Петля Реки Времени - Страница 18

– Почему ты так уверен, что это СС и именно разведка? – Сергей с сомнением посмотрел на Полковника.

– Очень просто, у одного из заваленных часовых я успел рассмотреть петлицы, которые торчали из под камуфляжа. Это был унтершарфюрер – на черном фоне одна темно-зеленая полоса. Мне стало интересно, что за подразделения здесь орудуют. Думал, это нам что-то даст и посмотрел погон под курткой. Разведка. Золотисто-желтая окантовка. На пилотке эсэсовский череп с костями. Но вот, что самое странное – на погоне серебристой ниткой вышита готическая буква "А", что также подтверждает принадлежность к разведывательному батальону. Но…, – Игорь задумался.

– Не тяни! – в нетерпении произнес Серёга. – И к чему эти дурацкие подробности о форме. Вы, я вижу, с Генкой совсем рехнулись на военной истории.

– Погоди, погоди, ничего не пойму, – не обращая внимания на реплику Глебова, забормотал Полковник. – Конфигурация этой буквы "А" необычная, с подвыпердовертом, так сказать. Принята только в 1943 году, в 41-м этого просто не могло быть.

– И что нам это сейчас дает, прохфехссор?! – не выдержал молчавший Алексей.

– Ещё одни гости из будущего, то есть из прошлого, тьфу ты, из прошлого будущего, блин, запутаться можно! – Серега с досадой выругался.

– Ладно, о времени и о себе потом, сейчас-то, что делать? – Лёхе не терпелось удалиться подальше от жуткой деревни.

Было совершенно очевидно, что ведомшинцам теперь уже точно нельзя возвращаться в деревню. После того, как эсэсовцы обнаружат своих погибших, точно устроят показательную порку, в смысле, карательную акцию. Беглецов всех, а из деревни за каждого убитого эсэсовца по десять деревенских как минимум расстреляют или повесят, а деревню, наверняка сожгут теперь уже всю. Правда, если в деревне еще кто-то живёт, уж слишком безлюдной она казалась. В соседнее Шепелево людей тоже везти не имело смысла, скорее всего, именно туда уехали основные силы фрицев.

Деревенские начали спорить, идти ли им в Лось-Андрианово, или в Захарово. Потом, всё же приняли решение схоронится пока в Лосе. Там, по словам одного из мужиков, его свояк живёт, а до Захарова на пять верст дальше и через болота шлепать. Есть, конечно, тропинки, и туда, мол, фрицам труднее добраться, но люди обессилены, голодные, могут и не дойти. Пацан вон еле на ногах стоит.

– Мужики, мы в другую сторону, – спокойным голосом прервал их Геннадий.

– Эй, вы что? Куда? Пропадете одни здесь. Места болотистые, гиблые. Идёмте с нами.

– Нет, у нас спецзадание партии и правительства, – отрубил Полковник. Алексей добавил:

– Что мы спасли вас, ни одна душа не должна знать. Даже родные и близкие. И местное начальство тоже. Не дай Бог утечка информации случится. Придумайте, как вы сами освободились.

– То-то я смотрю, вы ловко с ентими управились, – заговорил один из мужиков, на вид самый старший, обращаясь к Генке. – А выстрел какой меткий! Ты, милок, часом, не ворошиловский стрелок? Сдаётся, вы не простые туристы?

Николишин не стал ни отрицать, ни соглашаться, а лишь загадочно улыбнулся.

– Да вы не беспокойтесь. – Мужичок понимающе подмигнул. – Нешто мы не понимаем. Хоть и малограмотные, но текущий момент усекаем. Раз здесь откуда ни возьмись фашисты, то и супротив них, должно быть, вас из центра прислали. Только мало вас. Жалко, полечь можете.

– Ну, это ещё как сказать. – Игорь решил подыграть Генке и, напустив на себя серьезный и решительный вид, как бы невзначай поправил автомат за плечом.

– Ну, спасибо вам, ребята. От смерти неминучей спасли. – Мужики встали, загомонили, обступили четверых попаданцев, крепко пожимали руки, хлопали по плечам.

– Мальчонку берегите, – сказал Алексей. – Я председателю обещал. Закончим дело…, – он не договорил, поскольку не знал, чем все кончиться и где потом искать мальчика. Хотя фамилия, имя и отчество известны – Панкратов, Николай Иванович, год и город рождения тоже – 1929-ый, Москва. Если что, человек все же не иголка в стоге сена.

– И пошли они солнцем палимы…, – грустно произнес Сергей, глядя в след удаляющейся группе простых деревенских мужиков. Сжалось как-то сердце при взгляде на сутулые спины своих русских соотечественников, которых угораздило родиться и жить в период ленинско-сталинских репрессий и большевистского беспредела, голода, в годы войны с сытой, мощной фашистской Германией, не видящих ничего в жизни кроме рабского крестьянского труда, что до революции, что при советах.

– Ладно, ребята, в машину. Не ровен час – погоня, – прервал общие грустные мысли Полковник.

До места высадки на косе ехали молча. Решили направиться именно на плёс, потому что только туда вела хоть в какой-то степени приемлемая дорога, вернее, колея от этого же "Опеля". Затем предполагалось подняться вверх по берегу реки настолько, чтобы при переправе течение снесло их точно на остров. С другой стороны, не слишком высоко, чтобы их не заметили с моста. Грузовик же хотели сначала утопить в реке, но потом всё-таки решили, что он может пригодиться на случай, если опять придется переправляться на этот берег и как-то действовать.

Метров через сто пятьдесят наткнулись на делянку, где мужики из Ведомши валили лес. Друзья согласились, что дальше идти опасно – слишком близко "фашистский мост", но и плыть пока светло – небезопасно. Пришлось опять дожидаться темноты.

Рассказали друг другу о своих перипетиях. Повествование постоянно прерывалось вставками неподдельного удивления и замечаниями о невероятности происходящего. Алексей и Гена поведали о встрече с Николаем Ивановичем, о странном разговоре, о непонятных реалиях, в которых он живёт, о неизвестной машине марки "Союз". Сошлись также на том, что шрам на лице Николая Ивановича и на лице Коленьки идентичен. Значит, в течение суток ребята встретили одного и того же человека, постаревшего на 71 год. "Цундап", увиденный ребятами у Иваныча во дворе, скорее всего, тот же, с которого недавно сняли МG-38.

– Помнишь, Ген? – Алексей внимательно посмотрел на Николишина. – Иваныч на мой вопрос, откуда у него шрам, ответил, что, мол, во время войны, когда он был пацаном, фашист один…

– Да, он ещё сказал, что всё всем прощает, только одну вещь не может. Начал было про фашиста, про то, что его батька был председателем колхоза в этих местах во время войны.

Мужики пришли к выводу, что, все сходится: Николай Иванович – это Коленька, с которым они только что расстались, а его отец – председатель колхоза Иван Федотович. Вчера в сарае Лёха и Генка общались с ними. Председателя эсэсовцы повесили.

– Это значит, – подытожил Глебов, – что за трое суток мы были сначала в нашем 2012-м году, потом оказались в 1941-м, потом снова в 2012-м, только в параллельной реальности и вот сейчас опять в 1941-м. Уму непостижимо!!!

***

Солнце уже перевалило через зенит и начало готовиться ложиться на боковую, но до заката оставалось часов семь. Желудки урчали от голода и жажды. Поиски "нычки" с продуктами, которую, возможно, сделали для себя лесорубы, ничего не дали. Обшарили весь сруб. Пусто как в разграбленной Трое после раскопок Шлимана. Приходилось терпеть.

– Может, рвануть на тот берег сейчас? – не выдержал Игорь. – Ну что мы всё время теряем время? Простите за каламбур.

– А куда, собственно, нам теперь торопиться? – Алексей явно никуда не спешил. – Не терпится к Богу в гости, к которому, как известно, не бывает опозданий?

– Верно, – подхватил Сергей, – как говорится, в гонке со временем можно отставать, а можно и выходить вперёд, но главное – не прийти к финишу раньше времени.

– Ладно, – согласился Полковник. – Это я так… просто жрать очень хочется.

– А еще пить, курить, спать, и вообще, к жене, на диван, к телевизору, к теплому пледу…, – в голосе Денисова не звучало сарказма, скорее, наоборот, мечтательная грустинка.