Пионерский подарок - Страница 14
У Тимофея Двинянинова были свои причины любить собак. Собака спасла ему жизнь.
Однажды зимой, в погоне за росомахой, хитрым, увертливым зверем, который нередко уводит охотника за много километров от дома, Тимофей зашел на лыжах далеко в тайгу; зимний день короток — решил заночевать у костра. Белка была с ним.
Ночью поднялся сильный ветер. Бурей свалило громадную сухостойную ель. Тяжелое дерево придавило спящего охотника, как могильной плитой, погребло его под собой.
Сколько не бился Тимофей — не мог освободиться. Одна нога была сломана, он потерял много крови. Попал, как в капкан. Пропадать в тайге!..
Вот тут-то Белка и показала свой ум. Она долго крутилась около беспомощного хозяина, скребла когтями мерзлую землю, пытаясь помочь ему, с жалобным повизгиванием лизала его в лицо. Понимала, что попал в беду… Но что может сделать собака, если бессилен человек? Оказалось — может…
Инстинкт подсказал ей, как следует поступить. Оставив хозяина, она пустилась прочь. Сперва Тимофей решил, что она зачуяла зверя и по своей ловчей привычке не удержалась от преследования; но собака долго не возвращалась; не слышалось и ее лая, которым она обычно давала знать, что нашла добычу… Куда она? Тимофей ума не мог приложить, что сделалось с лайкой.
Прошел час, прошло два часа — собака не возвращалась. И вдруг, когда охотник был готов подумать, что она покинула его, послышались голоса людей, поскрипывание снега под лыжами, звонкий собачий лай, — к нему спешила помощь. Оказалось — Белка направилась прямехонько домой, подняла там тревогу и привела людей на выручку хозяина.
И вот теперь, сидя в землянке близ переднего края, поглаживая жесткой рукой мягкую собачью шерсть, Тимофей вспоминал и это памятное событие, и многое другое. Перед глазами возникала таинственно-молчаливая зимняя тайга: вот он берет ружье, надевает лыжи и отправляется на промысел. Ровный прямой след ложится позади. Белка то умчится вперед, то возвратится к хозяину. Легко и привольно дышит грудь…
— Э-эх, Малыш, — вздыхая, задумчиво говорил в такие минуты Двинянинов, — пошли бы мы с тобой в тайгу. И Белка, само собой, с нами… Охота там у нас — знатная!..
Он умолкал, поскольку не привык говорить много, а Малыш смотрел в глаза человеку добрым сочувствующим взглядом, лизал руку, словно понимал.
— Э, дядя, совсем расчувствуешь собаку, — замечал вожатый Малыша, почему-то с первого дня называвший бронебойщика не иначе, как «дядя».
— А тебе уж не жалко ли? — басил тот.
— Не жалко, а непорядок, — говорил вожатый с подчеркнутой строгостью, но, впрочем, не мешал.
Малыш, прислушиваясь к их речам, ластился то к одному, то к другому, поблескивая черными бусинками глаз и виляя хвостом, выпрашивал подачку или ласку, а получив одно либо другое, а то и все зараз, блаженно замирал… Где ему знать, что никакого урмана ему не видать, что люди давно произнесли над ним свой приговор.
Недолгое затишье сменилось новым яростным натиском гитлеровцев. Передышка была нужна противнику для того, чтобы перегруппировать свои силы и подтянуть свежие резервы.
Сначала, решив прощупать советскую оборону, они послали десяток танков, которые, появившись от черневшего на горизонте леса, медленно приближались рассыпным строем, время от времени останавливаясь и стреляя.
В окопах был дан приказ: без команды не стрелять, подпустить танки ближе, чтобы поразить вернее.
С напряженным ожиданием советские бойцы следили за приближением вражеских танков. Пора бы уж открывать огонь. Но лейтенант молчит, не отрывая взгляда от приближающегося врага.
Танки-ближе, ближе… Поглощенные созерцанием наступающего противника, бойцы не заметили, как в окопах появились собаки. Вожатые привели их по ходу сообщения. Четвероногие бойцы были в боевой готовности; каждая с небольшим тючком на спине.
Внезапно все увидели их. Четыре собаки, раскинувшись веером на снегу, мчались навстречу головным танкам. Двинянинов сразу узнал черно-пегого Малыша, и сердце его болезненно сжалось.
— Смотри, смотри! — переговаривались в окопах.
Из танков тоже заметили животных и открыли огонь. Но трудно попасть из танка в такую небольшую и быстро передвигающуюся мишень…
Собаки уже пересекли половину пространства; еще минуту и… Но что это? Танки один за другим быстро разворачиваются; их пушки уже не смотрят вперед, а обращены назад; они прибавляют ходу… Они уходят! Уходят!
Это было так неожиданно и удивительно: танки — эти грозные самодвижущиеся крепости, вооруженные пушками и пулеметами, испугались собак! Есть от чего прийти в изумление.
Кто-то не выдержал и крикнул: «Ура-а!» Крик этот подхватила сотня голосов. Громкий и страшный для врага клич разнесся над окопами и словно подстегнул убегающие танки, заставив их увеличить скорость.
Раздался резкий переливчатый свисток-приказ собакам вернуться. Три из них повиновались немедленно; только одна пробежала еще десяток метров, затем, как бы нехотя, повернулась и направилась на призывавший ее свист. Двинянинов с блеском радости в глазах следил за тем, как Малыш достиг окопа и, целый, невредимый, бодро помахивая пушистым хвостом, спрыгнул вниз; за ним попрыгали в окоп остальные три собаки.
— Дела!-обсуждали вечером солдаты дневное событие.- Испугались собак, а? Чудеса! Вот так вояки!
Минутами Двинянинову казалось, что всякая опасность миновала и теперь уже ничто не грозит Малышу. Сам не замечая того, он связал с Малышом все свои думы о мирной жизни, о доме; Малыш уцелел, и Двинянинов был счастлив. По-видимому, нечто вроде этого испытывали и вожатые, потому что старались, всячески обласкать собак. В действительности все случившееся было для Малыша и его трех товарок всего лишь небольшой отсрочкой.
В тот же час на следующий день на позиции советских войск обрушился ливень огня и металла. После артиллерийской подготовки гитлеровцы снова пошли в атаку. На этот раз из леса двинулось одновременно не меньше сотни танков; за ними, пригибаясь, бежала пехота. Словно черная туча растянулась до края горизонта. По наступающим открыла огонь противотанковая артиллерия. Вспыхнул один танк, другой, третий…
Горячий, смертельный бой закипел по всей линии советской обороны. С привычным самообладанием Двинянинов ждал, когда сможет вступить в дело и его бронебойка, которую за отличную «работу» бойцы называли «золотым ружьем».
Танки приближались. Уже отчетливо видны черные кресты — эмблема фашистского насилия над миром; короткие рыльца пушек непрерывно исторгают желтые языки пламени.
Два танка двигались прямо на Двинянинова. Тщательно целясь, он стал стрелять. Пули забарабанили по броне неприятельской машины; Тимофею удалось поджечь ее. Но только он хотел перенести огонь на второй танк, как сильный разрыв мины на минуту оглушил его, засыпал землей. Когда Двинянинов очнулся и протер глаза, вторая вражеская машина была уже недалеко от него, а бронебойка лежала разбитая вдребезги.
Двинянинов тревожно оглянулся. И вдруг увидел: вожатый Малыша готовит собаку к атаке на танки. Подняв собаку на бруствер окопа, он что-то скомандовал ей, что именно — Двинянинов не расслышал, да это и не имело значения. Три другие собаки уже стлались по земле в стремлении скорей достичь цели, ловко обходя воронки и рытвины, бесстрашно лавируя на поле смерти, под свист пуль и грохот разрывов.
Два столба пламени взметнулись одновременно, два взрыва потрясли воздух, и два вражеских танка перестали существовать, подорванные четвероногими защитниками рубежа. Третья собака была убита шальным попаданием. Однако и мертвую уцелевшие танки тщательно обходили, ибо и мертвая она была опасна для них.
Все это автоматически отметила зрительная память Двинянинова, как и то, что Малыш был еще жив и продолжал бежать. Его черно-пегая прыгающая фигурка, становившаяся по мере удаления меньше и меньше, быстро сближалась с целью.