Песнь ледяной сирены (СИ) - Страница 54

Фрейдис говорила, что в нем, как и в каждом монстре Ледяного Венца, живет стихия. Но управлять ею так, как это делают духи зимы и сирены, вендиго не умел. Потому и отмахивался от метательно-ледяного оружия, рыча от злобы, пока Сольвейг сплетала над ним ветви стеклянных деревьев наподобие неоконченного шалаша.

Ловушка была почти готова. Осталось совсем чуть-чуть.

Из глаз вендиго текла кровь, а внутри бушевала ярость. По стягивающимся вокруг него деревьям проскрипели длинные, с человеческую ладонь, когти. Сольвейг поняла, что попалась. Игры закончились в тот момент, когда жертва показала зубки. Теперь за самонадеянность ее следовало проучить.

А потом неправильная тень вендиго шагнула в сторону. И… призвала огонь.

Сольвейг от изумления прекратила играть. Объятая огнем тень напала на своего хозяина в полнейшей тишине.

К запаху гниения добавился запах горелого мяса. Он и отрезвил Сольвейг. Тряхнув головой, она возобновила Песнь. Горящая тень кружила вокруг вендиго, но за пределы очерченного Сольвейг круга из зубцов-деревьев не выходила, каким-то образом понимая, что она задумала. Стеклянные шипы наконец тесно сплелись друг с другом. Тень успела вынырнуть из узкой щели в самый последний момент. Вендиго… не успел. Его нескладное тело и несоразмерно длинные руки и когти не оставляла шансов для подобного маневра.

Зубцы короны Хозяином Зимы стеклянным куполом накрыли духа-людоеда.

Тень застыла, потухла, словно втянула в себя собственное пламя. Сольвейг нерешительно опустила скрипку. Так они и стояли, разглядывая друг друга – она была уверена, что лишенная глаз тень разглядывала ее в ответ.

Хотелось спросить «Что ты такое?», но ответ отыскался сам собой.

Он вынырнул из частокола зубцов справа от Сольвейг. Привлекательное юношеское лицо, густо-черные, как «неправильная тень» вендиго, волосы… и взгляд, который отчего-то смущал.

«Ты?» – одними губами удивленно спросила Сольвейг.

Его появление здесь не было случайностью. Огненный серафим искал вендиго – горящие решимостью глаза сказали ей об этом.

– Как ты это… Скрипка, деревья… – Помотав головой, он перебил сам себя. – Потом. Умеешь шить?

Неожиданный вопрос заставил ее брови вопросительно взлететь.

– Мне нужно пришить тень обратно, пока эта тварь не убила кого-нибудь еще.

«Эта тень… твоя?» – изумленно спросила Сольвейг.

Огненный серафим зачарованно смотрел на сложившиеся в слова снежинки.

– Я не хотел нападать до вендиго до того, как приду сюда. Боялся, что разделенного Пламени не хватит, и тогда он уничтожил бы сначала тень, а потом, быть может, и меня.

Не отрывая взгляда от вендиго, Сольвейг сыграла быструю мелодию.

«Ты спас меня».

– По-моему, ты и сама неплохо справлялась, – улыбнулся серафим.

«Не сейчас. Тогда, когда ты меня коснулся».

Улыбка стекла с вдруг помрачневшего лица. Неужели он корил себя за то, что оставил на ее коже шрамы?

«Ты спас меня, – упрямо повторила Сольвейг. – Если бы не ты, я бы так и бродила по Ледяному Венцу одурманенной тенью, пока во мне оставались крохи тепла. А потом…»

Кем бы она стала? Исчадиям льда? Ветром?

Огненный серафим мимолетно улыбнулся и вынул из набедренной сумки небольшую закрытую пиалу.

– Так что насчет шитья? Я могу, наверное,сделать это сам, но мне бы пригодилась твоя помощь. Кстати, я Эскилль.

Назвав свое имя, Сольвейг отложила в сторону скрипку. Серафим попросил ее вдохнуть из пиалы зачарованного пепла. Она послушалась. Мир изменился, изменился и сам Эскилль. Он потерял свою человеческую личину, оставшись абрисом, фигурой с крохотными отверстиями по краям.

– Шей как сможешь, – донесся до нее глухой, полый голос. – Ингебьерг исправит потом, если что.

Эскилль и его тень сошлись в одной точке, касаясь друг друга очертаниями. Прищурившись, Сольвейг разглядела, что от тени – самом ярком, чернильном пятне в окружающем ее сером мареве, отходили тоненькие дымчатые нити. Она схватилась за одну, вдела в отверстие в абрисе огненного серафима. Нить затянулась сама, будто прикипев. Сольвейг зашнуровала каждую и сплела Эскилля с его тенью, пока в шаге от нее ярился вендиго, пытаясь изнутри пробить или расцарапать сплетение ветвей.

Ощущая в себе что-то чужеродное, Сольвейг закинула голову и выдохнула в небо… дым. Мир тотчас вернул себе прежние очертания, прежние краски и прежнюю глубину. Хотелось бы ей знать, что это за колдовство. Прежде она знала только магию льда и пламени. Сейчас к ней добавилась чуждая ей теневая.

– Спасибо. А теперь… отойди. Желательно, как можно дальше.

Голос серафима изменился. Проследив за его взглядом, Сольвейг увидела горящие алой яростью глаза. Вендиго отпечатывался в обоих мирах: и в реальном, и в том, где тень была отчетливей, очевидней, а сам Эскилль – призрачней и бледней.

Сольвейг предпочла быть как можно дальше от монстра в обоих мирах.

Напряженный и сосредоточенный, Эскилль медленно вынул из ножен меч. Зажег его, нежно скользя ладонью по зачарованной стали.

– Выпускай монстра, – глухо сказал он.

Сольвейг, взволнованная, медлила.

Да, сущность вендиго делала его уязвимым к огненной стихии. Но не все так просто: Фрейдис говорила, что существо с ледяным сердцем, что когда-то давно было человеком, может с легкостью превратить человеческое сердце в кусок льда. Говорят, люди падали замертво, если слишком долго смотрели в горящие алым голодом глаза. Вендиго до последнего оставался за спиной жертвы, неотступно преследуя ее и доводя до помешательства. Лишь наигравшись, убивал.

Сольвейг с детства задавалась вопросом: откуда ледяные сирены вроде Фрейдис все это знают? Ведь те, кто однажды столкнулся с исчадиями льда – и, уж тем более, с вендиго – как правило, не выживали. И только сейчас ей пришла в голову безумная мысль. Что, если Фрейдис нашла себе союзников среди духов зимы, среди носителей родственной ей стихии? Не так уж безумно, если вспомнить о Льдинке… и о той, от кого ледяные сирены рождены.

Решимость в глазах Эскилля помогла Сольвейг принять решение. В воздухе разлилась сиренья Песнь.

Кокон льда, хрустнув, разбился. Осколки брызнули во все стороны, отражая пылающие полосы Северного Сияния, что шлейфом тянулся за уходящим солнечным ветром.

Заглядывая в пылающие алым пожаром глаза, Эскилль понимал, что чувствовали его жертвы. Взгляд вендиго примораживал к месту. Благодаря своей огненной сущности, Эскилль был куда более устойчив к магии бывшего колдуна, но и ему приходилось несладко, когда собственное тело отказывалось подчиняться. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Воздух вокруг сгустился, стал настолько плотным, что его, казалось, можно резать на части. В сердце вонзились ледяные иголки… и тут же растаяли, унося с собой боль и не причиняя вреда его Пламени.

Эскилль сделал шаг, второй, третий. Он ощущал себя пушинкой, которая пытается лететь против обжигающего холодом ветра, хрупкой дощечкой, которая пытается плыть против течения, врезаясь в льдины. Вендиго вытягивал из Эскилля тепло, но огонь, бегущий по его венам, затушить не так-то просто.

Его Пламя сильнее черного колдовского льда.

Чем ближе подбирался Эскилль, тем отчетливее читалось изумление на костлявой морде. Вендиго не разжимал челюстей, но Эскилль услышал его голос – низкий, глухой, потусторонний. Голос, в котором не было ничего человеческого.

– Что ты такое?

Он говорил так, словно признавал в Эскилле родственное ему существо.

– Я – человек. – Ярость вскипела в крови. – В отличие от тебя, чудовище!

Огненный серафим бросился в атаку, сбрасывая перчатки и молниеносно зажигая меч. Голова его оказалась на уровне невероятно худой груди. Длинные руки монстра потянулись к горлу, но взмах меча заставил его отшатнуться. Медлить нельзя – нельзя позволить, чтобы вендиго призвал на подмогу своих неразумных, лишенных души собратьев. Потому меч яростно рассекал воздух, оставляя за собой пламенный след.