Письма любимого человека - Страница 2

— Вот видите, какая вы!.. Тогда мне все равно. Можно водки, можно коньяка.

Она принесла ему коньяк, нарезанный лимон и печенье. Ему снова захотелось с нею поговорить.

— А вы давно здесь работаете? — спросил он.

— Полгода.

— Почему же я вас не видел? Я здесь летом бывал. Я бы вас заметил, раз вы похожи на Томку.

— Наверно, вы не попадали в мою смену. Давайте сразу рассчитаемся, — сказала Эмма. И напомнила ему: — Вам скоро к самолету.

— Самолеты, самолеты, в них сидят дяди пилоты… Из серии детских стишков, — говорил он, глуповато улыбаясь. И, доставая бумажник, продолжал. — А что вам привезти из Москвы? Я вернусь весной и попаду как раз в вашу смену. Ага, вот что я вам привезу: огромный букет тюльпанов. Весенних тюльпанов…

Уж не подбивает ли он к ней клинья? Упаси бог — такой невзрачненький! Хватит с нее своего невзрачненького Кости…

— Вот так штука, всем наука! А денег у меня и не хватает, — вдруг сказал он, извлекая из бумажника одну-единственную трешку.

Он сунул ее обратно в бумажник, поднял свой, снова перекочевавший на пол, чемоданчик, раскрыл его и отвернул лежавшее сверху полотенце. Две толстые пачки пятидесяток лежали под ним, еще — электробритва, мыльница, тюбик зубной пасты; какая-то книга.

Он выдернул из пачки две зеленых купюры, одну подал Эмме, другую отправил в бумажник и закрыл чемоданчик.

Был третий час ночи, когда сипловатый голос в динамике сообщил о том, что начинается регистрация билетов на московский рейс. За некоторыми столиками тотчас задвигали стульями, народ стал подниматься и потянулся к выходу. Блондинчик Володя, возможно, не слышал объявления, возможно, решил, что успеет еще; одолеть до конца свой коньяк. Он поднялся минут через пятнадцать, начал надевать пальто, плохо попадая руками в рукава. Нахлобучил косо шапку и побрел к дверям, стараясь ступать твердо, что ему мало удавалось. У дверей он остановился и постоял минуту, что-то напряженно вспоминая. Вспомнил и вернулся за чемоданчиком.

Увидев Эмму, убиравшую с соседнего столика на поднос грязную посуду, он небрежно взмахнул рукой и сказал:

— Гуд бай, гуд бай!.. Я все помню: тюльпаны!..

Эмма унесла поднос на кухню и вернулась в; зал. Из десяти ее столиков семь уже были свободны, за тремя еще сидели. Но ее никто не подзывал и никто ничего не собирался заказывать.

Беспокойство овладело вдруг Эммой. Она прошла вдоль пустующих столиков, поправляя без надобности скатерти, переставляя солонки, горчичницы и вазочки с салфетками. Потом приподняла штору — посмотреть в окно. Но окно разрисовал мороз и ничего нельзя было увидеть.

Эмма вышла из зала и побежала по длинному коридору к служебному туалету. Что-то настойчиво твердило ей, что именно так нужно сделать. Она выключила в туалете свет, в темноте прошла к узкому оконцу. Но это окно вообще сплошь обросло замерзшим снегом. Тогда она встала на раковину, с силой открыла обе створки примерзших к раме форточек и высунула на мороз голову.

Ночь была лунная, и Эмма хорошо видела дорогу, пролегшую через пустырь, отделявший здание ресторана и гостиницы от аэровокзала. Ведь аэропорт был ярко освещен, а вдоль дороги фонарей не было. Сейчас по дороге, пошатываясь, брел человек. Один-единственный. И вдруг он сильно заспотыкался, точно попал на скользкое, и не мог устоять. Он упал и остался лежать на дороге.

Эмма прекрасно знала, что это — блондинчик Володя. У нее засаднило сердце, потом быстро и тревожно застучало. В этот час по дороге не ходят машины. Ну, а если пройдет и раздавит его?.. Или кто-то просто выйдет на дорогу и наткнется?.. Правда, все пассажиры московского рейса давно уже в аэропорту, о ближайших рейсах пока еще не передавали, но кто-нибудь может и появиться на дороге. Блондинчик, конечно, опьянел. Его смело могут ограбить…

Эмма выскользнула из туалета, пробежала коридором к. служебной раздевалке. Надевать пальто ей было некогда. Она набросила на себя пуховый платок и по боковой лестнице спустилась во двор. Потом побежала к аэровокзалу, совершенно не чувствуя укусов мороза, хотя на ногах у нее были капроновые чулки и летние туфельки на низком каблучке.

Стараясь сдержать шумное дыхание, Эмма приблизилась к блондинчику. Тот лежал, уткнувшись лицом в снег. Скорее всего, что, упав, он ушибся о заледенелый наст и потерял сознание. Шапка слетела с его головы и валялась в стороне. Чемоданчик тоже отлетел в сторону.

Эмма склонилась над блондинчнком, тронула его за плечо. Но он не шевельнулся.

«Что же делать, что же делать?!» — Лихорадочно думала Эмма, чувствуя, что начинает замерзать…

В три часа ночи вся смена, в которой работала Эмма, уехала служебным автобусом в поселок. Теперь трое суток Эмма могла отдыхать. Но уже в автобусе ее начал бить сильный озноб. Знобило плечи, ноги никак не могли согреться в теплых валенках, и все внутри у нее колотилось от холода.

Было четыре утра, когда Эмма добралась домой. Хозяева, у которых они с Костей снимали половину деревянного домишка, с отдельным входом, кухней и комнаткой, спали. В квартире было пусто и холодно. Утром Костя ушел в рейс на своем «КРАЗе», это — на четверо суток. Он растопил плиту и засыпал дрова углем, но все давно перегорело и тепло вынесло в открытую трубу.

Больше всего Эмме хотелось согреться. Но она не знала, что лучше: разжечь ли печку или забраться в постель и хорошенько укрыться. Если бы в шкафчике были водка или спирт, она, казалось, выпила бы сразу бутылку, — только бы согреться. Но из-за этого проклятого «Москвича» в доме, случалось, не бывало масла и картошки. И водку, и продукты она могла бы приносить из ресторана — этого добра всегда достаточно оставалось на столиках, — но попробуй принеси! «Убью, если будешь опивки и объедки таскать. Не нищие!» — это он так требует, муж ее. А сам каждый месяц двести в сберкассу несет. «Ничего, переживем! Зато потом полмира на собственной карете объездим!» Все «потом», все на «потом» кивает. Когда она не работала, сидела полгода в этой конуре, — совсем весело было. Маме своей десятку в месяц посылала. Чтоб она на ту десятку их трехлетнюю Светланку кормила. Бросили ребенка на бабушку — и десятку. Хорошо, что мама не требовала. Но ведь и мама: «Костик, Костик!.. Пока молодые, почему бы и на Севере не пожить? Потом на своей машине по грибы будем ездить!» Прямо влюблена в Костика!..

Мало того, что ее лихорадило, у нее разболелась голова и заломило в висках. Все же она сходила в сарай за дровами, накидала в мешок поленьев. Когда наклонилась поднять мешок, в голове забухало, будто молотом ударяли. Подняла голову — голова закружилась. Еле прошло.

Дрова сразу вспыхнули, из открытой дверцы печки в комнату потекло тепло. Рукам и коленям было жарко у огня, а ступни ног и все в груди никак не согревалось. Эмма выпила кружку обжигающего чая, легла в постель — в свитере и шерстяных носках — и укрылась вс^м, чем можно было укрыться. Вскоре ей стало жарко, и страшно захотелось пить. Голова совсем раскалывалась, и эта боль не давала уснуть. От боли и мысли стали тяжелыми, едва ворочались. Но Эмма заставляла себя думать. Ей нужно было думать, решать, как ей быть дальше.

Костю она бросит, это ясно. И как она могла выйти за него? Они даже похожи: Костя и тот блондинчик, оба невзрачненькие… Ну, а за кого она могла выйти в их родном захолустье? Одно название, что город, на самом же деле — село селом. Женихов по пальцам пересчитаешь, а невесты табунами ходят. После школы ребята в институты, в училища и в армию подаются. И больше не жди их. Девчонки тоже в институты рвутся. Но вскоре многие снова дома: не прошли по конкурсу. И всем одна дорожка — ателье «Силуэт», на массовый пошив. Она тоже целый год наволочки из ситчика строчила. Два пятьдесят за смену, семьдесят в месяц на руки. Вот и вышла за Костю. Светланку родила. Смешно подумать: он даже нравился ей тогда! Это все равно, что ей понравился бы этот самый блондинчик Володя. С ума сойти! Тюльпаны обещал… Только здесь, когда устроилась в ресторан, и увидела настоящих парней. Какие ребята есть! От штурмана Алехина глаз не оторвешь, всегда из Москвы апельсины ей привозит. Да если бы она захотела…