Письма к Олафу Броку. 1916–1923 - Страница 13

Как всегда всем сердцем

Ваш Гулькевич

30

24/11 V 1918 Доверительно

Дорогие Нина Ивановна и Олаф Иванович,

Вся комната благоухает от чудного венка, лежащего передо мною. Радостные мысли толпятся вспять, и мне чуть ли не кажется, что я опять в Норвегии. Но это только сон, и в действительности я в Стокгольме, несмотря на любимую мою травку. Большое, большое спасибо! Вы мне доставили громаднейшее удовольствие!

Можно Вас просить, дорогой друг, передать нашей Герцогине при случае письмо на имя гостящей будто бы у нее родственницы ее? Простите за беспокойство!

Доверительно

. Здесь случилась большая для меня неприятность, к которой причастна наша Миссия. Один из тех секретарей Миссии, которого я люблю – Васильев, пожелал поиграть на бирже (чего я в принципе не допускаю), отправился в «темную» гостиницу. Там ему была устроена ловушка, он в нее попался и его обокрали. Деньги (и вор, к сожалению) нашлись. Его будут судить, и Васильеву предстоит на суде выступить в качестве потерпевшего (что дипломату неудобно делать и даже возбраняется). Но вместе с вором удалят отсюда всех, кто с ним имел дело и среди них оказывается молодой Жив.[отовский]. Я уверен, в этом не может быть малейшего сомнения, что Жив.[отовский] ничего общего с этой компанией не имеет, но печать трепала их имя и их жаль. Они уже ранее взяли себе квартиру в Копенгагене, но я боюсь, что их туда не пустят. Ведь имеется международное соглашение не пускать [неразб. – ред.]. Отец приходил ко мне, но не застал меня. Завтра, вероятно, зайдет вновь.

Садился писать Вам, чтобы благодарить Вас и дорогую Нину Ивановну и хотел Вам кое-что поведать, но время ухода поезда и некогда писать.

Целую ручки дорогой Нины Ивановны, а Вас и детей обнимаю.

Ваш всем сердцем

Гулькевич

31

8 VI / 26 V 1918 Стокгольм

Дорогой Друг,

Простите, что замедлил ответом на Ваше доброе последнее письмо.

1) Совершенно согласен с вами, что U.[180] не является желательным кандидатом в посланники в Петроград. К счастью, его назначили в Гельсингфорс. Для Петрограда у меня был бы кандидат «первоклассный», но не для нынешнего времени. Тот, который будет отправлен туда ныне, не сможет остаться там, когда с божьей помощью большевиков не будет более. Ввиду этого выбор нынешнего представителя Норвегии в Петроград совершенно

не

интересен ни для России, ни, следовательно, для меня. Когда (и если) восстановится нормальный порядок, тогда я поинтригую…

2) Низко кланяюсь дорогой Нине Ивановне за ее столь чуткое определение трудности моего положения в Христиании, если бы следуя призыву [неразб. имя – ред.] и милого Poppe[181] я поспешил бы прибыть туда

до

основания дела на

чисто норвежской

базе. Она и в этом случае, как всегда, совершенно права. То, что случилось, вероятно, к лучшему, хотя больно было отрешиться от надежды возвращения в дорогое мне гнездо. По некоторым непроверенным еще приметам, не исключена возможность, что в последнюю минуту предпочли [неразб. – ред.] или нашли выгоднее дело перевести в английские руки, минуя норвежские. Положительных данных на этот счет у меня покамест нет однако.

3) Обмен селитры на сахар едва ли представится особенно заманчивым Украине. Ведь в черноземных почвах ощущается главным образом недостаток калия и фосфорной кислоты. Азота покамест в них достаточно.

Пишу Вам еще по двум делам:

4) одно – обычная просьба. В Стокгольме сел на мель капитан дальнего плавания Anatole Federman (русский). Он служил сперва в Добровольном флоте[182], а засим во время войны командовал по очереди двумя транспортами, потопленными немцами. Нельзя ли ему поступить в Норвежский торговый флот, хотя бы

простым матросом

? Человек хотел бы зарабатывать свой хлеб, не гнушаясь никакой работой. Если Вам возможно помочь Федерману, сделайте это, пожалуйста! Шведы не пускают в свой флот иностранцев.

5) Считаю долгом предупредить Вас, что в следующую пятницу (14/1 июня) утром прибудет «очаровательный» серб Ракич (известный будто бы поэт)[183]. Он был здесь поверенным в делах и ныне переведен 1-м секретарем в Лондон. Едет он с очень милою женою. Я дал им Ваш адрес и очень желал бы, чтобы Вы виделись и… подружились. Они пробудут в Христиании лишь до субботы утра и проследуют далее. Где они остановятся, не знаю. Посоветую им Victoria hotel: это дешевле и чище, нежели Grand.

Что Вам сказать еще? Об общем положении не хочется говорить – и больно, и столь малоизвестно то, что происходит в России! В Витебской губернии, занятой немцами, тишь и благодать. Крестьяне мирно работают, и помещики, высидевшие тяжелые время в своих гнездах, спасли их.

Нежно обнимаю Вас и детей. Целую ручки дорогой Нине Ивановне.

Ваш Гулькевич

Дней через десять отправится к Вам и Чупров[184]. Александр Александрович обещал мне, что если не застанет Вас в Христиании, то разыщет Вас Nykirke.

32

22/9 VI 1918

Дорогой мой,

Очень и очень рад, что Ракичи[185] понравились Вам. Они гораздо ближе моему сердцу, нежели Голак-Антич. Они проще, естественнее и прямее. Большое спасибо за открытку подписанную Вами, Холмсенами[186] и ими.

Простите за брошь! Сохраните ее до осени. Она принадлежит моей двоюродной сестре. Муж ее

крайний

правый. Он подавил революцию в 1905 г. во главе Семеновского полка. Политически он мой враг, но им кроме вас никто помочь не может. Осенью, быть может, вы не откажетесь выручить их, как выручили и спасли Б.[187]? Еще раз прошу извинить.

За Федермана бесконечное спасибо. Его страшно жаль. Он готов наложить руки на себя. Прошение при сем прилагаю.

Обнимаю Вас и детей и целую ручки дорогой Нины Ивановны.

Всем сердцем Ваш

Гулькевич

33

16 VII 1918 Djursholm [188] pr Stockholm. Framnautriken Villa Furugård

Дорогой Друг,

Только что получил Ваше доброе письмо о Федермане. Пишу немедленно Американскому посланнику[189], не знаю, с каким успехом. Во всяком случае, большое, большое Вам спасибо за все добро, которое Вы творите в пользу бедных моих соотечественников.

Получил одновременно письмо Ваше о телеграфном счете. Пишу также и в Centralbanken[190]. Ведь я им уже писал не раз в том же самом духе. Удивляюсь и печалюсь, что они до сих пор не уважили моей просьбы. Не решаюсь, однако, обещать им, что в случае неуплаты Агентством[191] я уплачу им. Вы знаете мою финансовую необеспеченность в будущем, и я не хотел взять на себя обязательство, которое не был бы в состоянии выполнить. Я уверен, зная Вас, что вы одобрите мою осторожность.

Обедал у меня вчера Михаил Иванович Ростовцев[192] и жена его. Милые интеллигентные, безусловно, культурные люди. Заглазно любят Вас. Они уезжают на две недели на Göta-Canal[193]. За сим вернутся сюда и тогда уже решат куда поехать: колеблются между Христианией, Копенгагеном и… Лондоном. Не знаю, кто перетянет.