Петербургские арабески - Страница 13

В 8-м часу вечера 17 декабря 1837 года рядовой Кареев, стоявший на часах в Фельдмаршальском зале дворца (что рядом с главной, Иорданской лестницей), вдруг увидел искры, вылетавшие над балконом из скрытой в стене трубы. Труба эта, как оказалось впоследствии, была «лабораторной», так как начиналась от печи при аптечной лаборатории в подвале здания. Солдат дернул за шнурки, проведенные к колокольчикам в казармах пожарной части. Пожарные со всем своим инструментом и во главе со своим начальником капитаном Щепетовым мгновенно появились на месте происшествия. Был обнаружен также дым, шедший из щели в той же трубе в соседней с залом комнате.

Поднявшись со своей командой на чердак, а затем и на крышу дворца, Щепетов увидел искры, вылетавшие из оголовка высокой кирпичной трубы к черному ночному небу. Капитан приказал залить воду в искрящееся отверстие трубы. В лабораторном же подвале бравые пожарные обнаружили трех спящих «лабораторных мужиков» – Михаилу Киселева, Василия Федорова и Игнатия Радионова. Мужики спали там же, где и работали, приютившись на полу (такова была реальность «блистательного Петербурга»). Для сбережения тепла в протопленном помещении они заткнули отверстие в трубе, над очагом, рогожей. Тлеющие и горящие остатки рогожи вместе с раскаленной сажей пожарные извлекли из отверстия. То, что осталось от виновницы происшедшей тревоги, залили водой. Наступило успокоение. Вызванный к месту происшествия министр императорского двора князь Волконский, возвращаясь в свои покои, распорядился арестовать лабораторных мужиков.

Однако вскоре в Фельдмаршальском зале из-за плинтусов в полу вновь появился дым. Появился он и на чердаке. Дело принимало более серьезный оборот. Решено было известить об этом государя…

А дело было в том, что у Фельдмаршальского и соседнего с ним Петровского (с нишей для трона) залов стены и ниша были деревянными. Таковыми их сделал четыре года назад архитектор О. Монферран, создавший тогда новые двухсветные парадные залы на месте бывших здесь ранее помещений второго и третьего этажей. Между высокими декоративными деревянными стенами и капитальными кирпичными была оставлена пустота, в которую тоже поступали искры из плохо заделанного отверстия в лабораторной трубе. Этого было достаточно, чтобы поджечь высушенные в горячем пространстве доски. Когда обрушили фальшивую дверь в стене, то за ней обнаружили огонь, и повалил дым, заполнивший собой весь зал…

В этот вечер Большой театр был полон. Давали «Сильфиду». Блистательная Мария Тальони очаровывала зрителей. Был здесь и государь Николай Павлович вместе с императрицей и некоторыми особами из своего семейства. Появившийся около девяти часов адъютант о чем-то прошептал императору, и тот немедля покинул свою ложу, никому ничего не сказав. Но это не осталось незамеченным, и вскоре партер начал пустеть.

Прибыв во дворец, Николай I прежде всего распорядился перевести своих уже спящих детей в собственный Аничков дворец. Приказал он также вызвать войска. Затем отправился к месту происшествия. От дыма в Фельдмаршальском зале ничего не было видно и невозможно было дышать. Николай велел выбить стекла в окнах. От мощного притока свежего воздуха огонь вспыхнул, охватив стену, балконы, пробрался в соседнюю Петровскую залу. Солдаты преображенцы бросились выносить портреты, картины, знамена из Военной галереи и Фельдмаршальского зала.

Между тем загорелось дерево в чердачном перекрытии, и огонь ворвался на чердак. Здесь был целый лес стропил, подкосов и стоек из толстых, просмоленных сосновых бревен. И этот лес был сплошной – по всему грандиозному высокому чердаку он нигде не разделялся глухими кирпичными стенами-брандмауэрами. Николай распорядился разобрать кровлю и выбросить тлеющие стропила. Гвардейцы кинулись исполнять приказ. Однако огромные стропила и подпоры, великолепно высушенные за восемьдесят лет под накаливаемой летним жаром железной крышей, теперь вспыхивали как порох. Густой дым вихрем носился по всему чердаку, не допуская никого приступить к делу. Несколько солдат исчезли и погибли в темных лабиринтах-стремнинах чердака. Сорвался с подмостей и был ранен капитан Щепетов.

Не желая больше подвергать опасности солдат, действовавших с удивительной самоотверженностью, государь приказал снять всех с кровли. Все дальнейшие усилия были брошены на спасение от огня Эрмитажа с его бесценными художественными сокровищами. Переходы из дворца в соседнее здание Эрмитажа были наглухо заложены кирпичом и непрерывно поливались водой.

От дальнейших попыток спасти Зимний дворец Николай отказался. Из обреченного дворца – его зал, покоев, церквей, комнат – выносилось все, что можно было вынести, и складывалось у Александровской колонны и Адмиралтейства. А в это время огонь, подгоняемый порывистым ветром, бежал по потолкам верхнего этажа, и они разом загорались…

За цепью полков, окруживших Дворцовую площадь, бесчисленной толпой стоял народ, в мертвом молчании смотревший, как горело жилище царя. Поэт В.А. Жуковский, будучи наставником наследника, наблюдал за происходящим, очевидно, вместе с императрицей – из окон здания Министерства иностранных дел, расположенного напротив дворца.

Он затем рассказывал: «Зрелище было неописанное: посреди Петербурга вспыхнул вулкан. Сначала была объята пламенем та сторона дворца, которая обращена к Неве; противоположная сторона представляла темную громаду, над коею пылало и дымилось ночное небо; отсюда можно было следовать за постепенным распространением пожара; можно было видеть, как он пробирался по кровле, проникнул в верхний ярус, а в среднем ярусе все еще было темно (горели только несколько ночников и люди бегали со свечами по комнатам), в то время как над ним все уже пылало и разрушалось; как вдруг загорались потолки и начали падать громом, пламенем, искрами и вихрем дыма, и как, наконец, потоки огня полились отовсюду, наполнили внутренность здания и бросились в окна. Тогда вся громада дворца представляла огромный костер, с которого пламя то восходило к небу высоким столбом, под тяжкими тучами черного дыма, то волновалось как море, коего волны вскакивали огромными зубчатыми языками, то вспыхивало снопом бесчисленных ракет, кои сыпали огненный дождь на все окрестные здания. В этом явлении было что-то невыразимое: дворец и в разрушении своем как будто неприкосновенно вырезывался со всеми своими окнами, колоннами и статуями – неподвижною черною громадою на ярком трепетом пламени…»

Пожар продолжался со всей своей силой до восхода солнца. И только к этому времени стало ясно, что солдатам удалось отстоять Эрмитаж.

23 декабря в походной церкви Шепелевского дома (при Эрмитаже) была панихида по погибшим во время пожара. Среди них не было ни одного из жителей дворца. Многим удалось спасти и свое имущество.

Из должностных лиц, служивших при Зимнем дворце или причастных к перестройкам в нем, также не пострадал никто. Кроме арестованных лабораторных мужиков. Такие всегда за все в ответе.

После пожара, случившегося вечером 17 декабря 1837 года, к утру следующего дня от грандиозной царской резиденции – Зимнего дворца – остались лишь почерневшие, дымящиеся каменные стены и груды покореженного огнем кровельного железа. Это было похоже на сожженную в 1812 году Москву. Казалось, что для возрождения погибшего дворца понадобятся многие годы: ведь на постройку его было затрачено около десяти лет.

Традиционно пасхальные праздники царская семья встречала у себя в Зимнем дворце. Покидая ранним утром пожарище, чтобы отправиться к своему пристанищу в Аничковом дворце, царь-погорелец Николай Павлович выразил уверенность, что в Пасху 1839 года он примет своих гостей в возрожденном Зимнем. Таким образом, на восстановление срок был определен весьма жесткий – немногим более года.

Уже через три дня после пожара собралась учрежденная Николаем «Комиссия для возобновления императорского Зимнего дворца». Председателем ее был назначен министр императорского двора князь П.М. Волконский. Петр Михайлович был начальником штаба во время минувшей войны с Наполеоном, и теперь он придал предстоящим строительным работам размах и дисциплину военной операции. На этом первом заседании комиссии отделка обеих церквей и зала дворца была поручена архитектору В.П. Стасову. Была передана в ведение Василия Петровича и Военная галерея.