Петрушка — душа скоморошья - Страница 25

— Возьми, сынок. — Гусляр протянул шляпу Грека Петрухе. — Память тебе будет от ватаги твоей…

Кострюк испугался, что Петруха рухнет сейчас на снег.

— Мы пойдём, отец, — сказал он, заботливо придерживая парня. — А завтра, когда нас в связке выведут, свидимся…

Стражники расковали арестантов, открыли крышку ямы. Кострюк бросил вниз еду, спрыгнул первым.

— Левой ногой земли коснулся, — послышался голос Ерёмы, — верная примета: вести хорошие!

Кострюк едва успел подхватить мешком свалившегося на него Петруху — парня ноги не держали.

Вспыхнувшее было в яме оживление тотчас сменилось беспокойной, напряжённой тишиной.

И в этой тишине отчётливо было слышно, как старались перекричать друг друга сундучник и долговязый парень.

Случилась с Петрухой нервная горячка. Горел весь, никого не признавал, бредил, заговаривался.

В бреду-то всё и рассказал — почему от ватаги ушёл, какое с ним горе в дороге случилось.

Скоморохи всё с полуслова понимали — о их жизни речь. А прочие, кто в яме сидел, те толком и не разобрались — какие-то медведи, Потихони, Безобразовы да золото мальцу чудились. Одно слово — бред.

Кострюк и Ерёма каждый день в связке выходили, трав каких-то приносили, настоек. Отпоили, выходили парня. На пятый день полегчало, в сознание вошёл, заговорил, как прежде, — звонко, по-хорошему.

Скоморохи с ним долго шушукались в своём углу ямы.

— Кто украл выкуп, пусть заживо сгорит, — сказал Ерёма. — Чего потеряно — не воротишь. Какие люди-то погибли — вот кого жалеть надобно.

— Жалостью дела не поправишь, — пригорюнился Кострюк. — Нужно тех спасать, кто, ещё живой. Безобразова мы, Петрушка, знаем. Зверюга дикий, а не человек. Кроме денег, никакого разговора не признаёт. Скупей его я в жизни не видывал боярина.

— Встречались с вельможным боярином, свет Безобразовым, встречались, — качал головой Ерёма. — Как тогда в его яму не попали, дивлюсь.

— Спасать стариков нужно от Безобразова, — продолжал Кострюк. — Всенепременно. А для этого тебе, Петрушка, нужно вольным быть. Смекнёшь — авось ещё какое-нибудь «чудо» придумаешь.

— Может, отпустит воевода нас? — с надеждой произнёс Петруха. — Пообещаем ему денег немного, заработаем на базаре.

Но оказалось, что воевода-то, может, и отпустил бы, да стражники не желают расставаться с выгодными и доходными арестантами.

По слухам, которые дошли до скоморохов, воевода распорядился — ещё в первый день — так: пусть посидят в яме да на цепи походят, в ум войдут, забудут, как народ на бояр наущивать.

Теперь уже только от стражников зависело, сколько времени скоморохов в яме держать: неделю, две, три.

Петруха тут же кукольный разговор сообразил:

«Спрашивает кукла Воевода странника:

— Ну, как, мол, сидят глумцы?

Стражник головой в пол:

— Сидят, воевода-батюшка, уже почти в ум пришли!

— Вот, когда совсем поумнеют, — отвечает Воевода, — тогда пусть убираются подальше!»

Посмеялись, снова завздыхали.

— Так и до лета досидеть можно, — сказал Ерёма. — Арестант — он есть-пить не просит, сам корм добывает. Да ещё барыш приносит! Я бы стражником был, полную яму одних скоморохов держал, право слово!

— Надо помочь Петрушке уйти отсюда, — решил Кострюк. — Нам, конечно, за него сидеть подоле придётся, да уж, видно, так на роду написано нам с тобой, Ерёма, не нынче оседлыми стать…

— Подумаешь, печаль! — воскликнул Ерёма. — Сорок зим об этом думали, ещё зиму подумаем!

План бегства скоморохи обсудили раз сорок, обо всякой мелочи позаботились, чтобы осечки не вышло.

Гусляр — калика перехожий — всё по базару ходил. Он с Кострюком и Ерёмой каждый день встречался, разговаривали, даже ссорились.

Петруху заставляли в яме с куклами работать — сцены повторять, пальцы разминать, новые скоморошины придумывать.

После болезни, на третий день, когда Петруха ногами окреп, попросил Кострюк стражников вывести парня воздухом подышать.

Стражники обрадовались — уж очень болезнь Петрухи их по карману била.

На четвёртый день Петруха с Кострюком пошли в связке. Взяли с собой четыре куклы — Скомороха, Попа, Цыгана и Лошадь. Перед выходом из ямы надели на куклу Скомороха новый колпак — перекроили его из того, что от вора сипатого остался. На самый колпачный кончик бубенец приделали. Скоморох головой мотает — бубенец звенит.

— Пропадай моя голова с колпачком и бубенчиком! — кричит пронзительно, на весь базар, Скоморох.

А пропадать есть отчего: не может Скоморох на Лошадь купленную сесть. Хитрый Цыган сковал Скомороха и Лошадь цепью. Скомороха — за руку, Лошадь — за ногу. Так они и ходят вдвоём — друг друга терзают: то Лошадь тащит Скомороха, то Скоморох тащится за Лошадью.

Эту сценку Кострюк с Петрухой должны были показать возле кузнечного ряда.

С кузнецами всё время велись разговоры — то через гусляра, то через знакомых торговых людей — о том, как быстро сбить цепь с ноги арестанта. И хотя скоморохи, казалось, уже всё сообразили, Кострюк решил ещё одну проверку сделать — на куклах.

— Коли что не так будет получаться, — сказал Ерёма, — кузнецы подскажут. А стражники и не сообразят: подумают, что это просто так, обычные крики…

Кузнецы смотрели кукол, хохотали, дивились скоморошьей несообразительности. Скоморох плакал, бубенчиком тряс и приговаривал:

— Пропадай моя голова с колпачком и бубенчиком! Как только моя лошадь побежит, так я и умру!

— Да раскуйся ты, парень! — крикнул кто-то из кузнецов. — Это же проще простого!

— Как же я раскуюсь, — плаксиво спросил Скоморох, — когда у меня кузницы нет! Кузнецу хорошо, а вот я даже не могу руки поднять… руки поднять…

— Возьми два камня, — посоветовал другой кузнец, — да на один цепку свою положи, а другим по ней стукни.

— Ваши-то цепи слабой спайки, — добавил третий, — шов сразу и треснет. Засовывай в щель клин, бей крепче. С третьего удара звено развалится! Ну, а браслет тебе любой кузнец сымет!

— Дайте камень! — завопил Скоморох. — Дайте камень!

Когда нашёлся камень, он вместо цепи так ударил по Лошади, что та свалилась замертво.

Стражники смеялись вместе со всеми.

А один даже вступил в спор с кузнецом: разбивать-де цепь нужно не так, а ударяя кувалдой по стыку звеньев, расплющивать их кольца.

Когда Скоморох расковался и кукольная потеха закончилась, бубен был пущен по рукам, а выручка поделена между стражниками и скоморохами. Кострюку опять разрешили поговорить с гусляром.

Петруха складывал куклы и перемигивался с кузнецами.

«Кузнецу хорошо! — думал он. — Работа красивая, силы много, попробуй такого обидь! Он любому стражнику шею свернёт. И цепи ему не страшны. А как я, когда нужно будет, с цепью-то управлюсь?»

Гусляр куда-то исчез. Кострюк потянул за цепь — пошли, мол, за едой.

Побродили по рынку, купили немного съестного.

— Чего так мало? — спросил Петруха. — Ведь ещё деньги есть.

— Чудак человек! — удивился Кострюк. — Тебе ж на дорогу каждую полушку вот уже неделю копим!

…Скоморохи много успели сделать, пока Петруха болел: и возчика отыскали и весь побег сладили.

Когда вернулись в яму, Кострюк рассказал наконец Петрухе подробности о своём сговоре с гусляром.

Гусляру Кострюк передаст все куклы — есть надёжный дом, куда тот их отнесёт. Туда же сразу должен явиться Петруха после побега.

— С куклами тебе не убежать — их целый мешок, гляди-ка! — Ерёма показал собранный заплечный мешок, который ничем не отличался от обычных торб и кошелей, ютившихся на спинах мужиков. — А без них плохо: кукла всегда выручит, всегда поможет, в беде не кинет, сам знаешь!

— Их нужно уметь складывать, дело-то хрупкое, — наставлял Кострюк. — Ну-ка, Петрушка, вынь всё из мешка и снова в него положь!