри, которого она держала на руках.

- Аккуратней! - сердито прошипела Реджина.

- Прошу прощения, - под сердитым взглядом брюнетки Сидни втянул голову в плечи, заливаясь краской. Однако смущение, вызванное небольшим инцидентом, не отвлекло его от темы разговора. - Только представьте заголовки: «Мэр Сторибрука поддерживает войска». Никогда не вредно иметь сторонников в армии, Реджина, даже если это простой солдат.

Реджина вздохнула, устраивая Генри поудобнее, прежде чем взять у Сидни бумаги.

- Вы же понимаете, что я усыновила Генри всего пару месяцев назад, я верчусь между заботой о городе и заботой о сыне. У меня нет времени на какого-то незнакомца.

- Вы ведь не в дом его пускаете, это всего лишь дружба по переписке, мадам мэр. Это подымает моральный дух армии и облегчает тоску солдат по дому, - уверял Сидни. Увидев сомнение на лице мэра, он быстро добавил. - Вас ведь не призывают на войну.

- Разумеется, - она склонилась над Генри, который поднял голову, чтоб рассмотреть, что же привлекло мамино внимание. Реджина машинально поцеловала макушку, покрытую пушком темных волос, успокаивая готового заплакать ребенка.

Просмотрев бумаги, она перевела взгляд на Сидни, а затем красноречиво указала взглядом на дверь. Не дожидаясь дальнейших указаний, Сидни торопливо вышел из кабинета.

Реджина повернулась и села за стол, устроив Генри у себя на коленях. Прочитав еще раз данные солдата, с которым она должна была завязать переписку, женщина сказала:

- Кажется, Генри, мы заведем нового друга. Что ты об этом думаешь?

Мальчик радостно гукнул и протянул ручку, пытаясь достать сразу все предметы, стоявшие на столе до того, как мама его остановит. Попытка не увенчалась успехом - Реджина как всегда была настороже и убрала все рабочие документы так, чтоб сын не мог их достать. Она поцеловала его в висок, читая имя солдата:

«Рядовой Эмма Свон.

Форт Беннинг. Джорджия».

Вдалеке разорвалась граната, и у Эммы, скорчившейся в свежевырытой траншее, достаточно просторной для нее, её сержанта и еще двух солдат из ее отряда, зазвенело в ушах. Солдаты с вышек поливали тренировочное поле огнём, вес оружия придавливал её к земле, и капли пота стекали со лба на переносицу. Тренировки в пехоте чаще всего проводились в полную силу и были по-настоящему опасны, но теперь, когда мир еще не оправился от трагедии, произошедшей в Нью-Йорке месяц назад, рота Эммы, да и все остальные войска США тренировалась как никогда тяжело.

Тренировка с полной выкладкой, в качестве условного противника - ее сослуживцы, задача у всех одна - ликвидировать угрозу.

Во время этой тренировки у Эммы и её товарищей не было ничего, кроме шанцевого инструмента. Его можно было использовать в качестве оружия, поэтому ближний бой был ключом к успеху. Когда огонь прекратился, ей потребовалось меньше секунды, чтоб отдышаться, пока ее товарищ осматривал территорию.

По его сигналу они выползли из траншеи, припадая к земле и позволяя темноте окутать их. Сержант Бут остался в траншее, исполняя роль раненого товарища (на самом деле он засекал время, за которое они достигнут цели).

Её команда, укрывшаяся за стеной полуразрушенной хижины, чутко прислушивалась, пытаясь уловить в темноте признаки движения. Солдат во главе колонны жестом показал, что можно двигаться, но Эмма, замыкающая в отряде, почувствовала, как уперся в спину ствол автомата. Двое её товарищей этого не заметили, но ночная тишина сказала Эмме, что враг отделился от своей группы и решил нейтрализовать ее как наименьшую из угроз.

Она усмехнулась, подняв руки. Медленно повернувшись, она увидела рядового Кэсседи, направившего автомат ей в лоб с выражением триумфа во взгляде.

- Жаль, Эм, - сказал он. Сожаления в тоне было мало, и Эмма не винила его. В конце концов, речь шла о жизни и смерти. Вот только не её. Она медленно присела, но в последнюю секунду схватила ствол автомата, резко пнула мужчину по коленям и, отобрав оружие, приставила дуло к затылку Кэсседи.

- А мне нет, ответила она, пожимая плечами.

Фонари включились, освещая поле, и Эмма увидела, что один из её товарищей обезвредил противника, а другой лежит на земле, предположительно «убитый». Его противник возвышался над ним, направив винтовку в голову лежащего.

- Планируешь сдохнуть, Джонсон? - Август вылез из траншеи и набросился на поверженного солдата.

- Никак нет, сэр, - пробормотал Джонсон, не поднимая головы с земли.

- Скажи это своей семье! - Август повернулся к остальным. - Хорошая работа. Возвращаемся в лагерь.

Эмма помогла Нилу подняться на ноги, подавив желание ухмыльнуться, когда он застонал. Похлопав его по спине, она побежала вместе с остальными в лагерь, чтобы снять оружие и снаряжение и принять душ.

Рутина была полезна Эмме, а дисциплина и того полезнее. После шестнадцати лет мыканья по интернатам, исключения из школы за прогулы, агрессивное поведение и, хуже того, взлом школьной компьютерной системы с целью исправления оценок Эмма предстала перед судом. Там ей предоставили выбор: либо колония для несовершеннолетних, либо военный тренировочный лагерь. Судья сказал, что у неё есть потенциал, и всё, что ей нужно, это немного дисциплины, чтоб сдерживать её. Сперва ей хотелось послать судью куда подальше, но, с другой стороны, Август, её «брат», с которым они жили в последней приёмной семье и хорошо ладили, тоже выбрал военную стезю, так почему бы нет?

Первые полгода были чертовски тяжелыми. В лагере было всего два метода борьбы с неповиновением: ей приходилось либо отжиматься до потери пульса, либо надраивать пол в вестибюле до зеркального блеска. Она привыкла пользоваться разными женскими штучками, чтоб стянуть шоколадку в магазине там и сям. Но в лагере это не имело никакого значения. Важно было лишь повиновение и умение стратегически мыслить.

Она быстро училась, показав офицерам, рявкавшим ей в лицо, что ее сиротская задница может стать лучшей в отделении, что она может голыми руками вырубить любого парня, вдвое больше неё самой.

Иногда отсутствие привязанностей изрядно упрощало ей жизнь, у нее не было дома, по которому можно было бы тосковать. Не было людей, чьи фотографии можно было бы хранить. Это позволяло ей посвящать всё время обучению, значительно опережая программу. Но в большинстве случаев, возвращаясь домой из увольнения, она чертовски жалела, что единственное место куда она может пойти - её желтый «жук», ждущий ее на бостонской парковке.