Пётр и Павел. 1957 год - Страница 48

– Miy… – только и сумела ответить, не замечая ползущей по щеке слезы.

– До свиданья, Нюра, – Авдотья Макаровна протянула ей руку лодочкой. – Чует моё сердце, не на век мы с тобой прощаемся.

– Ах, если бы! – согласилась девчушка и, улыбнувшись, церемонно пожала протянутую руку. Потом обернулась к Павлу. – А вы ничего не скажете мне на прощанье?..

– Почему же? – смутился парень. – Будьте здоровы!.. И ещё… Пусть никто вас не обижает. Ладно?.. Хотя в нашей жизни это, наверное, невозможно.

– Возможно!.. Возможно! – обрадовалась такому необычному пожеланию Нюра. – После того, что я за этот рейс узнала, что пережила, меня уже ничем обидеть нельзя. Я теперь закалённая, – и засмеялась, счастливая.

У пятого авгона Влад прощался с Людмилкой.

– Ты, само собой, можешь не верить, но… Клянусь, я ещё никого в своей жизни не обидел. Нет, врать-то врал… Оно, конечно, не без этого, но так, чтобы с последствиями, – никогда! Ты всё обдумай на досуге, я тебя не тороплю – дело серьёзное. Но особо тоже… не тяни… Короче, через две недели на этом самом месте в четырнадцать ноль-ноль по московскому времени встречаю сто двадцать шестой поезд, пятый вагон, и ты мне даёшь твёрдый и окончательный ответ. Лады?

И куда только подевалась Людмилкина бойкая говорливость?.. Она стояла у подножки вагона пунцовая и в растерянности теребила дерматиновый футляр, из которого торчали два флажка, жёлтый и такой же красный, как и её щёки. В ответ на предложение Влада Людмилка только коротко кивнула и вдруг, расталкивая выходивших на перрон пассажиров, кинулась обратно в вагон.

Павел Петрович протянул Владу руку.

– Рад был с вами познакомиться, Владислав Андреевич.

– Взаимно, – ответил тот и с готовностью пожал протянутую руку.

– Я бы очень хотел помочь Павлу, – сказал Троицкий и достал из кармана записную книжку. – Где вас можно будет разыскать, если моё желание совпадёт с моими возможностями?

– Пока не решил, товарищ генерал. Лучше я вас сам разыщу. Вы где намерены остановиться?

– В гарнизонной гостинице. Это где-то на площади Коммуны. Более точного адреса, к сожалению, дать не могу.

– А мне и этого достаточно. Через пару, тройку дней ждите гостей. Лады?

– Договорились, – и, помахав на прощанье своим попутчикам, Павел Петрович пошёл в сторону вокзала.

– Погодите!.. Товарищ генерал!.. – он обернулся и увидел бегущую по перрону Людмилку. Она с разбега чуть не сшибла его с ног и, запыхавшись, с трудом переводя дыхание, проговорила.

– Вот, Павел Петрович… Вам! – и протянула ему газетный свёрток. – Вы моего мёда так и не попробовали как следует… Кушайте на здоровье… Вам оно сейчас… ой! – как понадобится…

– Спасибо, голубушка, – он был очень тронут таким неожиданным и таким щедрым подарком. – Только напрасно вы!.. Ей Богу!..

– Мне Влад предложение сделал… Чтобы, значит, идти за него, – не слушая возражений, быстро затараторила девчонка. – Как считаете, соглашаться или отказать?.. Я только вас могу послушаться… Ведь у меня никого нет… То есть совершенно… И про деда пасечника я тоже наврала… Ведь хочется, чтобы всё, как у остальных, было… Вот и придумываю… Вроде, как в куклы играю… А тут уже не до игрушек, верно?.. Тут разговор, может, о всей жизни идёт… Мне замуж, знаете, как хочется?!.. Но боюсь, а вдруг он не тот… А?.. Вдруг ошибусь?.. Потом век локти кусать буду… А вы, Павел Петрович, человек умный, знающий про жизнь… Посоветуйте, что делать? Как скажете, так тому и быть!..

– С чего это вы решили, что я умный и знающий?.. Я, Людмила Степановна, в принципе советчик никудышний… Честное слово… – Троицкий в конец растерялся. – А в таком деликатном деле вообще считаю, безполезно какие-либо советы давать…

– Нет, полезно!.. Очень даже полезно!.. – настаивала Людмилка. В глазах её было столько мольбы, она так верила ему, что он неожиданно даже для самого себя… решился.

– Я бы на вашем месте ему бы не отказал, но и не согласился бы вот так сразу… С бухты-барахты. Вы ему, Людмила Степановна, дайте… Как бы это половчее сказать?.. Испытательный срок, что ли… Присмотритесь, узнайте друг друга получше… А впрочем… Не слушайте вы меня, сами решайте. Я ведь ни вас, ни Владислава толком не знаю…

– Вы мне только скажите, стоящий он человек или так… балабол? Какое у вас впечатление?

– Впечатление?.. Нормальное впечатление, но это…

Он не успел договорить, как она бросилась к нему на шею и крепко-крепко расцеловала.

– Спасибо, Павел Петрович!.. Так и знала: вы один сможете мне помочь!.. Огромное-преогромное спасибо вам!.. Добрый, прекрасный вы человек!.. – и радостная побежала назад, к своему пятому вагону. Уже на бегу помахала ему рукой и звонко, весело прокричала: – До скорого свидания, товарищ генерал!.. Я вас ни за что и никогда не забуду!..

Шедшие ей навстречу пассажиры с удивлением оглядывались на нелепую фигуру худого, нескладного человека в длинном не по размеру пальто. Даже самая смелая фантазия никак не позволяла признать в нём генерала. А сам "генерал", покраснев от неловкости и смущения, не без эдакого злорадства на свой счёт думал про себя: "Ну вот, уже и молоденькие девчоночки, одна за другой, на шею тебе бросаются!.. Дожил!.."

Первое, что поразило Павла Петровича, когда он вышел на Комсомольскую площадь – странная, непривычна тишина на улицах. Машин было много и двигались они по мостовой плотным потоком, но при этом не издавали ни одного сигнала, и Троицкому показалось даже, что он на короткое время оглох. Куда подевалась безпорядочная весёлая перекличка автомобильных гудков, клаксонов, радостный трамвайный перезвон?.. Почему глухая тишина повисла в воздухе, и только урчание моторов и шелест шин по асфальту нарушали эту глухую немоту?..

Не мог знать комбриг Троицкий, что Моссовет пару лет назад своим суровым постановлением запретил подачу звуковых сигналов на улицах Москвы, дабы оградить покой москвичей и гостей столицы от излишнего шума городского транспорта. Благое стремление. Безусловно – благое!.. Но для человека тридцатых годов, через девятнадцать лет вернувшегося на эту площадь совсем из другой жизни, такая тишина казалась тревожной, непонятной, ошеломляющей.

Справа от Ярославского вокзала за железнодорожным мостом высилось многоэтажное здание, увенчанное высоким шпилем со звездой в лавровом венке, а левее, чуть подальше, за обшарпанными крышами знакомых домов, ещё одно такое же. И тоже со шпилем. Когда Павел Петрович последний раз был здесь, этих "высоток" не было и в помине.

Машины "такси" тоже были совсем другими. Вместо высоких чёрных "Эмок", возле вокзала выстроились в ряд элегантные автомобили с покатыми крышами, и сбоку на капоте можно было прочитать, как называются эти разноцветные красавицы: "Победа".

"Да, жизнь шагнула от тебя далеко вперёд, дорогой товарищ!.. И хочешь – не хочешь, а придётся к этому привыкать!.. Наверняка, и не такие сюрпризы тебя впереди ожидают", – невесело усмехнулся про себя бывший комбриг и открыл дверцу кремовой "Победы" с шашечками на борту.

Водителем такси оказался жизнерадостный и очень полный грузин лет сорока. Было удивительно, как помещается его грузное тело за рулём, и вообще, как он умудряется вести машину, если руль упирается в его необъятный живот?

"Грузный грузин! Вот и каламбур нечаянно получился", – подумал Троицкий и улыбнулся.

– Тамарджоба, дорогой! – радостно приветствовал шофёр пассажира, включая счётчик. – Куда поедем, генацвале?

Мне нужна… – Павел Петрович запнулся. – Я, к сожалению, не знаю, точного адреса гарнизонной гостиницы. По-моему, где-то возле площади Коммуны.

– Не смущайся, дорогой. Найдём мы твою гостиницу. Всё, что душа твоя пожелает, найдём! – и он так рванул с места, что у бедного пассажира, который забыл, когда в последний раз ехал в такси, ёкнуло сердце. – Никто так хорошо Москву не знает, как Автандил Гамреклидзе, – и уточнил. – Это меня Автандилом зовут.