Пища любви - Страница 10

— О господи! Мы же столько не съедим.

— Quanto basta. В самый раз. Тут всего понемножку, ровно столько, чтобы пробудить аппетит. Это не американские стейки, которые давят на желудок и превращают тебя в… — Он вдруг заволновался. Из-за закрытой двери послышался какой-то звук.

— Кто это? — спросила Лаура.

— Мой сосед по комнате. Не беспокойся, он как раз уходит.

— Он тоже шеф-повар?

— Бруно? Не совсем. Он практикант. Бутылки моет. Ну, приступим к еде?

Лаура никогда не ела ничего подобного. Вернее, она, как выяснилось, вообще никогда не ела. Ей казалось, что эти ароматы всегда жили в ее воображении, но только сегодня она впервые действительно попробовала эту еду. Каждое следующее блюдо впечатляло еще больше, чем предыдущее. Спагетти под густым соусом из мяса и вина, сытным, острым и густым. А баранина, наоборот, розовая и сладкая, такая нежная, что тает во рту. Томмазо подал ее без овощей, но потом принес первый гарнир, contorni — целый артишок, смазанный теплым оливковым маслом с лимонным соком и посыпанный мятой. Лаура слизала с пальцев все масло, не оставив ни капельки, а ей казалось, что она может съесть еще столько же. В конце концов у нее даже голова закружилась от всего этого великолепия.

Томмазо оставил ее одну, отправившись закончить с аспарагусом. Через несколько минут, заскучав в одиночестве, Лаура решила пойти помочь ему. Она собрала грязные тарелки и понесла их на кухню.

— Томмазо! Давай, я пока помою посуду.

Она толкнула дверь, но та не открылась.

— Извини, — прокричал изнутри Томмазо. — Опять заело. С ней это иногда бывает.

Лаура подергала дверную ручку.

— Может, мне поднажать снаружи?

— Нет, я сейчас все сделаю.

На какую-то долю секунды Лауре показалось, будто она слышит за дверью шепот, но это Томмазо тихонько напевал, пока готовил.

Наконец дверь открылась, и он вышел, держа в руках большое плоское блюдо, от которого шел божественный аромат.

— Готово. Можно садиться за стол.

Через несколько минут они уже ели аспарагус. От его великолепного вкуса захватывало дух. Кончики стебельков, пропитанные взбитым яичным желтком и вином, были такими нежными, что их можно было рассасывать, но книзу они становились тверже, и тут уже приходилось жевать.

— Томмазо, — восторженно произнесла Лаура, — я должна сказать тебе…

— Я знаю, — сказал он, улыбаясь, и Лауру захватила томная волна чувственности.

На кухне Бруно перенес грязные кастрюли в мойку и осторожно, чтобы не издать ни звука, поставил их в воду.

— Что ты делаешь в Риме? — услышал он голос Томмазо.

— Пишу работу по истории искусства для конкурса — ответила девушка. — Победитель приедет в Рим на целый год. — В ее голосе было что-то, вызвавшее у Бруно ассоциацию с десертами, меренгой и сладким сабайоном, с тем, как кусочки персика булькают, когда их опускаешь в вино. Не в силах справиться с любопытством, он прислушался к разговору.

— Но тебе ведь можно и поразвлечься?

— Шутишь? История искусства и есть развлечение. — Бруно улыбнулся, представив себе выражение лица Томмазо. — То есть, — продолжала девушка, — я хотела сказать, что ты уже к этому привык. Можешь в любой момент пойти и посмотреть на Караваджо. А мне, возможно, больше и не придется.

— Караваджо?

— Ты не знаешь Караваджо? — искренне удивилась девушка.

— Конечно знаю, — быстро нашелся Томмазо. — Все в Риме знают Караваджо. Что ты любишь больше всего?

— Ну, не знаю… Трудно выбрать что-нибудь одно…

— Еще бы.

— …но уж если не отвертеться, пожалуй, «Предсказателя судьбы» в Музее Капитолия.

Бруно кивнул и опустил руки в воду. У него эта картина тоже была любимой. Девушке Томмазо не откажешь во вкусе.

— Если бы я был художником, — произнес Томмазо благоговейным тоном, — я бы рисовал только тебя, Лаура. И тогда все мои картины были бы прекрасны.

Бруно расплылся в широкой улыбке. Может, Томмазо и не умеет готовить, но когда дело доходит до обольщения, тут ему нет равных. Бруно вытер руки, на цыпочках подошел к двери и ушел.

Наконец добрались и до рикотты, ломтиками уложенной на тарелке. Томмазо принес biscotti и vin santo к потертому старому дивану.

— Я уже очень много выпила, — пробормотала Лаура.

— Римляне любят говорить, что «anni, amori e bicchieri di vino, nun se contano ma».

— «Годы, любовников и бокалы вина не нужно считать», — перевела Лаура.

— Точно — Томмазо опустил печенье в золотистую жидкость и медленно поднес бокал к ее губам.

Лаура помедлила, но все-таки открыла рот. Он наполнился сладким виноградным вкусом. Лаура зажмурилась от удовольствия.

— Боже, как вкусно…

— Sei bellissima, — прошептал Томмазо. — Ты прекрасна, Лаура, — он обмакнул в вино два пальца. Лаура снова помедлила, но разрешила ему положить их ей в рот. Она облизала липкое медовое вино, все до последней капельки. Несколько капель упало ей на шею, и Томмазо жадно слизнул их языком, пока Лаура держала во рту его пальцы.

Он начал неторопливо раздевать ее, снимая вещи одну за другой, как будто отделял листья от артишока, и время от времени целовал. «Именно об этом я и мечтала, — думала Лаура — Кто бы мог подумать? Разве что Карлотта. Да, Карлотта была права».

Теперь он снимал красную баску, развязывая маленькие бантики. Лаура почувствовала, как ослабевают завязки, и выгнула спину, чтобы Томмазо было удобнее. Он сосредоточенно возился с одной тесемкой. Потом дернул за нее.

— Подожди, — пробормотала Лаура. — Ты ее затянешь.

— Я возьму нож, — нетерпеливо предложил Томмазо.

— Лучше я сама, — быстро возразила Лаура. Когда она развязала тесемку, Томмазо опустился перед ней на колени, молитвенно сложил ладони и что-то забормотал по-итальянски.

— Что ты делаешь? — спросила Лаура.

— Читаю молитву, — сказал он, глядя на нее голодными глазами.

На следующее утро Винсент, Систо и прочие ранние посетители заведения Дженнаро страшно радовались, когда увидели, как Томмазо бежит по улице к бару, еще мокрый после душа и в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер.

— Due cappuccini, Gennaro, presto per favore [18], — выкрикнул он. По широкой улыбке Томмазо было ясно, что у него есть все основания для спешки, и друзья догадались, в чем причина. Они приветствовали его взрывом аплодисментов.

Остановившись лишь для того, чтобы схватить парочку cornetti и две чашки кофе, Томмазо помчался обратно, уворачиваясь от машин. Какой-то пикап просигналил ему, и хотя Томмазо прокричал ему в ответ обычное для римлянина «Катись и гуди на свою жену, идиот, здесь и без тебя не развернешься!», его мысли в тот момент были заняты совсем другим.

Она вернулась в спальню, приняв душ, завернутая в полотенце. Ее мокрая кожа сияла в лучах утреннего солнца, а откинутые назад волосы прилипли к спине.

— Как ты прекрасна, — искренне восхитился Томмазо — Sei bellissima, Laura — Он взял со стола фотоаппарат. — Улыбнись! — Она улыбнулась, и Томмазо нажал на кнопку. — А теперь обратно в постель! — Он похлопал рукой по кровати за своей спиной, где их поджидал поднос с завтраком.

Лаура прыгнула в постель и обняла Томмазо. Он подцепил пальцем пену из чашки с капучино и намазал кончик ее очаровательного носика. Она засмеялась, Томмазо взял чашку у нее из рук, поставил на пол и повернулся, чтобы поцеловать Лауру. Она на секунду задумалась, потом рванулась к нему и принялась страстно целовать Томмазо, прижимаясь к нему всем телом.