Песни созвездия Гончих Псов (сборник) - Страница 4

– Не беру, – буркнул стоящий неподалеку бригадир, – это подсудное дело.

– Но что-то делать надо?! Господин Луков налогоплательщик, в конце концов, – возмутился Рюриков, – меня в страховой компании по голове не погладят, когда узнают, что я главного инженера в трубе торчать оставил. Черт бы этого идиота побрал!

– А вот за оскорбление ответите! Я требую адвоката! – прогудело из трубы.

– Я даже не знаю, что предложить, – развел руками Литвиненко и заглянул в трубу. – Вы сами-то, господин главный инженер, что по этому поводу думаете?

– Прошу предоставить мне отпуск по собственному желанию, – попросил Луков.

– И?.. – заинтересовался директор.

– И все, – ответил главный инженер, – дальше я сам.

– Поддерживаю, – неожиданно для всех согласился Юлий Иванович и распорядился: – Трубу с главным инженером переместить в отапливаемое здание.

– Мудро, как мудро! – подал голос Ефим Михайлович.

– Господин главный инженер, – снова обратился директор к Лукову, – вы можете, хотя бы в общих чертах, объяснить, как оказались в трубе?

– Проверял уровень коррозии, – признался тот.

– Уровень чего? – растерялся Литвиненко.

– Это дырочки разные, мазюки всякие от сырости, – угодливо проинформировал Раппопорт. – Трубы десять лет в овраге лежали. Их для нового моста приготовили. В опоры.

– Моста?! – заинтересовался директор. – Какого моста?

– Нового, – прогудела труба. – Изыскания проводили на предмет расширения дороги.

– И?.. – вскинул брови Литвиненко.

– Штиль отказался, – сказал Прокопенчук. – Нихт смысла. Резервов немае. Штилю агроном карту кинул. Десятка пик легла.

– Нельзя ли без мистики? – попросил Юлий Иванович.

– Без мистики можно, но агроном – человек душевный, – пожал плечами бригадир. – Штиля дело было директорское, а нам арбайты лишние тоже не трэба.

– У меня в три репетиция! – ухнула труба. – Дети в клуб придут.

– Не сучите ногами, господин Луков. У вас с попы куртка сползает, не вводите трудящихся в искушение, – попросил Рюриков и крикнул стоящему неподалеку Жоре: – Господин Мареску, принесите, пожалуйста, мешок и веревку.

– О какой репетиции идет речь? – поинтересовался директор.

– Главный инженер симфонию репетирует с детьми, он там поет, а дети играют, – пояснил Ефим Михайлович. – Ему учительница музыки помогает. Милая такая дама, тоже по распределению. Татуировочка у нее имеется кое-где.

– Труба в клуб войдет? – потер ладонью лоб Юлий Иванович.

– Если через подсобку, то втащим, – подсказал Прокопенчук.

– Нет, это идиотство какое-то получается! – возразил начальник планового отдела. – Дети будут смотреть на главного инженера в трубе.

– Трубу за кулисы можно положить, – предложил Раппопорт, – и прямо оттуда, словами. Аудиально – по-научному.

– Почему нет! – горячо поддержал Луков. – Срывать репетицию нельзя. У нас тромбон новый, вчера ввели. А праздник на носу.

– Вы хотите сказать, что успеете симфонию к празднику написать?! – засомневался Валериан Павлович.

– Всю не успею, но адажио обязательно! Выхода нет – из управления культуры приедут, – сообщил главный инженер. – А через пятницу пробно в клубе концерт дадим.

– Плохо как! – нахмурился Рюриков. – Ну, предположим, адажио вы отрепетируете, а как показывать будете? Тоже из трубы?

– Так полтора месяца впереди! – напомнил Луков. – Успеем освободиться.

– Все равно плохо, – не успокаивался Валериан Павлович. – С вами вечно такие глупости происходят.

– Это откуда люди идут? – спросил у Прокопенчука Юлий Иванович, указывая рукой на группу рабочих, неторопливо шагающих из леса в сторону поселка.

– Грузчики с платформы идут, видать, все погрузили, – ответил тот.

– Так ведь утро еще? – не понял директор.

– При чем здесь утро?! – с горечью в голосе сказал начальник планового отдела. – В Белоборске зарплату выдали. Леса три дня не будет, пока все не пропьют.

– Как три дня?! – вскрикнул Литвиненко. – У нас план в трубу вылетит! Луков не остановит!

– Ничего не поделаешь, – пожал плечами Прокопенчук. – Штиль тоже переживал. Белоборск отопьет, деньги в Машковую поляну перевезут, и еще три дня.

– Получается, что девять дней в месяце леспромхоз стоит? – не поверил Юлий Иванович.

– Не получается, а точно стоит, – уверил его Ефим Михайлович. – Но я вас умоляю – никуда план не денется, нагоним.

– Нет! – решительно заявил Литвиненко. – Будем принимать меры! Сейчас же выезжаем в Белоборск.

– Зачем? – не понял начальник планового отдела.

– Как зачем?! Бороться за людей! Поднимать уровень гражданской ответственности, – объяснил директор.

– Я не поеду, – в категоричной форме отказался Валериан Павлович. – Нетрезвые люди с топорами и бензопилами. Неоправданный риск.

– Ладно, – зло сплюнул Литвиненко. – Один поеду. Долго туда добираться?

– По «железке» – сорок минут, – сообщил начальник планового отдела и добавил: – Но еще раз предупреждаю: смысла нет. Пока доедете, поговорить не с кем будет, кроме баб, детей и стариков.

– Я попробую, – не поддался директор и зашагал к железнодорожной платформе.

– Жора, присмотри за начальством, – приказал Рюриков. – Нельзя его одного туда отпускать.

Молдаванин-богатырь кивнул и пошел вслед директору.

Добравшись до платформы, Литвиненко решительно взобрался на железнодорожный тягач и скомандовал машинисту Егору Карманову тоном, не терпящим возражений:

– В Белоборск!

– Там… Это… – попробовал его предупредить тот.

– Знаю, – махнул рукой Юлий Иванович, – зарплата. Все равно гони! Будем исправлять недочеты прошлого руководства. Бороться за производительность труда.

– Бороться?! – не понял Егор. – С кем бороться?!

– Со всеми!

– Пока доберемся, всех не будет. Нам ехать минут тридцать, а зарплату два часа назад выдали. Они нас даже в лицо не узнают.

– Езжай! – подпихнул в спину машиниста преданный Жора.

За неимением другой директивы Карманов щелкнул необходимыми тумблерами и крутанул массивную ручку, принуждая тягач к движению. Семитонное двигательное средство тяжело лязгнуло тормозами и неторопливо устремилось по рельсам в тайгу.

По обе стороны узкоколейки потянулись колоннады корабельных сосен. Над их верхушками переливался ультрамарин полуденного неба. Иногда из таежной чащи на проезжающий локомотив близоруко таращились зайцы размером с добрую сторожевую собаку. Среди лесорубов существовало устойчивое суеверие, будто бродит где-то в районе Белоборска заяц-оборотень.

– Видели его, господин директор, – клялся Сашка Манукян, – много раз видели по весне. Он днем заяц, а ночью человек. И силищи в нем, как в отбойном молотке. Селиванова Юлька от него понесла. Ее муж Борька на работу ушел, но потом вернулся. А вечером еще раз вернулся. Юлька ему: «Чего лазишь туда-сюда, ненасытный?» А он: «Ты о чем, подруга? Я на складе троса грузил весь день. Ни на секунду не отлучался». А она удивляется: «Так что, я сама себе ребеночка полдня долбила, алкоголик?» Вот такой он, заяц-оборотень.

– Чушь собачья! – ответил тогда директор Сашке. – Нет в науке этому подтверждения.

– Чего так долго? – наконец отвлекся он от созерцания ландшафтов.

– Едем как едем, – ответил машинист, – считай, двадцать семь кило по полотну. Вкруголя катим. Напрямую, пехом, пять кило получается.

– Почему вкруголя?

– Вырубки везде. Там сосну покосили, здесь покосили, вот и двадцать семь кило получилось. Сейчас за Машковой поляной – основная вырубка.

– Не понял.

– Чего тут понимать?! Сначала всех сажали в Усть-Куломский лагерь. Они лес валили. Потом «штрафбатников» – в Белоборскую зону. Военные стали валить. Машковая поляна последняя. «Зека» туда сажали. «Зека» лес валить стал. Потом по амнистии, в связи со сменой политического режима, лагеря закрыли, а кто сидел, там и остался. Привыкли.

– Все равно непонятно, почему напрямую дорогу построить было нельзя, – плотнее запахнулся в бушлат директор.