Петербургские арабески - Страница 14
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92.Отделка внутренних покоев царствующей фамилии была доверена архитектору А.П. Брюллову. Многие тогда обратили внимание на то, что к восстановлению дворца не был привлечен прежде любимый архитектор Николая I О. Монферран, много занимавшийся переделками дворцовых зал во время, предшествующее пожару. Не все было правильным в этих переделках в противопожарном отношении, и потому об архитекторе заговорили как о косвенном виновнике пожара.
На площади около дворца стали возводить бараки для многочисленных строительных рабочих, приходящих из разных губерний. Казна предоставляла им жилье по условиям подрядных соглашений.
Все еще обуреваемый впечатлением от недавнего пожара, государь Николай Павлович потребовал, чтобы все новые конструкции для перекрытий дворца были сделаны несгораемыми. Исполнять их следовало отечественными мастерами на отечественных заводах.
Изготовить новые несгораемые стропила и балки для междуэтажных перекрытий было поручено казенному С.-Петербургскому Александровскому заводу, директором которого был предприимчивый и изобретательный М.Е. Кларк. Обер-берггауптманом Кларком и были спроектированы металлические стропила и фермы оригинальной конструкции, а для балок перекрытия дворца были использованы, казалось бы, негодные деформированные листы кровельного железа, горами возвышавшиеся над пожарищем. Балки эти делались до 14 вершков высотой и составлялись из четырех листов, взятых из вышеуказанной груды железа и поставленных на ребро. Крайние листы при этом делались выгнутыми по форме эллипса; отсюда вышло распространившееся название этих сымпровизированных балок – «эллиптические» (или «дутые»). Сверху и снизу листы железа заключались между спаренными железными уголками и склепывались.
Тогда не было железобетонных плит и между балками, по их нижнему поясу укладывались керамические горшки. Они были цилиндрической формы, высотой около 30 см, полые внутри, и связывались между собой известковым раствором, таким образом делались потолки помещении. Строительная комиссия отказалась от предложения француза Эка поставить необходимое количество горшков. Комиссия решила, что «горшки нигде так хорошо не делают, как в России», и постановила изготавливать их на фарфоровом заводе, на казенном заводе департамента военных поселений и частью в Боровичах. Всего было потребно горшков до пяти миллионов штук.
Николай I дал указание комиссии: «Чтобы при составлении планов и предложений принято было в основание, что большая часть дворцового здания должна быть возобновлена так точно, как она до пожара существовала». Царская оговорка о возможном исключении некоторых помещений из «большей части» имела в виду и Военную галерею. При восстановлении галереи архитектору В.П. Стасову пришлось не просто реставрировать это памятное место, но и вводить в него некоторые улучшения.
Галерея удлинялась. Ей передавалась бывшая прихожая около назначенной к упразднению Лепной лестницы (ныне на ее месте находится Пикетный зал). Это новое место в галерее, расположенное около церкви, предназначалось для хранения знамен гвардейских частей столичного гарнизона. Прежде такого удобного и соответствующего своему значению места при галерее не было.
По бывшей Лепной лестнице прежде поднимались на хоры парадного Гербового зала. Теперь решено было устроить новые пути сообщения – через новые хоры, сделанные по периметру Военной галереи и украшенные светильниками-канделябрами. На новых хорах были устроены проходы в Гербовый, Фельдмаршальский и Георгиевский залы.
Однако над этим нововведением низко нависали старые своды, делавшие проход очень неудобным. Своды необходимо было поднять. Сделать это оказалось непросто. Вначале предполагалось свод галереи сделать из горшков и основать его на металлическом каркасе, исполненном из тех же оставшихся после пожара листов железа. Но при изготовлении таких криволинейных металлических конструкций возникли большие трудности, и Стасов предложил исполнить свод проверенным способом – выложить из кирпича.
На устранение проблем, связанных с устройством новых хоров и сводов, требовалось время, а его было мало. Неумолимо приближался день Пасхи, который в 1839 году приходился на 26 марта. А по намеченной на этот день программе торжества должны были проходить не только в церкви, но и в Военной галерее.
Задержка с устройством хоров и свода сдвинула начало отделочных работ на ноябрь. Этими работами пришлось заниматься в зимнее время, используя для освещения в темное время суток свечи. Необходимо было просушивать отсыревшие стены и вновь положенную штукатурку, для чего беспрерывно топили коксом железные утермарковские печи.
Штукатурные работы в галерее подрядились делать крестьяне Дорогулин и Дылев. По вновь оштукатуренной поверхности сводчатого потолка была выполнена, как и прежде, роспись гризайлью, на этот раз художниками-декораторами Василием и Яковом Додоновыми. Новая роспись плафона была выполнена в стиле первоначальной (живописца Скотти), но существенно отличалась от нее в деталях. Лепные украшения исполнял скульптор Теребенев и подрядчик Дылев. Паркет в галерее устроили охтинский мастер Андрей Тарасов и таганрогский купец Бетхер.
Также было «государю императору неугодно, что к меблировке дворца употреблены были иностранные изделия». Меблировали галерею отечественные мастера.
Военная галерея, восстановленная после пожара. Акварель Э.П. Tay
Ко дню Христова Воскресения Зимний дворец был готов праздновать свое возобновление. После пасхальной всенощной службы, совершенной в Большой церкви, состоялись торжества, возвестившие столице, что царская резиденция воскресла из пепла пожара. Вот как современник описал это поразившее столицу событие с шествием по Невскому проспекту: «26 марта в день св. Пасхи происходило торжественно перенесение в Зимний его величества дворец тех знамен и штандартов войск Гвардейского корпуса, которые до бывшего в 1837 году пожара в оном хранились… К трем часам пополудни собрались у собственного его величества дворца (Аничкова. – A.A.) взводы полков лейб-гвардии Преображенского, Семеновского, Измайловского… Кавалергардского, лейб-гвардии Конного… Уланского, Гусарского и Казачьего полков…
По выстроении сих войск государь император изволил выехать к ним верхом, и вслед за его величеством вынесены были знамена и штандарты. Войска встретили их с воинскою почестью, с музыкой и восклицаниями «ура!».
После сего по собственной команде государя императора взводы вышли на Невский проспект. По соединении всех сих частей войск в общую колонну они продолжали под личным начальством его императорского величества следование через Морскую и здание Главного штаба, впереди – пехотные взводы, имея перед каждым знамена своего полка, потом кавалерийские со штандартами, а кирасирские, сверх того, с литаврами.
По прибытии на площадь между Зимним дворцом и Адмиралтейством взводы выстроились лицом к подъезду собственной половины их величеств в три линии… По команде государя императора войска сделали на караул, и знамена, штандарты и литавры, при громе всех хоров музыки и при восклицании войск «ура!», внесены были во дворец…»
Затем «по окончании вечерни… знамена, штандарты и литавры были перенесены в Военно-портретную галерею и поставлены в особо установленном месте».
Во дворце, сиявшем своей обновленной красотой, войска были награждены царской благодарностью – «за ревностную их службу». Царь вспомнил и об усердии, «с каким все чины лейб-гвардии содействовали при спасении вещей от пожара». Здесь можно вспомнить, что и портреты в Военной галерее своим спасением были обязаны гвардейцам.
Участники же работ по восстановлению Дворца были награждены памятными золотыми, серебряными и бронзовыми медалями, на которых была выбита надпись: «Усердие все превозмогает».
Квартира императрицы
В 1926 году в Ленинграде нелегально (но не без помощи ГПУ) побывал видный дореволюционный думский деятель и идеолог Белого движения В.В. Шульгин. Конечно, в это время он посетил в числе других экскурсантов и филиал Музея революции – так тогда называлась та часть Зимнего дворца, где находились личные покои прежде царствовавшей фамилии (от Николая I до Николая II). За билет пришлось заплатить 30 копеек. Больше всего поразила Иосифа Карловича Шварца (на такое имя был паспорт у Шульгина) сохранность «исторических комнат» и их обстановка. Через год в изданной за границей книге он описал свои впечатления: «Здесь сохранились перья и ручки, которыми писал Николай II, это бювар Александры Федоровны, это коллекция пасхальных яиц, которые она получала в подарок… Эти комнаты, указывавшие на скромную личную жизнь государей и в особенности государынь, производили некоторую сенсацию среди окружавших нас людей: не того ждали». Шульгин после всех прошедших недавно революционных и прочих потрясений не ожидал увидеть такую сохранность.