Петр Фоменко. Энергия заблуждения - Страница 40

Долгожданное открытие нового здания театра «Мастерская Петра Фоменко» на набережной Москвы-реки и премьера «Бесприданницы» Островского стали самыми заметными событиями театральной жизни сезона 2007–2008 года. Освоение нового зала, наполнение теплым дыханием этого элегантного и нарядного пространства происходит одновременно с одушевлением героев драмы Островского. И то, и другое – дело трудное, мучительное и рискованное. Требует времени и сил.

Петр Фоменко начисто лишает «Бесприданницу» пафоса, волей-неволей прорывающегося в драме Островского, и принципиально отказывается от «цыганщины», с которой она ассоциируется. Новая «Бесприданница» резко уходит из русла традиции, в которой принято воспринимать пьесу. Не забудем, что поколения зрителей находятся под магией черно-белого фильма Протазанова со страстной Ниной Алисовой в роли Ларисы и Анатолием Кторовым – неотразимым Паратовым и помнят, как летит шляпка с обрыва под музыку Пятой симфонии Чайковского. А другие буквально отравлены «мохнатым шмелем» «Жестокого романса» Эльдара Рязанова.

Петр Наумович Фоменко, режиссер с особым музыкальным слухом и неизменной чуткостью к тексту, вычленяет из драмы Островского конфликт между страстью и пошлостью, между цинизмом и достоинством. Не сокращено практически ни одного слова Островского, и в этой старомодной бережности я вижу особую ценность, которая тем дороже, чем больше на столичной сцене опытов, подобных, к примеру, «Горю от ума» в «Современнике». Может быть, некоторые сцены, в особенности интродукция-диалог Кнурова и Вожеватого, от многословности слегка буксуют, но это вопрос времени: актеры, находясь на верном пути, найдут баланс.

В этом спектакле очень много неожиданного: иные акценты, озадачивающие, но всегда интригующие образы, сочетание погруженности в быт и одновременной приподнятости над ним, изящная трагическая ирония, неизменно сбивающая пафос всех патетических сцен, тонкий и порой безжалостный юмор, своя музыкальная среда, сплетенная из цыганских и русских песен, романсов из репертуара Вари Паниной. Странные цыганки – как стая черных ворон, словно парки или макбетовские ведьмы, зловещие, как прорицательницы судьбы, – становятся постоянным компонентом действия. Они черным пунктиром проходят сквозь спектакль, завершая сцены, оттеняя их фатальность и драматизм. Дальше всего они от шумного цыганского табора, ближе всего – к тягостной истоме «Живого трупа» Толстого. Во главе с Мананой Менабде, обладательницей трагического контральто, они рассыпаются по сцене со словами песни-заклинания: «Спать, спать, спать…» Певица принесла в спектакль свой романс на стихи Мандельштама «Сегодня ночью, не солгу», с которого начинается в спектакле поворот от мелодрамы к истории разрушительной страсти.

Визуально спектакль очень выразителен: благодаря мастерству художника Владимира Максимова мы видим на фоне панорамы старинного волжского города объемную и легкую конструкцию – то набережную с кофейней, то дом Огудаловых, то квартиру Карандышева. А когда силуэты героев просвечивают сквозь занавес, это похоже на графику художников Серебряного века.

В этой «Бесприданнице» все неожиданно. Лариса (Полина Агуреева) – не жертва, погибающая в духоте и мещанстве провинциальной жизни. Это и не фатальная красавица, одержимо жаждущая любви. Ее страстная, мятущаяся душа заключена в неброскую оболочку: небрежно собранные в узел волосы, домашнее платье, легкий бег по сцене и преследующий ее мотив песенки: «На фартушках петушки» (отсылающий к легендарной постановке Фоменко в театре Маяковского «Плоды просвещения»). Тихая гладь, скрывающая гибельный омут. (А была ли роковой красавицей, предположим, Эмма Бовари? Но почему-то судьба французской провинциалочки, выбравшей крысиный яд в момент отчаяния, до сих пор считается одной из сильнейших страниц в истории страстей человеческих.) Эмоциональность, искренность и сексуальность, сильные свойства индивидуальности актрисы Полины Агуреевой, проявляются в ее героине не сразу, сдерживаемые жестким рисунком роли. Лариса, очертя голову решившая выйти замуж чуть ли не за первого встречного, принимает общие правила игры: если ей не удается продать себя дорого, то хотя бы надо соблюсти приличия и пойти не в содержанки к купцу-миллионщику, а замуж. Это не мешает девушке с изяществом прогуливаться по набережной в парадном костюме (на самом деле наряд этот – образец пошлого вкуса богачей, словно от какого-нибудь местного Юдашкина), наблюдать за кораблями в бинокль, любоваться на принесенные другом детства Васей Вожеватовым (Андрей Щенников) бриллианты и понимающе одобрять умение ловкой матери (Харита Игнатьевна Огудалова – точная и яркая работа Наталии Курдюбовой) одурачивать поклонников. Задолго до того, как отчаявшийся жених бросит ей в лицо обвинение в том, что она вещь, Лариса Огудалова сама прекрасно осознает это. И от безвыходности, от невыносимой тоски она совершает те отчаянные поступки, что приводят ее к спасительной гибели.

Лариса в спектакле Петра Фоменко – не аффектированная героиня. Это женщина на грани нервного срыва. Она готова платить за любовь жизнью, только нет героя, достойного такой жертвы. То, как выстроены в спектакле ее отношения с мужчинами, каждый из которых хочет в конечном счете самого простого, что только может хотеть мужчина от женщины, интригует зрителя. Рамки привычных амплуа ломаются с треском и дерзостью.

Начать с того, что роль Карандышева отдана одному из самых мужественных актеров труппы Евгению Цыганову: по замыслу режиссера этот герой – единственный, кто ведет себя, как настоящий мужчина. Он искренне любит Ларису и страдает от унижений. В тот момент, когда раздается выстрел, она уже готова полюбить его. То, как сплетена роль Карандышева, представляет собой тонкую работу: здесь и жалкая нелепость позы: «Скажите, чем я хуже Паратова?», и остроумные находки (как он вызывающе переплетает ноги, приглашая на обед Кнурова). Тонкая смесь иронии по отношению к персонажу и искренней боли, умение работать на полутонах придают этой актерской работе особое обаяние. В том-то и ужас положения героя Цыганова, что ничем он не хуже Паратова, в чем-то даже лучше – благороднее, человечнее. Да только не любит его Лариса – и с этим «пороком» ничего не поделаешь.

В спектакле Петра Фоменко есть несколько важных сцен, от решения которых зависит многое. Один из таких эпизодов – монолог Карандышева в ответ на смертельное оскорбление, нанесенное ему сбежавшей невестой: «Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его!» Патетический текст вызывает в зрителях смешанное чувство сострадания и насмешки и, к счастью, не дает однозначно задрапировать Карандышева в плащ страдальца. (В некоторых спектаклях игра Евгения Цыганова в этом монологе бывает так сильна, что он заканчивает сцену под гром аплодисментов.) А в это время официант с профилем Мефистофеля (Томас Моцкус) под жестокий романс Вари Паниной «Уголок» чуть ли не балетными жестами размеренно, карикатурно и громко швыряет серебряные приборы. С помощью иронии виртуозно снимается пафос одной из самых «опасных» сцен пьесы, которая в противном случае грозит обрушиться в мелодраму.

Эпизодические персонажи – россыпь ценных крупиц, с помощью которых создается колорит, оттеняющий драму: тетка Карандышева (Галина Кашковская), пересчитывающая серебро под романс «Дремлют плакучие ивы», или живописный Робинзон (Владимир Топцов).

Другой герой неравностороннего любовного треугольника – Паратов Ильи Любимова – меньше всего похож на судовладельца и холодного сердцееда. Одетый, как богемный живописец, водящий дружбу с бурлаками и от них, видимо, приобретший раскованность маргинала, он, не дрогнув, продает свою свободу за золотые прииски богатой невесты. Но этот неотразимый красавец настолько самолюбив, что просто так уступить Ларису – выше его сил. К тому же после сцены их первого объяснения, построенной режиссером на принципе шаткого равновесия, возникает подозрение, что любовь все еще живет в его ледяном сердце. Он способен и любить, и страдать. Что предпринимает при такой расстановке сил Петр Фоменко? Решение этой поворотной для спектакля сцены смело: Лариса и Паратов обмениваются быстрыми, словно удары шпаг на дуэли, фразами, стоя на значительном расстоянии друг от друга. Порой между ними возникает такое сильное, звенящее напряжение, что становится очевидным: стоит им коснуться друг друга – и никто не поручится за последствия. Они бросаются друг к другу – их отбрасывает в стороны, словно от удара током! Не похоже, чтобы Сергей Сергеич играл страсть. Она была подлинной, правда сразу погасла, как только он добился победы.