Пингвины над Ямайкой - Страница 12

Репортер покачал головой, выражая свое категорическое несогласие.

– Ничего не выйдет, доктор Чинкл. История учит нас, что после революционного разрушения старых общепринятых стандартов, в обществе утверждаются новые.

– У нас в стране этот урок истории выучен, – ответил Кватро, – И в Великой Хартии заложен соответствующий иммунитет. Любой, кто попробует ввести общепринятые стандарты такого рода для страны, для округа или для локальной общины, будет нейтрализован высшей мерой гуманитарной самозащиты.

– Извините, доктор Чинкл, но я не понял. Как отличить преступника, который хочет внедрить антигуманные стандарты, от общественного деятеля, который предлагает общественно-полезные стандарты, основанные на гуманизме и порядочности?

Кватро Чинкл снова улыбнулся и спокойным четким голосом пояснил.

– Нет никаких отличий. Любой такой стандарт, или, как говорят на условном Западе, моральный императив, гуманитарно-опасен. Человек становится несвободным лишь посредством воздействия деприватора, который объявляет: «Над тобой есть хозяин, автократ, высшая сила, императив! Подчинись ему!». Если человек психологически подчинился… Не важно, чему или кому… то его гуманитарный потенциал потерян, раздавлен реальным или мнимым внешним авторитетом. Почти у каждого человека бывают моменты, когда он готов подчиниться и утратить свободу. Но, если в такой момент рядом с ним не окажется деприватора, то неприятность просто не сможет произойти. Тривиальное решение проблемы: ликвидировать любого деприватора, независимо от того, подчинения чему он требует. Нет возбудителя – нет инфекции.

– Вы уверены, что эту проблему надо решать пулеметом? – раздался вопрос из зала.

– О! – произнес математик, – Это снова вы, прекрасная сердитая сеньорита?

Девушка в футболке с эмблемой «Hawaii Pacific University» тряхнула головой.

– Это я, и нечего тут иронизировать! Я задала довольно серьезный вопрос.

– Да, – согласился Чинкл, – Вопрос серьезный. В Великой Хартии заложен именно пулеметный метод решения. Конечно, он не идеален, но он практически работает.  Возможен ли другой практически работающий метод? Вероятно, да, но пока что, насколько мне известно, никто его не придумал. А у вас есть идеи на этот счет? 

– Представьте себе, есть! Еще в прошлом веке Френсис Фукуяма объяснил, что существует единственная позитивная система целей и ценностей: либерально-демократическая. Две ее альтернативы – коммунизм и фашизм – показали свою несостоятельность. Так, зачем отбиваться из пулемета от позитивной системы?

Кватро Чинкл поднял глаза к потолку и негромко вздохнул.

– Ох уж, этот неоконсерватизм великого Фукуямы! Он так привлекателен в своей простоте, что мало кто видит его главный методический дефект.

– Какой же? – с вызовом в голосе спросила девушка.

– Банальный. Некая система, не важно даже какая, объявляется финальным пунктом политэкономического развития. Allez! «Конец истории», как говорил сам Фукуяма. Никакое развитие продукционных и социальных технологий, не сможет поколебать чемпионской позиции либеральной демократии североамериканского образца. Это настолько антинаучный подход, что его и обсуждать-то всерьез не хочется. Однако, придется. Что же такое неоконсерватизм? Это идеологическая доктрина, которая рекомендует сохранить некую политическую систему навсегда. Конечно, для этого потребуется остановить развитие ряда научных направлений. Фукуяма настаивал, в частности, на торможении генной инженерии, клонирования, и любой модификации человеческого организма. Такое нелиберальное отношение к прикладной науке, под флагом либерализма, как-то сразу заставляет усомниться в искренности автора. Если предложенная им политическая система обеспечивает обществу наилучшие условия развития, то она должна стимулировать перспективные технологии. Если же она их блокирует, то значит, она действует против вектора объективного развития. Теперь вспомним о том, что никакой социум не может стоять на месте. Или прогресс, или регресс. Одно из двух. В данном случае, как мы определили, предлагается регресс. Возврат к «Старому Доброму Прошлому». К тому состоянию общества, в котором существующие институты политической власти были наиболее стабильны. Можно заключить, что неоконсерватизм – это стремление системы отступить от горизонта научно-технического прогресса, за которым эта система утратит стабильность. Цена такого отступления: утрата научно-технического лидерства. Ведь вокруг уже есть альтернативные системы, которые способны сохранять стабильность за указанным горизонтом, и которые будут стимулировать у себя научно-технический прогресс. Система, вставшая на путь неоконсерватизма, рискует технологически отстать от альтернативных систем, и быть поглощенной путем тривиальной военной агрессии. Казалось бы, из этой ловушки Фукуямы нет выхода. Но, посмотрев на ситуацию внимательно, мы увидим одну интересную стратегию. Корпорации, занимающиеся научно-прикладными темами, которые несовместимы с неоконсерватизмом, могут вывозить свой научный капитал в бывшие колонии, и оборачивать его там. Такая стратегия хорошо зарекомендовала себя сто лет назад, в ситуации, когда в развитых странах возникли проблемы с оборачиваемостью финансового капитала. Конечно, придется делиться результатами с партнерами в бывших колониях, но это не самое страшное. Прогноз относительно стран с режимом неоконсерватизма, видимо, надо строить именно в предположении о вывозе научного капитала.

Девушка в университетской футболке сосредоточенно наморщила лоб.

– Доктор Чинкл, я не помню, чтобы Фукуяма писал о вывозе научного капитала.

– Разумеется, не помните, потому что он об этом и не писал. Возможно, он вообще занимался только идеологическим PR неоконсерватизма, а не тем, как совместить неоконсерватизм с реалиями политэкономии и геополитики.

– А вы уверены, доктор Чинкл, что вывоз научного капитала необходим?

– При неоконсерватизме он просто неизбежен, – ответил Кватро, – Собственно, из некоторых развитых стран этот вид капитала уже вывозится.

– Но это же путь в никуда! – выкрикнул кто-то из зала.

Математик демонстративно развел руками.

– Вероятно, вы правы. В начале, в бывшие колонии переместится перспективная прикладная наука. Потом, лет через пять, за ней естественным образом, последует фундаментальная наука, и развитые страны условного Запада утратят машину для генерации научного капитала. Потом будет лет двадцать свободного падения, и… 

– А вы, не заплатив ни цента, получите нашу науку! – перебили его из зала.

– Мы бы заплатили, – с улыбкой ответил Кватро, – Но ведь вы ее не продаете, а выбрасываете, потому что, согласно Фукуяме, это вредная бяка. Собственно, такой алгоритм деградации империй воспроизводится со времен Древнего Египта. Некий правящий клан выводит страну в геополитические лидеры, а затем интересы клана смещаются в область стабилизации внутренней политики, и прогрессивный элемент вышвыривается из метрополии в колонии. Жители страны получают возможность наслаждаться «Старым Добрым Прошлым», а потом, естественно… 

Окончание его фразы перекрыли выкрики из зала, в которых слова «Фукуяма» и  «Неоконсерватизм» соседствовали с грубо-концептуальными «Fuck» и «Shit».

– Леди и джентльмены! – укоризненно произнес Нил Сноу, – Давайте, постараемся держаться в культурных рамках… Кроме того, я вижу: доктор Чинкл выразительно смотрит на часы… Действительно, мы обещали, что этот экспромт диспут займет примерно полтора часа, а прошло уже вдвое больше. К тому же, мы снова ушли от заявленного предмета обсуждения. Я имею в виду этику ученого и допустимость сотрудничества с теми или иными сомнительными политическими режимами.

– Знаете, Нил, – сказал Кватро, – Я принципиально против сакрализации науки. Эти разговоры о том, что у ученого должна быть особая ответственность за свою работу, совершенно иного этического порядка, чем ответственность инженера, техника или квалифицированного рабочего – просто безосновательны. Профессиональная этика ученого относится только к его работе. А вопрос о том, с какими правительствами работать, а с какими – нет, относится к личной, а не к профессиональной этике.