Петр Первый - Страница 1

После кончины супруги, Марии Милославской, 14 марта 1669 года, царь Алексей Михайлович впал в такое уныние, от которого, по мнению его близких, ему так и не удалось до конца избавиться. Впрочем, кто смог бы заменить красавицу-царицу, о которой молва говорила, что она умела колдовать, а вместо изящной ножки у нее было раздвоенное копыто? За двадцать один год супружеской жизни она подарила мужу пятерых сыновей и шестеро дочерей. Трое из ее сыновей умерли друг за другом в младенчестве, а двое оставшихся, Федор и Иван, не отличались крепким здоровьем.[1] Федор был вовсе не глуп, но казался таким тщедушным, что царская мантия тяжким непомерным грузом легла бы на его слабые плечи. О том, чтобы оставить российский трон Ивану, дегенеративному юноше, страдающему эпилепсией, с отвисшей нижней губой и гноящимися глазами, отец не мог и помыслить без содрогания. Из всех дочерей лишь одна Софья заслуживала внимания. Она была хитра, энергична и дородна. Но царь не допускал даже мысли о том, что его наследником может стать особа женского пола. Ему нужны были еще сыновья, с широкой костью и ясным умом… Пустая супружеская постель приводила царя в отчаяние. Оплакивая покойную, он не знал, о чем больше скорбел – о желанной супруге или о заботливой матери для своих детей. В конце концов, он пока не так стар – всего сорок! – и еще достаточно сильный мужчина. Будучи очень набожным, нерешительным и сдержанным, он долго не сознавался в своих желаниях, а затем внезапно, после двух лет вдовства и молитв, решил жениться. В интересах процветания России он должен был вступить в брак еще раз. На портрете той эпохи царь изображен нерешительным, робким человеком в парчовом одеянии, усыпанном рубинами, изумрудами и жемчугом, в островерхой шапке, отороченной соболем и увенчанной крестом. В правой руке скипетр, в левой – держава. Коренастый бородач, под свисающими усами которого проглядывают розовые уста, с большим носом и напряженным взглядом.

Как только он объявил о своем намерении, двором овладела суета. По сложившимся вековым традициям царь должен был выбрать себе невесту из самых достойных и красивых девушек, которых приглашали с этой целью в Московский Кремль. Протоколом была зафиксирована дата – 14 сентября 1670 года. На этот день были назначены «смотрины» – претендентки из средней и высшей знати съезжались в сопровождении родителей в Кремль. Высоких и низеньких, блондинок и брюнеток, очень красивых и просто пригожих, юных и не очень, богато разряженных и скромно одетых объединяли невинность, красивое телосложение, скромность и горячее желание быть избранной. По прибытии во дворец их препровождали в терем – апартаменты, где женщины Древней Руси жили практически взаперти. Там специальные «смотрительницы» подробно расспрашивали, раздевали и ощупывали, чтобы выяснить, достойны ли они царской милости. Не избегали осмотра даже самые интимные места. Девушки, признанные недостойными, немедленно отсылались назад. Остальные щебечущей толпой отправлялись в палаты. Там они в волнении ожидали прихода монарха, который решит их судьбу. Шептались, молились, дрожали, и вот – распахнулась дверь: это он, царь-бородач, всемогущий вдовец Алексей Михайлович. Каждая мечтала его утешить. Он проходит между рядами в сопровождении царского лекаря. Взгляд замирает перед некоей Натальей Нарышкиной, он протягивает ей платок, расшитый золотом и жемчугом. Наталья опускает глаза. Она станет царицей.

На самом деле царь уже давно знал эту девушку. Он встречал ее у своего друга Артамона Матвеева, главы посольского приказа,[2] человека известного своей библиотекой, химическим кабинетом и самой большой диковинкой – супругой-шотландкой. Симпатизировавший Западу, этот новатор не хотел, чтобы его очаровательная воспитанница Наталья Кирилловна Нарышкина, дочь бедного и безвестного провинциального дворянина, жила взаперти за дверями терема. Допущенная своим опекуном к столу даже в присутствии гостей, она с первого взгляда пленила Алексея Михайловича. Высокая, с матовой кожей и черными глазами, опушенными длинными ресницами, обладающая скромными манерами, Наталья была олицетворением набожности и порядочности, мягкости и покорности. Она была на двадцать лет моложе царя, но разница в возрасте не беспокоила высокого гостя. Напротив, он рассчитывал, что ее свежесть сможет воскресить его угасшие чувства. Бремя усталости и болезней давило на него, и царь считал, что присутствие рядом молодой супруги его излечит. Пригласив всех боярских дочерей в Кремль на смотрины, он отдал дань традиции, хотя заранее знал имя той, которая разделит с ним ложе.

Свадьба была сыграна 22 января 1671 года. На следующий же день многочисленный и взыскательный клан Милославских, бывший в фаворе в Кремле во времена покойной царицы Марии, уступил место не менее многочисленному и не менее требовательному клану Нарышкиных, пришедшему с новой царицей Натальей Кирилловной. Несмотря на надменность вновь прибывших и тихую ненависть сдающих свои позиции, многие отметили очарование царицы. Патриарх Никон, имевший репутацию честолюбивого раскольника, ценителя женской красоты, привязался к ней и ни на шаг не отходил от новой царицы. Другим «воздыхателем» красавицы Натальи Кирилловны стал скромный придворный Тихон Стрешнев. Говорят, что царь закрывал глаза на ухаживания разных «молодцов», вьющихся вокруг его супруги.

30 мая 1672 года, по принятому в то время в России календарю, царица явила миру сына.[3] Ребенок был крещен с именем. Никто и представить пока не мог, что его будут величать Петром Великим, хотя астрологи и предсказали ему великое будущее. День его рождения был отмечен тем, что вблизи планеты Марс внезапно появилась звезда, а также и тем, что армия Людовика XIV под предводительством Конде и Туренна готовилась перейти Рейн. По мнению специалистов, эти военные события предсказывали, что перед новорожденным откроется увенчанная славой военная дорога.

Царь в знак благодарности Всевышнему помиловал нескольких узников, простил долги государственным должникам, а потом выкатил бочки с водкой и устроил пир, накрыв стол на 400 персон. Было подано 120 блюд, а в завершение трапезы вынесли десерты: огромный леденец в форме орла, утку, канарейку и попугая из сахара; сделанный из сладкого теста и раскрашенный в соответствующие цвета Кремль со стенами, башнями, пушками, пешими и конными воинами. Пока объевшиеся гости делали над собой усилия, чтобы проглотить еще какое-нибудь лакомство, акробаты, танцовщики и музыканты изо всех сил старались отвлечь гостей от содержимого тарелок. На следующий день, следуя европейским традициям, боярин Артамон Матвеев, чья воспитанница стала царицей, устроил спектакли в своем доме и во дворце. Большая часть пьес была сыграна на немецком языке, немецкими актерами, набранными в поселениях иностранных ремесленников в столице. А ученый монах Симеон Полоцкий, воспитатель царских детей, написал специально по этому случаю две пьесы по-русски: «Чудесный мальчик» и «Навуходоносор».

Больше всего Алексея Михайловича радовало то, что впервые его наследник родился крепышом. Все его предыдущие дети с колыбели отличались некрасивой внешностью с явными признаками дегенерации. Этот мальчик был сильным, красивым и резвым. Разница была настолько очевидна, что злые языки оспаривали происхождение Петра. Некоторые намекали, что царь, ослабевший с годами и истощенный болезнью, на склоне лет никак не мог стать отцом такого пышущего здоровьем младенца. Называли даже имена возможных отцов: патриарх Никон, исполин, сильный от природы, человек горячий и гениальный; или субтильный и энергичный Тихон Стрешнев, который был близок государю и Наталье Кирилловне. Даже спустя много лет Петр, терзаемый сомнениями относительно своего происхождения, во время одного из банкетов громко воскликнет, обращаясь к графу Ивану Мусину-Пушкину: «Этот, по крайней мере, знает, что он сын моего отца! А я так и не знаю точно, чей же я сын!»[4] И, подлетев к Тихону Стрешневу, продолжит пьяным голосом: «Скажи правду, ты мой отец? Не смей ослушаться! Говори, ничего не бойся, или я тебя удушу!» – «Государь, – отвечал Стрешнев, – я не знаю, что вам сказать: я был не единственным…» Петр закрыл лицо руками и, пошатываясь, вышел из зала.[5] Вопрос о происхождении Петра так и остался тайной. Однако когда он вырос, то ростом стал выше двух метров, как и патриарх Никон, умом и волей походил на Стрешнева и ни физически, ни моральным обликом не напоминал царя Алексея Михайловича. По свидетельствам современников, у царицы было много любовников. Но этот факт не проливал света на вопрос отцовства. И, кроме того, Петр был не первым и не единственным гениальным человеком, произошедшим от самого обыкновенного родителя. Подозрения, которые терзали его на протяжении всей жизни, вовсе не трогали лишь того, кто считался его отцом.