Пётр и Павел. 1957 год - Страница 29

– Галина Ивановна, напрасно вы так безпокоитесь, – попробовал возразить Иосиф, но дверь за ней уже закрылась.

– Ну, мужики, – Егор разлил самогон по стаканам. – За твоё счастливое освобождение, Лексей!.. Я грешным делом решил, замели тебя, как тогда в пятьдесят втором. Слава Богу, ошибся… Будем!.. – он чокнулся со всеми подряд, залпом опрокинул в себя стакан, но не поморщился, а уважительно спросил: – Анисьино производство? – Алексей Иванович подтвердил. – Качественный продукт по одному запаху признать можно, – в области самогоноварения Егор был крупным специалистом. Ещё бы! За свою жизнь он перепробовал все сорта местного самогона и теперь, как профессионал-дегустатор, мог безошибочно определить изготовителя.

Закусив щепотью квашеной капусты, Егор достал кисет с махоркой, любимую трубочку, устроился поудобней и приготовился слушать.

– Рассказывай, Лексей, всё по порядку. Чего они от тебя хотели?

И, хотя Алексей Иванович уже рассказывал сегодня о своих злоключениях Галине и вспоминать о них ему вовсе не хотелось, отказать героической троице в её законом праве тоже узнать подробности своего краткосрочного ареста не мог, потому что понимал, это было не просто праздное любопытство посторонних, а живое участие близких людей в его судьбе.

Он вздохнул и начал свою горестную повесть во второй раз.

Зажатый на заднем сиденье "Победы" с одной стороны майором милиции, а с другой – человеком из "органов", Алексей Иванович всю дорогу до райцентра гадал, какой противоправный поступок мог совершить такой тихий и набожный человек, как Иван. Хотя и понимал: в нашей стране противоправным деянием может стать всё, что угодно. Даже обыкновенный чих в неподходящий момент в не подходящем для этого месте.

В райцентре Алексея первым делом доставили в отделение милиции и поместили в камеру предварительного заключения. Здесь он уже бывал, когда вместе с отцом Серафимом его арестовали за "антисоветскую агитацию и пропаганду", так что впечатление было такое, будто вернулся он в давно знакомые, обжитые места: те же дощатые нары, те же стены, наполовину выкрашенные синей масляной краской, а на них те же знакомые надписи, изрядно расцвеченные ненормативной лексикой. А как же иначе?!.. Любят наши граждане оставлять свои автографы на самых видных местах. Более всего для этого пригодны памятники архитектуры, монументы, дощатые и оштукатуренные заборы, стены общественных туалетов. А уж в местах вынужденного заключения, как говорится, сам Бог велел. Борьба за всеобщую грамотность принесла-таки свои плоды.

Вины за собой Алексей не чувствовал никакой, сажать в кутузку его было не за что, а посему отнесся он к лишению свободы спокойно и даже философски. Пока его не трогали, он мог привести в порядок свои мысли и чувства. А они у церковного старосты были в полном раздрызге. Во-первых, закрытие храма произвело на него ошеломляющее впечатление. В душе он не соглашался, протестовал, никак не мог поверить, хотя сам отдал в руки Коломийца ключи от церкви. Во-вторых, судьба Ивана была для него не безразлична, и он, теряясь в догадках, мучительно вспоминал подробности всех разговоров с ним, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, какой-нибудь намёк, чтобы понять, в чём провинился тот перед законом, но… безуспешно.

В конце концов, Алексей решил помалкивать. К тому же он на самом деле не знал про своего постояльца практически ничего. Одно только, что тот старца Антония навестить собрался, но сообщать посторонним об этом совсем не обязательно. Так что и врать-то, в сущности, не придётся. Да, скрытным человеком был странник Иван, умудрился все подробности жизни своей утаить.

Промурыжили Алексея в камере больше часа.

Очевидно, рассчитывали, что в ожидании допроса он начнёт волноваться, нервничать, а там, глядишь, неуверенность появится, страх… Старый приём. "Это мы в пятьдесят втором уже проходили, " – усмехнулся Алексей, расстелил на нарах пальто и завалился спать.

Но поспать вволю не удалось. И часа не прошло, отвели Алексея Ивановича в кабинет, где его уже ждал человек без имени с колючим рыжим бобриком на голове.

– Проходите, Алексей Иванович, садитесь, – он встретил арестованного как родного. – Простите, что ждать вас заставили, но сами понять должны – столько дел!.. Вы только, ради Бога, не сердитесь.

– Да я не сержусь, – Алексей Иванович был сбит с толку.

– Я вам давеча не представился и, честно скажу, как-то неловко себя чувствую: я ваше имя-отчество знаю, а вы моё – нет… Так давайте мы с вами сейчас эту несправедливость исправим, – и широким жестом протянул собеседнику белую холёную руку с розовыми блестящими ногтями. – Майор госбезопасности Семивёрстов Тимофей Васильевич.

Не очень понимая, как себя вести, Алексей Иванович молча пожал протянутую руку.

– Ну, я вас слушаю, – капитан улыбнулся и, склонив голову набок, ласково посмотрел на него.

Алексей Иванович опешил. Он ждал каверзных вопросов, ловушек, к этому он был готов, а тут получалось, что инициатива разговора должна принадлежать ему.

– Я, собственно, не очень понимаю, что вы хотите от меня услышать.

– Правду, Алексей Иванович, и только правду.

– Какую правду?.. О чём?..

– О ком, Алексей Иванович… "О ком", – поправил его Семивёрстов. – А если конкретно, то о вашем давишнем постояльце.

– Да я, собственно, не знаю его совсем…

– Никогда не считайте других глупее себя, Алексей Иванович. Неровён час сами в дураках окажетесь. Неужели вы думаете, я поверю, будто вы впустили к себе в дом человека с улицы, совершенно вам незнакомого?.. Не будьте так наивны, не считайте меня круглым идиотом.

– Но это правда!

– Я полагал, вы трезвый, разумный человек, Алексей Иванович, а вы, как нашкодивший первоклашка, отрицаете очевидное. Ну, подумайте сами, как может случиться такое, чтобы в Дальние Ключи неизвестно откуда явился никому неизвестный человек, неизвестно каким образом настолько обаял вас, что вы, не поинтересовавшись, кто он и что он, предоставили ему кров, а затем с миром отпустили. Опять же в неизвестном направлении. Что-то у нас с вами концы с концами не сходятся. Вам так не кажется?..

– Согласен, это может показаться странным, но он, действительно, произвёл на меня очень приятное впечатление, и я… доверился ему.

– Очень интересно. О-о-очень!.. Вы хотя бы, как вашего постояльца звали, помните?

– Помню, конечно… Иван Иванович.

Семивёрстов захохотал.

– А фамилия у Ивана Ивановича случайно не Иванов была?

– Вот фамилию я, к сожалению, забыл у него спросить… Вполне возможно, что Иванов, – согласился Алексей Иванович.

– Хватит Ваньку валять! – майор что есть силы шарахнул кулаком по столу. – Ты за кого меня принимаешь?!.. – и куда только девалась его прежняя приветливость?.. Исчезла и следа не оставила. – Решил шутки со мной шутить?!.. Думаешь, я из Москвы в эту дыру развлекаться приехал?!.. Да я тебя под статью подведу!.. Ты меня на весь свой срок запомнишь! – Семивёрстов орал, брызгал слюной, жилы на шее у него вздулись, казалось, он вот-вот лопнет от натуги и злобы.

Богомолову стало скучно.

– Вы, пожалуйста, не орите на меня, гражданин начальник, я вам в отцы гожусь. Хотите обвинение предъявить? Предъявляйте. Только, чур, по всей форме, официально, так сказать. А глотку драть я тоже могу.

На этот раз опешил "гражданин начальник". Он привык видеть перед собой дрожащих, насмерть перепуганных людей, а тут… Не хотелось об этом вспоминать, но вдруг опять всплыл в его цепкой памяти один очень тухлый эпизод из его довольно успешной карьеры: тридцать восьмой год, Лубянка и упрямый красавец комбриг, который загнал молодого, но уже немало повидавшего за восемь лет работы в органах лейтенанта в тупик. Никогда, ни до, ни после, не чувствовал он себя таким безпомощным. Но тот был первым и, как казалось Семивёрстову, единственным.

Ничего подобного. Похоже, этот второй.