Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник) - Страница 27

Вне себя от возмущения, я почувствовал, что на глаза мои наворачиваются слезы.

– Если ты плачешь, Кэрролл, – твердо сказала она, – я с этого момента полностью отрекаюсь от тебя.

Чтобы сдержаться, я сильно прикусил губу. Жестоко оклеветанный, я все же, как ни странно, не хотел, чтобы от меня отреклись. Кроме того, во мне закипало негодование. Слова «ненормально одинокий» застряли в моем сознании.

– Может, вы скажете мне, – осторожно начал я, чтобы не сорваться, – как помочь мальчику в моем положении? С кем он может быть не одиноким?

– Со мной. Я собираюсь заняться тобой. – Мисс Гревилль спокойно и внимательно посмотрела на меня. – Ты когда-нибудь изучал ботанику?

– Нет, – угрюмо ответил я.

– Тогда завтра, поскольку это суббота, ты начнешь ее изучать. Будь готов ровно к девяти. А сейчас съешь еще одну котлету. Только запомни, что вилка – это не лопата. Надо пользоваться ее зубцами. Это не совок. Натыкай.

Таким манером приструнив меня, мисс Гревилль теперь, казалось, ушла в себя. Со слабой необычной улыбкой на губах она, похоже, сосредоточилась на чем-то незримом, продолжая, однако, одним глазом следить за часами. Когда они пробили час дня, она встала и, взяв принесенную ей чашку кофе, подошла к окну. Я безмолвно смотрел, как она стоит за длинным кружевным занавесом, где, полусокрытая, она медленно потягивала кофе. Вдруг чашка застыла в воздухе, а улыбка стала шире. Наконец мисс Гревилль повернулась и с довольным, почти веселым выражением лица поставила свою чашку.

– Теперь можешь идти, Кэрролл, – любезно сказала она. – И не забывай. Завтра утром в девять.

Во второй половине дня в школе, вместо того чтобы слушать сестру Маргарет Мэри, которая пыталась объяснить нам правила сложения дробей, я мрачно, почти бесстрашно размышлял о тех оскорблениях в свой адрес, а вечером, когда мама вернулась из Уинтона, я сообщил ей, что не желаю участвовать в том, что задумала для меня мисс Гревилль.

– Считаю, тебе следует ее послушаться, дорогой, – примирительно сказала мама. – Я совершенно уверена, что мисс Гревилль желает тебе добра.

Таким образом, стало очевидным, что мама в сговоре с моей хулительницей.

На следующее утро, полный ожиданий и опасений, я явился в назначенное время. Мисс Гревилль предстала передо мной в довольно необычном виде. На ней была светлая юбка из твида, намного короче того, что я считал приличным, которая открывала сильные икры, заключенные в пару крепких, видавших виды высоких коричневых сапог. Сдвинутая набок с макушки зеленая тирольская шляпа мисс Гревилль была украшена каким-то пушистым, словно из волосков кисточки для бритья, узором, а за плечом болтался необычный черный лакированный сосуд.

– Это vasculum, ботанический контейнер, – объяснила она, прочитав вопрос в моих глазах. – А здесь наш обед. Можешь понести его.

Передав мне пузатый рюкзак, такой же видавший виды, как ее сапоги, она помогла мне надеть его на спину, затем мы двинулись по хрустящей гравием дорожке вдоль квартала к Синклер-роуд, которая вела прямо вверх по склону холма; при этом мисс Гревилль опиралась на странную заостренную трость, украшенную маленькими серебряными значками. Я хотел спросить ее о них, но она так яростно атаковала склон, что я счел за лучшее следить за своим дыханием. Кроме того, меня ужасно задевали взгляды прохожих, бросаемые на нас, в которых читалось насмешливое узнавание и которые моя спутница надменно игнорировала.

Мы поднимались молча. Вскоре мы миновали последние большие виллы, которые виднелись тут и там на обширных участках среди больших сосен. Теперь цивилизованный мир остался позади. Мы вошли в сосновый лес. Пот начал заливать мне глаза, в дыхании прорезалась свистящая нота, и, когда я увидел, что даже этот отдаленный лес еще далеко не та высокая пустошь, куда мисс Гревилль собралась отвести меня, я чуть ли не сник. Но я не сдавался. Каким бы ничтожным ни был мой дух, его воспламенила эта отвратительная, однако чем-то притягивающая женщина. Я хотел показать ей, что я не тот мальчик, от которого можно отмахнуться, дабы сбросить со спартанской скалы.

С пересохшим горлом и бухающим сердцем я продолжал путь, иногда переходя на бег, не желая отставать, и, когда мы наконец вышли из леса на этот огромный широкий простор вересковой пустоши, которая простиралась на много миль, свободная и первозданная, через Глен-Фруин к берегам Лох-Ломонда, я, пусть и абсолютно измотанный, все еще был рядом со своей наставницей.

Здесь она милостиво остановилась, посмотрела на меня, затем достала из-за пояса свои часы.

– Один час и двадцать минут, – заявила она, – совсем неплохо. Мы постепенно будем сокращать время. Устал?

– Ничуть, – солгал я.

Внимательно меня оглядев, она впервые улыбнулась.

– Тогда займемся реальным делом, – сказала она с оживлением. – Тут была настоящая зима, и, если нам повезет, мы найдем интересные вещи для твоей коллекции.

Без энтузиазма я последовал за ней, опустившей голову и медленно ступившей в заросли вереска.

– Я уверена, ты знаешь самые основные цветы вересковой пустоши. Эрика, она еще не появилась, желтый утесник, ракитник и пушица – эти белые пучки, которые раздувает ветер. – Она сделала паузу. – А это видел?

– Нет, – кисло сказал я.

Опустившись на колени, она раздвинула траву и показала тонкое маленькое растение с заостренными зелеными листьями и звездочками ярких золотисто-желтых цветов.

– Болотная асфодель. Narthecium ossifragum. Из семейства лилейных.

Вопреки моим желаниям и наклонностям, я был впечатлен не только ее очевидной эрудицией, но и внезапной находкой этого сокрытого, сверкающего и абсолютно неожиданного цветка.

– Мы его выкопаем?

– Ни в коем случае. Но мы возьмем одну кисть для засушки.

И она отрезала стебелек, который, к моему удивлению, поскольку я решил в этом не участвовать, я взял и спрятал в контейнер.

Несколько минут мы продвигались без происшествий, затем она снова сделала шаг в сторону:

– Здесь нечто поразительное. Круглолистная росянка – Drosera rotundifolia.

Когда я с любопытством посмотрел на изящную маленькую розетку, мисс Гревилль продолжила:

– Каждый лист, как ты видишь, имеет несколько рядов малиновых волосков, оканчивающихся округлыми головками, похожими на щупальца морского анемона. Действительно, они служат аналогичной цели. Они выделяют прозрачную липкую жидкость, которая захватывает мелких насекомых, ползающих по листу. Волоски реагируют на попытки насекомых освободиться, опускаются, ловят жертву – растение переваривает и усваивает ее.

– Вот это да! – воскликнул я в удивлении. – Растение-мухоедка!

– Именно. Мы его выкопаем – к росянкам я любви не испытываю, – посади ее в торфяной мох и можешь дома наблюдать, как она это делает.

– Правда, мисс Гревилль?

– Почему нет?

Она позволила мне воспользоваться садовым совком, лежавшим в контейнере, и, когда растение было благополучно перенесено туда, махнула рукой, давая понять, что показательный урок окончен.

– Теперь, когда ты вошел во вкус, Кэрролл, можешь сам искать. Позови меня, если найдешь что-нибудь интересное.

Я стартовал с такой жаждой, какой даже представить себе не мог, желая продемонстрировать свои навыки начинающего натуралиста. К моему огорчению, притом что мисс Гревилль, похоже, делала успехи, мне с непривычки ничего интересного на глаза не попадалось. Но наконец внезапно среди поблекшей травы я наткнулся на великолепный цветок, большой, как гиацинт, и темно-фиолетовый.

– Скорей, мисс Гревилль! – крикнул я. – Пожалуйста, идите скорее сюда!

Она подошла.

– Посмотрите, мисс Гревилль. Разве он не прекрасен?

Она согласилась, сделав широкий одобряющий жест.

– Orchis maculata[46]. Лапчатые клубни, прицветники зеленые, трехглавые. Первоклассный образец. Поздравляю, Кэрролл. Если только нам удастся найти его соседа, morio[47], мы сможем считать себя счастливыми.