Петербург. Стихотворения (Сборник) - Страница 11
За захлопнутой дверью не оказалось гостиной: оказались… мозговые пространства: извилины, серое и белое вещество, шишковидная железа; а тяжелые стены, состоявшие из искристых брызг (обусловленных приливом), – голые стены были только свинцовым и болевым ощущением: затылочной, лобной, височных и темянных костей, принадлежащих почтенному черепу.
Дом – каменная громада – не домом был; каменная громада была Сенаторской Головой: Аполлон Аполлонович сидел за столом, над делами, удрученный мигренью, с ощущением, будто его голова в шесть раз больше, чем следует, и в двенадцать раз тяжелее, чем следует. Странные, весьма странные, чрезвычайно странные свойства!
Петербургские улицы обладают несомненнейшим свойством: превращают в тени прохожих; тени же петербургские улицы превращают в людей.
Это видели мы на примере с таинственным незнакомцем.
Он, возникши, как мысль, в сенаторской голове, почему-то связался и с собственным сенаторским домом; там всплыл он в памяти; более же всего упрочнился он на проспекте, непосредственно следуя за сенатором в нашем скромном рассказе.
От перекрестка до ресторанчика на Миллионной описали мы путь незнакомца; описали мы, далее, самое сидение в ресторанчике до пресловутого слова «вдруг», которым все прервалось: вдруг с незнакомцем случилось там что-то; какое-то неприятное ощущение посетило его.
Обследуем теперь его душу; но прежде обследуем ресторанчик; даже окрестности ресторанчика; на то есть у нас основание; ведь если мы, автор, с педантичною точностью отмечаем путь первого встречного, то читатель нам верит: поступок наш оправдается в будущем. В нами взятом естественном сыске предвосхитили мы лишь желание сенатора Аблеухова, чтобы агент охранного отделения неуклонно бы следовал по стопам незнакомца; славный сенатор и сам бы взялся за телефонную трубку, чтоб посредством ее передать, куда следует, свою мысль; к счастию для себя, он не знал обиталища незнакомца (а мы же обиталище знаем). Мы идем навстречу сенатору; и пока легкомысленный агент бездействует в своем отделении, этим агентом будем мы.
Позвольте, позвольте…
Не попали ли мы сами впросак? Ну, какой в самом деле мы агент? Агент – есть. И не дремлет он, ей-богу, не дремлет. Роль наша оказалась праздною ролью.
Когда незнакомец исчез в дверях ресторанчика и нас охватило желание туда воспоследовать тоже, мы обернулись и увидели два силуэта, медленно пересекавших туман; один из двух силуэтов был довольно толст и высок, явственно выделяясь сложением; но лица силуэта мы не могли разобрать (силуэты лиц не имеют); все же мы разглядели: новый, шелковый, распущенный зонт, ослепительно блещущие калоши да полукотиковую шапку с наушниками.
Паршивенькая фигурка низкорослого господинчика составляла главное содержание силуэта второго; лицо силуэта было достаточно видно: но лица также мы не успели увидеть, ибо мы удивились огромности его бородавки: так лицевую субстанцию заслонила от нас нахальная акциденция (как подобает ей действовать в этом мире теней).
Сделав вид, что глядим в облака, пропустили мы темную пару, пред ресторанною дверью та темная пара остановилась и сказала несколько слов на человеческом языке:
– «Гм?»
– «Здесь…»
– «Так я и думал: меры приняты; это на случай, если бы вы его мне не показали у моста».
– «А какие вы приняли меры?..»
– «Да я там, в ресторанчике, посадил человека».
– «Ах, напрасно вы принимаете меры! Я же вам говорил, говорил: сто раз говорил…»
– «Простите, это я из усердия…»
– «Вы бы прежде посоветовались со мной… Ваши меры прекрасны…»
– «Сами же вы говорите…»
– «Да, но ваши прекрасные меры…»
– «Гм…»
– «Что?.. Ваши прекрасные меры – перепутают все…»
………………………
Пара прошла пять шагов, остановилась; и опять сказала несколько слов на человеческом языке.
– «Гм!.. Придется мне… Гм!.. Пожелать теперь вам успеха…»
– «Ну какое же может быть в том сомнение: предприятие поставлено, как часовой механизм; если б я теперь не стоял за всем этим делом, то, поверьте мне дружески: дело – в шляпе».
– «Гм?»
– «Что такое вы говорите?»
– «Проклятый насморк».
– «Я же о деле…»
– «Гм…»
– «Души настроены, как инструменты: и составляют концерт – что такое вы говорите? Дирижеру из-за кулис остается взмахивать палочкой. Сенатору Аблеухову издать циркуляр, Неуловимому же предстоит…»
– «Проклятый насморк…»
– «Николаю Аполлоновичу предстоит… Словом: концертное трио, где Россия – партер. Вы меня понимаете? Понимаете? Что же вы все молчите?»
«Послушайте: брали бы жалованье…»
………………………
– «Нет, вы меня не поймете!»
– «Пойму: гм-гм-гм – положительно не хватает платков».
– «Что такое?»
– «Да насморк же!.. А зверь – гм-гм-гм – не уйдет?»
– «Ну, куда ему…»
– «А то брали бы жалованье…»
– «Жалованье! Я служу не за жалованье: я артист, понимаете ли, – артист!»
– «Своего рода…»
– «Что такое?»
– «Ничего: лечусь сальной свечкой».
Фигурка повынимала иссморканный носовой платок и опять чмыхала носом.
– «Я же о деле! Так-таки передайте им, что Николай Аполлонович обещание дал…»
– «Сальная свечка прекрасное средство от насморка…»
– «Расскажите им все, что вы слышали от меня: дело это поставлено…»
– «Вечером намажешь ноздрю, утром – как рукой сняло…»
– «Дело поставлено, опять-таки говорю, как часов…»
– «Нос очищен, дышишь свободно…»
– «Как часовой механизм!..»
– «А?»
– «Часовой, черт возьми, механизм».
– «Заложило ухо: не слышу».
– «Ча-со-вой ме-ха-…»
– «Апчхи!..»
Под бородавкою загулял вновь платочек: две тени медленно утекали в промозглую муть. Скоро тень толстяка в полукотиковой шапке с наушниками показалась опять из тумана, посмотрела рассеянно на петропавловский шпиц.
И вошла в ресторанчик.
Читатель!
«Вдруг» знакомы тебе. Почему же, как страус, ты прячешь голову в перья при приближении рокового и неотвратного «вдруг»? Заговори с тобою о «вдруг» посторонний, ты скажешь, наверное:
– «Милостивый государь, извините меня: вы, должно быть, отъявленный декадент».
И меня, наверное, уличишь в декадентстве.
Ты и сейчас предо мною, как страус; но тщетно ты прячешься – ты прекрасно меня понимаешь; понимаешь ты и неотвратимое «вдруг».
Слушай же…
Твое «вдруг» крадется за твоею спиной, иногда же оно предшествует твоему появлению в комнате; в первом случае ты обеспокоен ужасно: в спине развивается неприятное ощущение, будто в спину твою, как в открытую дверь, повалилась ватага невидимых; ты обертываешься и просишь хозяйку:
– «Сударыня, не позволите ли закрыть дверь; у меня особое нервное ощущение: я спиною терпеть не могу сидеть к открытым дверям».
Ты смеешься, она смеется.
Иногда же при входе в гостиную тебя встретят всеобщим:
– «А мы только что вас поминали…»
И ты отвечаешь:
– «Это, верно, сердце сердцу подало весть».
Все смеются. Ты тоже смеешься: будто не было тут «вдруг».
Иногда же чуждое «вдруг» поглядит на тебя из-за плеч собеседника, пожелая снюхаться с «вдруг» твоим собственным. Меж тобою и собеседником что-то такое пройдет, отчего ты вдруг запорхаешь глазами, собеседник же станет суше. Он чего-то потом тебе во всю жизнь не простит.
Твое «вдруг» кормится твоею мозговою игрою; гнусности твоих мыслей, как пес, оно пожирает охотно; распухает оно, таешь ты, как свеча; если гнусны твои мысли и трепет овладевает тобою, то «вдруг», обожравшись всеми видами гнусностей, как откормленный, но невидимый пес, всюду тебе начинает предшествовать, вызывая у постороннего наблюдателя впечатление, будто ты занавешен от взора черным, взору невидимым облаком: это есть косматое «вдруг», верный твой домовой (знал я несчастного, которого черное облако чуть ли не видимо взору: он был литератором…).