Письма - Страница 29
Привет.
М. НЕПОРОЖНЕЙ
6 октября 1938, Москва
Уважаемая товарищ Непорожная!
Только что возвратился из дома отдыха и нашел Ваше письмо. Очень благодарен за внимание. Если у Вас есть готовая рукопись, пожалуйста, пришлите ее мне. Все, что будет в моих силах, я сделаю, чтобы ее опубликовать. Конечно, каждый новый материал о Довженко сейчас, да и всегда, очень важен.
Пишите мне по адресу: Москва, 17, Лаврушинский, 17/19, кв. 14. Антону Семеновичу Макаренко.
Привет.
Т. В. ТУРЧАНИНОВОЙ
6 октября 1938, Москва
Дорогая Татьяна Васильевна!
Возвратился из командировки и нашел целую серию Ваших изумительных писем. Не знаю, за что ухватиться, на что отвечать? И так досадно, как и полагается женщинам, Вы уже запутали меня в самом главном вопросе: куда Вам писать? Это, с другой стороны, и приятно, свидетельствует о Вашей женственности, а я, признаюсь, терпеть не могу неженственных женщин. Рискую на один глаз и предполагаю, что у Вас женственности так много, что Вы обязательно не сможете управиться в Харькове с делами за месяц и задержитесь там, поэтому пишу в Харьков.
Все-таки: на что отвечать? Лаврушинский или Лаврушенский? Вот еще беда, и на это нужно отвечать. Честное коммунарское слово, у нас на улице буквально рядом висят две таблички, и на одной написано Лаврушенский, а на другой - Лаврушинский. Если от слова "Лавруха", то нужно "е", а если от слова "Лаврушин", то нужно "и". И Донбасс пишется через два "с" - правильно, это я просто распустился и забыл, что имеб дело с педагогом, который не может читать писем без красного карандаша...
Чтобы не забыть: 29 октября в полдень буду проезжать через Харьков в Кисловодск. Поезд в Харькове стоит 15 минут. Наверное, Вы из Харькова еще не уедете. Вы сейчас же будете протестовать: что это за свидание - 15 минут? Не нужно протестовать: никто никогда не может сказать, сколько минут нужно для счастливого события...
Теперь - насчет машинки. Чем машинка хуже почерка? Лучше: разборчивее, удобнее, и все равно, вкусы таких ретроградов, как Вы, не будут приняты во внимание, и через 100 лет новорожденным будут дарить не пеленки, а маленькие портативные машинки, а перья останутся только в музеях, да и то ржавые.
Еще один немаловажный вопрос: кто я? Давайте отложим его обсуждение до нашей встречи, которая непременно произойдет рано или поздно, но могу сказать одно: я - обыкновенный человек в том смысле, что ничего загадочного во мне нет и никогда не было. С внешней стороны я вам во многом уступаю: страшно некрасив, о ямочках на щеках, конечно, не может быть и речи, длинный нос и выцветшие, когда-то голубые глаза. В зеркало стараюсь не смотреть. Кроме того, моя физиономия несколько перекошена. Прибавьте еще к этому 50 лет, и получится картина довольно неприятная. правда, чувствую себя очень молодо, но это ведь обычный фасон в нашем возрасте. И еще есть один недостаток: я никогда не был хорошим человеком, а всегда отличался вздорным характером, и женщины никогда меня не любили по-настоящему, а только начинали любить.
Детей у меня, разумеется, нет, потому что я женился в 40 лет, женился по дружбе и по благодарности. Но зато есть сын жены красавец 23 лет, мой воспитанник по коммуне им. Дзержинского, я очень его люблю. И кроме того, есть еще несколько сот человек, которые относятся ко мне по-сыновнему, приезжают навестить меня.
"Книга для родителей" не изъята, но наркомпросовцы написали статью
в своем журнале под заглавием "Вредная книга"#1, чем меня по-настоящему сильно обрадовали. Теперь пишу второй том, а потом будет еще третий и четвертый, так или иначе нервы наркомпросовских профессоров (смотрите, через два "с" написал) в опасности.
Очень хочу с Вами увидеться, и сейчас больше всего хочется об этом говорить. Вы мне очень понравились, знаю великолепно, что Вы живой и интересный человек, веселый и прямой, знаю также, что Вы не синий чулок, а интересная женщина...
Если будете писать, обязательно напишите по этому вопросу: как мне Вас увидеть? Не собираетесь ли Вы в Кисловодск на ноябрь месяц? Вам стоит после всяких зачетов потребовать путевку в Кисловодск? Я там буду от чего-то лечиться, а больше писать, потому что в Москве не дают, буду вести добродетельный образ жизни, и, если Вы туда приедете, Ваша педагогическая совесть ничем не будет оскорблена.
Страшно благодарен Вам за письма и за то, что есть такие интересные люди, как Вы.
Будьте здоровы и веселы. Разрешите по-старомодному поцеловать Вашу руку.
Привет.
А. Е. КОЛОМИЙЧЕНКО
6 октября 1938, Москва
Здравствуйте, Александра Елисеевна!
Очень приятно, возвратившись из дома отдыха, получить два Ваших письма. Жаль только, что о себе Вы пишете мало, а больше об Украине, обо мне и о родителях. А я влюбился в Вашу Истру и до сих пор мечтаю пожить там хотя бы одно лето. Весной буду Вас просить по знакомству посоветовать какую-нибужь хату. Украину я тоже люблю, но на Истре как-то светлее и чудеснее воздух, нежнее краски. В прошлом году я провел очень большое счастье. Но Украина далеко, и ездить туда с семьей и хлопот много, и просто физически трудно.
Почему Вы так мало пишете о себе и все, что пишете, выходит у Вас с гримасой, и имя Ваше Вам не нравится, а между тем даже имя у Вас замечательное, я страшно люблю такие имена, наши скромные, восхитительные имена, даже кажется, что иметь отчество Елисеевна - значит быть счастливым человеком.
Напишите о себе подробнее, как Вы живете, какая у Вас семья, счастливая или не очень счастливая у вас жизнь. С родителями дело очень трудное. Я сейчас почти каждую шестидневку с ними встречаюсь в том или другом собрании, рассказываю им о разных педагогических тонкостях, но разве можно в нашем деле что-нибудь рассказать в один вечер.
Лично я всегда думаю, что не родителей нужно учить, а нужно детей в школе воспитывать так, чтобы они вносили нечто здоровое в семью. Я глубоко убежден, что государственная, да еще советская, школа и может учить и должна уметь воздействовать на семью через ученика. Для этого, конечно,
нужно, чтобы школа была хорошая, чтобы был в ней сильный коллектив, чтобы ученики вели себя так, как хочет воспитатель. В таком случае и родители сами собой начинают идти в ногу со школой. Наверное, у Вас, в Вашей школе так и делается, правда?
В конце октября я еду лечиться в Кисловодск и мое сердце требует поддержки. Надеюсь до отьезда получить от Вас письмо, только очень прошу Вас напишите о себе больше. По Вашим письмам вижу, что Вы хороший, душевный человек. Напишите о разных мелочах вашей жизни, ни в чем так не заметна жизнь, как в мелочах. Сколько Вам лет, какое у Вас здоровье, какая у Вас квартира, какие дети, товарищи, друзья? Пожалуйста, не подумайте, что я просто любопытствую. Раз мы уже с Вами переписываемся, хочется знать о Вас больше. Может быть, летом я и в самом деле поселюсь на Истре, тогда познакомимся с Вами ближе. Может быть, Вы не уедете на Украину - проведем с Вами лето. Поговорим, посудачим о наших педагогических делах.
Привет.
Пишите.
А. Макаренко
В. М. РООТ
6 октября 1938, Москва
Дорогая Вера Михайловна!
За машинку не сердитесь, я привык, - лучше пишется и лучше думается. И, кроме того, все равно через сто лет совсем забудут, как писать пером, а перья останутся только в музеях, да и то ржавые.
Возвратился из санатория и нашел у себя Ваши письма. Спасибо и за письма, и за снимки, и за ласковой тон.
Что у Вас произошло? Почему седеют виски и почему такой лирически-грустный тон?
12 октября я приезжаю в Ленинград, там буду до 18 октября, целая куча всяких встреч и обсуждений. Имеется ли у Вас телефон? В Ваших письмах не нашел. Очень Вас прошу, давайте повидаемся. Где я остановлюсь, можно будет узнать в Союзе писателей, а еще лучше напишите мне сюда, - успеете? Как Вам позвонить? Иначе я не решусь беспокоить Вас дома.
Скорее всего меня остановят в гостинице "Интуриста". Не знаю, как она называется, помню, что возле Исакия.