Письма на воде (СИ) - Страница 2

Он возвращается домой.

Его нагнали на последнем горном перевале. Испуганные крики заставили Ван Со обернуться.

– Господин Кан, смотрите!

– Дурной знак!

– Волчья луна!

За спинами всадников на невозможно огромное кроваво-огненное солнце, вдруг рухнувшее к горизонту в середине дня, хищно наползал чёрный диск, погружая землю во тьму.

Волчья луна.

Беспощадно пожирающая солнце. Предрекающая беды. Несущая смерть.

Остановившись на краю пропасти, Ван Со смотрел на раскинувшийся далеко внизу Сонгак, накрытый траурным плащом лунной тени, за которой пряталось робкое, вмиг ослабевшее светило.

Так вот почему Чжи Мон торопил его, умоляя приехать до рассвета! Наверняка звездочёт знал о затмении, не мог не знать. Только какое отношение всё это имеет к нему, к Ван Со?

Хотя… По большому счёту ему было всё равно.

Он дёрнул поводья, и тут вдруг что-то задержало его над обрывом в бездну, которую медленно и неотвратимо затягивало кроваво-угольным покрывалом.

Я не могу объяснить тебе, Су, что произошло со мной, потому что и сам до конца не понял. Но в тот момент, когда чёрный круг на небе сомкнулся с красным, меня словно обожгло внутри.

Я внезапно почувствовал, как что-то изменилось в моей судьбе и во мне самом, и осознал, что там, внизу, в долине, меня кто-то ждёт. Не король-отец, призывающий сына к себе лишь ради долга. Не мать, изгнавшая своего искалеченного ребёнка из дворца, только чтобы не видеть его уродство. Не братья, которые не знали и боялись меня.

Меня ждал кто-то, кого я ещё не встречал, но кому был нужен и в ком нуждался сам. Это ощущение было настолько сильным и ярким, что ослепило меня не меньше кровавого обода солнца.

Теперь я знаю, что это была ты, Су. В тот самый миг ты пришла в мой мир, чтобы стать моей.

И прав был Чжи Мон, который торопил меня к тебе…

Тень от луны, погрузившая Сонгак во тьму, исказила черты лица Ван Со, что были видны из-под отталкивающей, но искусно сделанной маски. Те из его спутников, кто оказался рядом и смотрел в тот момент на него, шарахнулись в стороны, заставляя и без того уставших и испуганных лошадей сбиться в кучу на опасно узкой и каменистой горной тропе.

Ван Со холодно оглядел всадников из-под капюшона и под их растерянное перешёптывание решительно развернул коня к спуску с перевала.

Пусть думают, что хотят, и как угодно толкуют небесную тень. Пусть обвиняют его во мраке, накрывшем долину с его возвращением. Ему не было до этого дела. Он видел их всех в последний раз.

Родной город встретил принца так же, как проводил тот, где он жил в изгнании долгие годы: паникой на рынке и криками «Волк! Принц Волк!». Страх и суеверия расчищали перед ним улицы. Ужас и омерзение заставляли отворачиваться от него любого, кто оказывался поблизости.

Волк. Зверь в человеческом обличье, явившийся в Сонгак в час проклятой луны. Это ли не предвестие бед, которые нёс с собой четвёртый принц?

Не глядя под копыта своего коня, Ван Со прошествовал по улицам, лишь на минуту задержавшись у лотка торговца украшениями.

Дворец оглушил его равнодушной пустотой. Никто не встречал его. Никто не был ему рад. Другого принц и не ждал. Однако весь непростой путь сюда где-то глубоко внутри, в самом тёмном уголке его очерствелой души теплилась надежда на иное. Надежда, погасшая при взгляде на неприветливый, некогда родной дом.

Тем больнее Ван Со было услышать слова наместника Кана, произнесённые с насмешливым высокомерием, словно тот бросал кость паршивому псу и приказывал побыстрее расправиться с ней, чтобы вернуть его на цепь:

– Я оставлю с вами слугу, принц. После церемонии не задерживайтесь и возвращайтесь в Шинчжу{?}[Шинчжу (Синчжу) — провинция Корё, находившаяся на территории современного уезда Шинчхон (Синчхон) в провинции Хванхэ-Намдо (Южная Хванхэ), КНДР.], – в тоне наместника звучали повелительные нотки, не допускавшие возражения. – Не забывайте, что вы были приняты в семью Кан. Держите себя достойно при короле.

Этому трусливому лизоблюду не стоило открывать рот! И тем более не стоило напоминать о том, что Ван Со здесь всего лишь гость. Нежеланный гость.

Волна клокочущей ненависти поднялась из самых глубин звериного существа четвёртого принца, затопив сознание и лишив способности здраво мыслить. Рука сама потянулась к мечу, притороченному к седлу, но тут открылись ворота, пропуская Ван Со во внутренний двор.

Ненависть сбросила его с коня, а меч неизвестно как оказался в руке.

Я не стану оправдываться перед тобой, Су. Не стану притворяться, что жалею о сделанном. Потому что я не жалею.

Я не намерен был возвращаться в Шинчжу, чтобы вновь превратиться в заложника чьих-то интересов, в подкидыша, пригретого из корысти вдали от дома.

Ни за что!

Я готов был зарубить не только коня, на котором прискакал сюда, но и всех тех, кто остался по ту сторону ворот, захлопнувшихся за моей спиной подобно дверям преисподней. Я готов был выжечь весь путь назад, чтобы никогда больше не проходить его, уничтожить любое напоминание о прошлом, малейшую возможность вернуться туда, в свою тюрьму.

Я оглох и ослеп от ярости, протеста и отчаянной решимости, охвативших меня при мысли, что мне придётся вновь терпеть всех этих людей, каждому из которых мне хотелось свернуть шею за один только взгляд презрения или жалости, за одно только упоминание о моём положении и увечье.

Меня не отрезвила ни кровь, капающая с меча на землю, ни крики вокруг. Наоборот, всё это только разбудило во мне безумного Волка, от которого шарахались даже бывалые воины, испуганно отводя глаза.

Принц Волк?

Что ж, пусть.

Волк вернулся во дворец, чтобы остаться в нём навсегда…

Чхве Чжи Мон видел всё.

Стоя на крепостной стене позади принца, он слышал разговор Ван Со с наместником Каном, наблюдал последние конвульсии хрипящей лошади, провожал взглядом чёрную фигуру, источающую ярость. В облике четвёртого принца в тот момент не было ничего человеческого.

Недаром сегодня над Сонгаком разлилось алое зарево затмения.

Чжи Мон коротко вздохнул: он не ошибся.

Да и Ван Со оказался прав в своих предположениях и мрачных ожиданиях.

Мать отказала ему во встрече под предлогом недомогания, хотя они не виделись два года.

Братья старательно избегали его, перешёптывались за спиной, обмениваясь нелепыми устрашающими слухами, и столбенели при его появлении, словно он был исчадием ада, а не одним из них.

А отец… Отец действительно позвал его лишь затем, чтобы из волка превратить в пса, приказав встать под руку наследного принца Ван Му и охранять его шаткое положение до коронации. Да и то правитель Тхэджо пока ещё сомневался, кем станет Ван Со для будущего короля – щитом или карающим мечом.

Первую ночь в родном доме я не мог заснуть, Су. Меня измучили кошмары, в которых я маленьким мальчиком заходился криком в руках матери, располосовавшей моё лицо ножом в безумном припадке ревности к мужу из-за того, что тот решил заключить ещё один брак ради укрепления государства.

Я вновь бился в её руках, а после истекал кровью, отброшенный в сторону, как мерзкое животное. И лишь Ван Му пожалел меня, поднял на руки и отнёс к придворному лекарю. Но что могли сделать травы и целебные порошки с глубоким шрамом, разделившим моё лицо на две половины, а мою жизнь – на до и после? Что могли сделать утешения старшего брата, наследного принца, если от меня отказалась родная мать, стоило ей увидеть моё увечье?

Она своими руками сделала меня таким! И этими же руками вышвырнула меня из дворца в чужую семью, не желая видеть уродливого сына, терпеть рядом с собой калеку, который одним своим видом напоминал ей о содеянном ею же, но больше всего – о том, что она проиграла, когда король предпочёл ей другую женщину.

Только Ван Му оставался добр ко мне. Только он провожал меня, рыдающего, в чужой дом. Только он изредка писал мне. Так мог ли я теперь отказать ему в помощи? Тем более что в обмен он предлагал мне великую милость – позволение жить в Сонгаке и не возвращаться в ненавистный Шинчжу.