Пётр и Павел. 1957 год - Страница 46

Там, сидя за столиком, покрытым мятой, давно не стираной скатертью, Смагин, торопясь, перескакивая с пятого на десятое, рассказал ему всё, что случилось с ним после той минуты, как зачитали им приговор военного трибунала.

История эта длинная, всего сразу не перескажешь, но коротко выглядит она так: в лагере Фёдор сидел не четыре года, а семь, ему за драку с поножовщиной ещё сверх срока трёшку намотали когда вышел, работу найти не мог; он ведь, кроме того, как безшумно "языка" взять, ничего другого на гражданке делать не умел, вот по сию пору и перебивается случайными заработками; при вокзале найти их легче – тут всегда что-нибудь да подвернётся; пить начал сразу, как вышел, и бросать это занятие не собирается; семьи нет, денег тоже – словом, "везде полный абажур наблюдается".

Иван слушал, жалел приятеля, сокрушался вместе с ним, но, честно говоря, хотел поскорее расплатиться с официантом, встать и уйти. Но как тут уйдёшь, если Фёдор, опустошив один графинчик, попросил заказать ещё, и по всему видно было, отпускать Ивана на волю он не намерен.

Официант принёс новый графинчик с водкой, на всякий случай положил на стол счёт, придавив его к скатерти пустой солонкой, и отошёл к служебному столику, делая вид, что очень занят серьёзными математическими расчётами: странные посетители – монах и нищий – абсолютно не внушали ему доверия. А ведь прав оказался, словно в воду глядел!

В ресторан вошла парочка – щеголеватый майор с малиновыми петлицами на кителе и молоденькая фифочка в какой-то немыслимой шляпке на голове. Что заставило Ивана посмотреть в сторону вошедших непонятно, и уж совсем необъяснимо, зачем он толкнул Фёдора под локоть и еле слышно прошептал: "Гляди, никак знакомый наш. Узнаёшь младшего лейтенанта?" Смагин мотнул головой в ту сторону, куда указал Иван, и прохрипел, стиснув в ярой ненависти кулаки: "Какой сюрприз!.. Синичка к нам залетела!.." Потом резко вскочил, опрокинув стул, и нетвёрдой походкой на вихляющихся ногах направился к малиновому майору. Иван хотел крикнуть ему: "Не надо, Фёдор! Стой!" – но крик застрял у него в глотке.

"Здорово, Синичка! – Фёдор с размаху плюхнулся на стул рядом с нарядной фифочкой. – Давненько мы с тобой не виделись, Славик! Как поживаешь?.."

Брезгливая мина на лице майора сменилась удивлением, а следом судорога животного страха перекосила его гладковыбритое лицо.

"Смагин, ты?.." – еле слышно пробормотал он. – "Угадал!" – обрадовался Смагин. – "Славочка, убери отсюда это животное," – дамочка поджала свои ярко накрашенные губки. – "Помолчи, падла! – Фёдор что есть силы шарахнул кулаком по столу, отчего фифочка тихо стала сползать со стула, а он, улыбаясь, ласково обратился к её кавалеру: – Выйдем на минутку, поговорить надо!.."

Иван понял, скандала не избежать. Схватив счёт, он почти бегом бросился к официанту. Майор, белый, как полотно, медленно поднялся из-за стола. "Не надо скандалить, Смагин… Нехорошо… Лялечка, подожди меня, я сейчас…" – и вместе с Фёдором направился к выходу.

Кошелёк, как назло, застрял в кармане брюк, и, пока Иван доставал его из-под рясы, прошла, казалось, целая вечность. Но, когда он, наконец, расплатился и выбежал в холл, там не было ни души. Безродный кинулся в одну сторону, потом в другую и в растерянности остановился. Понял, лучше здесь подождать: рано или поздно они должны объявиться. И точно, через несколько минут из ресторанного туалета вышел Фёдор.

Но он был один.

Иван почуял недоброе.

"Где майор?" – "Там… отдыхает", – усмехнулся довольный Смагин и кивнул головой в сторону двери, на которой чернела большая буква "М". Однако, руки у него дрожали.

Иван бросился в туалет и сразу увидел: из дальней кабинки торчала неестественно согнутая нога в начищенном до зеркального блеска офицерском сапоге. С гулко бьющимся сердцем он заглянул за перегородку. Славик Синицын лежал на полу, а из груди его торчала мельхиоровая вилка, которой Фёдор пять минут назад ковырял салат оливье. Как Иван не заметил, что Смагин, прежде чем выйти, прихватил её со столика в ресторане?!..

– Таким образом, я в очередной раз по уши увяз. Во всесоюзный розыск меня объявили, у всех милицейских участков фотографии развесили. Ты случаем не видал? – поинтересовался Иван.

– Фотографию эту я в твоём деле видел. Мне в милиции следователь Семивёрстов показал. Не знаешь такого? – теперь для Алексея Ивановича всё в деле Ивана стало ясно.

– Как не знать! Он и меня… допрашивал, – с горькой усмешкой ответил тот. – Ловкий такой, а со мной ошибся маленько. Ему бы меня сразу в КПЗ засадить, а он только подписку о невыезде взял и на все четыре стороны отпустил. Не знал, что я, подлец, этой промашкой его воспользуюсь.

– Но как на вилке отпечатки твоих пальцев оказались?

– Честно скажу, растерялся я тогда. Мне бы из этого туалета поскорее ноги уносить да подальше, а я… Сдуру вилку из его груди вытащил, милицию вызвал… Словом, влип хуже некуда.

– А что приятель твой, Смагин?

– Он-то сразу дёру дал. Но через два дня его взяли. На первом же допросе он на меня показал – мол, "вместе с Найдёновым мы Славика к праотцам отправили". Но синицынская фифочка видела, как я с официантом расплачивался… Она на меня сразу внимание обратила: первый раз человека в рясе увидала и на допросе показала, что из ресторана я вышел гораздо позже Фёдора. Семивёрстов поверил ей и, видимо, поэтому отпустил меня.

– Но как приятель твой смог на такую подлость решиться?!.. Ведь вы на фронте не раз в лицо смерти глядели!.. Хоть убей, не понимаю!

– Не осуждай, – остановил Алексея Иван. – Хоть и не след за самоубийц молиться, но я каждый день среди усопших его поминаю. Фёдора Смагина, Лексей, нет уже на этом свете. И на том тоже… покой обрести ему не суждено. Слыхал я, повесился он… в Бутырке.

– Видать, угрызения совести загрызли, – не сдавался Богомолов.

– Как бы там ни было, только с его смертью у следствия ни одного обвиняемого не осталось. А куда это годится?.. Вот они и решили меня к этому делу пристегнуть… Третий месяц покоя не дают, из угла в угол гоняют… Обложили со всех сторон, ни вздохнуть, ни охнуть.

– А как ты узнал, что за тобой охота идёт?

– Я, как в монастырь вернулся, сразу к отцу Симеону, игумену нашему, на исповедь пошёл. Рассказал всё, как было, и совета попросил. Он, само собой, расстроился очень: времена сейчас смутные. Сам понимаешь, ежели в убийстве всего лишь один из его братии замешан, чёрная тень на весь монастырь ложится. Потому и сокрушался отец Симеон, и горевал: понимал, если поймают, "вышки" мне не миновать. На другой день ранним утром, ещё не рассвело, призвал он меня к себе и велел тихо из обители исчезнуть. Денег дал и адрес своего троюродного брата, у которого я мог бы на время схорониться. Звали его Игнат и жил он на глухом хуторе в десяти километрах от монастыря. Я в тот же день волю его исполнил – бежал, словно бандит с большой дороги, разыскал Игната и затаился у него. Ночевал в бане и без особой нужды в светлое время суток на двор старался не выходить. К нам из обители Сашка-послушник раз в неделю приходил. Еду приносил, а главное – свежие новости. От него-то я и узнал о самоубийстве Фёдора и о том, что к отцу Симеону Семивёрстов приезжал, а с ним ещё четверо. Сам с игуменом заперся, а четвёрка других принялась по монастырю рыскать и братьев одного за другим расспрашивать: где я, куда ушёл, почему, когда?.. И я понял, рано ли, поздно ли, но проговорится кто-нибудь ненароком, а потому поблагодарил Игната и в бега ударился. Первым делом к вам в Дальние Ключи стопы направил. Не знал, что отец Серафим опять за "колючку" угодил. Его-то не встретил, зато с тобой, Алексей, познакомился.

– А зачем от меня сбежал?.. Внезапно, ни слова не сказавши? – в голосе Алексея Ивановича прозвучала обида. – Неужто думал, доносить на тебя стану?..