Письма Г.В.Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931 - Страница 4

Это в оправдание чувства «мы — соль земли». 1/1000 доля тут была истиной.

Я в глубоком смущении с «Мессией»[75]. Написать «с налету», кое-как — кое-что, я не хочу. Эстетически и формально, о языке или типах, — было бы слишком глупо. А другого я еще не понимаю (м<ожет> б<ыть>, потому, что мало знаю все эти египетские дела?) Не думайте, что я прошу «шпаргалку». Но пока, до новых «Совр<еменных> Зап<исок>», я писать подожду, п<отому> что не хочу писать ощупью[76].

Простите за длинное и бестолковое письмо. Целую Ваши руки и прошу передать поклон Дмитрию Сергеевичу и Владимиру Ананьевичу.

Ваш Г. Адамович

207, Boulevard Raspail

chez Madame Frouin[77]

Paris XIV

30 сентября <1926>

<Вторая половина октября 1926.Адрес в Ницце>[78]

Дорогая Зинаида Николаевна

Простите, что не ответил на Ваше последнее письмо. Я каждый день собирался уезжать и думал ответить «лично».

Теперь я наконец выбрался из Парижа и нахожусь в Ницце — но ненадолго[79]. Когда можно к Вам приехать? Я совершенно свободен, и какой бы Вы день и час ни назначили, мне всегда удобно. Буду очень благодарен за сообщение. Целую Ваши руки и посылаю искренний привет Дмитрию Сергеевичу и Владимиру Ананьевичу.

Преданный Вам Г. Адамович

«Звено» очень ждет Вашей статьи о М.М[80].

<Конец октября — начало ноября 1926. Адрес в Ницце>[81]

Дорогая Зинаида Николаевна

Я простужен и не мог к Вам приехать. Ивановы[82] вчера собирались, но сегодня позвонили мне, что из-за дождя не идут. Оттого я и не прислал Вам телеграммы: было поздно. Простите. Я уезжаю в Париж, вероятно, в воскресение, — если поправлюсь. Едва ли мне удастся до отъезда быть у Вас, — что мне очень жаль. Надеюсь, что Вы скоро будете в Париже, ибо Cote d’Azur[83] в такую слякоть мало привлекательна. Целую Ваши руки и благодарю вообще за «благожелательность». Искренний привет Дмитрию Сергеевичу и Владимиру Ананьевичу.

Преданный Вам Г.Адамович

P.S. У меня к Вам большая просьба: не напишете ли Вы мне имя и отчество Фундаминского (я знаю от Вас только «Илюша»)[84]; или, м<ожет> б<ытъ>, В<ладимир> А<наньевич> позвонит мне об этом, если ему не трудно?

Г.А.

Дорогая Зинаида Николаевна решил Вам написать сразу по приезде, но у меня столько скучнейших дел с поисками квартиры и других в том же роде, что до сих пор не поспел. Благодарю Вас за отчество Фундаминского. Ян с ним до сих пор никак не могу наладить «контакта». Когда Вы приедете в Париж? Я видал Ходасевичей, они говорят, что, кажется, не скоро[85]. Новостей тут особых нет, кроме того, что «Новый дом» вызывает возмущение «молодежи»[86]. Но это нормально. Мне кажется, что Вл<адимир> А<наньеви>ч все-таки «переборщил» о Цветаевой, Эфрон должен был бы вызвать его на дуэль[87]. Стихи ее туманны, а он их комментирует слишком определенно. Мне очень нравится Ваша статья там[88], я Вам это уже говорил. Но напрасно Вы так напали на мысли г-на X[89]. Не стоит, — потому что мало ли мыслей выражаешь «на пробу», без окончательной за них ответственности! Об «отвращении» к статейкам — как раз такая мысль. У меня отвращения нет, — наоборот, говоря искренно. Но со стороны и теоретически я «статеек» не уважаю, как уважаю стихи, — поэтому и притворяюсь, что скучно писать и даже отвратительно. Если находятся защитники статей во имя каких-то высших соображений, — то хотя я этих соображений и не понимаю, все-таки радуюсь, что статьями заниматься — не совсем пустое дело. Так, прочтя «Dostoievsky a la roulette»[90], я тоже был крайне польщен. Написал я в ближайшее «Звено» о «Мессии», и, кажется, плохо (честное слово, без кокетства). Т. е. начал издалека, о Дм<итрии> С<ергееви>че вообще, и о «Мессии» не сказал ровно ничего, все к концу скомкалось. А так как я всегда пишу в последнюю минуту, то не мог уже изменить. Все это очень глупо и очень жалко. Пожалуйста, напишите мне подробно Ваше впечатление от этой «беседы», и если зайдет у Вас о ней разговор с Дм<итрием> С<ергееви>чем, то и его[91]. J’ai mis toute та bonne volonte[92], и если меня постигла неудача, то потому что сейчас я вообще в очень дурном периоде, очень «катастрофическом» по многим причинам и совершенно не могу сосредоточиться. Вот прочтите в том же «Звене» диалог о смерти Бахтина[93]. Я слышал его в чтении вслух, и мне кажется это прекрасно. Так благородно, так «окончательно» в смысле уместности каждого слова, что я даже впал в зависть. Притом мне это ничуть, нисколько не нравится, я только «отдаю должное». И я рад за «Звено», что там такие вещи печатаются. А вот мой заместитель Мочульский оказался не совсем на высоте, — правда?[94] «Звено» очень жаждет от Вас чего бы то ни было. Вы ведь обещали и хотели до чего-то «договориться»: если Вы не скоро приедете, не сделаете ли Вы этого письменно?[95] Я только что прочел Вашу статью о «С<овременных> Зап<исках>» и увидел, что Вы наконец решились писать о людях, Вам близких. Мне очень хотелось бы, чтобы это кто-нибудь где-нибудь «поддел», — чтобы иметь возможность написать вообще на эту тему, что давно бы следовало сделать[96].

Вот, кажется, все — «литературное». Плохо в литературе то, что если отдаться ей целиком, то она выходит плохая и плоская от пустоты, от «безжизненности», а если усиленно заниматься жизнью, то литература получается плохая от спеха и вечного «кое-как». Вот в бахтинском диалоге, который так мне нравится, есть все-таки безжизненность и что-то школьное. Но зато все доделано. Не знаю, как найти середину[97]. Оттого, в конце концов, и любишь стихи, что лучше всего они создаются «из пепла жизни», как у Некрасова, после шулернических ночей. Ну, а статейку так не написать. Кстати, читали ли Вы Larochfoucauld и особенно предисловие к «Maximes»[98]? Я только что прочел, в первый раз, и совершенно поражен, как это умно и замечательно. Пора кончать, по-видимому. Надеюсь, что Вы мне напишете, не сердитесь на мое долгое и невежливое молчание. Адрес все тот же, увы: Bureau de poste № 43 (150, me de Rennes), poste restante, мне[99]. Целую Ваши руки.

Преданный Вам Г. Адамович

11/XI-1926

<Начало марта 1927>[100]