Песчаные замки - Страница 3

— Перестань, Джон!

— Звони в полицию. Вызови их. Номер записан, лежит у телефона. Попроси приехать в Олд-Хед, в Баллинкасл, хорошо?

— Не ходи, Джон, — взмолилась она, вглядываясь в зловещую тьму за окном.

Он, даже не дослушав, открыл дверь. Взвыл ветер, циклоном разметал бумаги по комнате. Джон встретился с Хонор взглядом, но не сказал ни слова. Просто выскочил из дома, хлопнув дверью.

«Вот так всю жизнь, — подумала она. — Покоишься в его объятиях, а в следующую секунду, когда на него накатывает вдохновение, подхватывает порыв ветра в пятьдесят узлов, остаешься стоять в одиночестве, гадая, что стряслось». Она слышала собственные слова, сказанные в последний момент: «Джон, постой… пожалуйста, не надо!», — чувствуя себя матерью своевольного упрямого мальчишки. Что стало с той Хонор, которая карабкалась за ним по горам, раздвигала пределы возможного с помощью искусства?

— Куда папа пошел? — спросила заспанная Реджис, заглянув в дверь.

— Посмотреть на скульптуру, — ответила Хонор, подняв телефонную трубку.

Лучше бы дочка не просыпалась.

— А куда ты звонишь? — не унималась дочь.

— Иди к сестрам, — приказала Хонор, прикрыв рукой микрофон. — Сейчас же!

Девочка с встревоженным видом попятилась в спальню, пока мать набирала номер. Она протянула руку, плотно притворив створку двери, слыша голос с ирландским акцентом:

— Охрана.

— Это Хонор Салливан. Муж просил меня вам позвонить… По его словам, некий Грегори Уайт хочет разрушить скульптуру в Баллинкасле, в Олд-Хеде. Мы увидели, как кто-то пробежал мимо нашего дома по береговой тропинке, Джон принял его за Уайта и просит вашей помощи.

— Повторите фамилию.

— Мой муж — Джон Салливан. Мы остановились в Баллинкасле, — объясняла она, вглядываясь в окно. Сердце тяжело стучало. Сквозь завесу дождя почти ничего нельзя было разглядеть в десяти футах перед домом. Оставшиеся следы казались глубже, ближе. Посмотрев на холм, Хонор не увидела ни креста, ни самой инсталляции.

— Не того ли самого Грегори Уайта ваш муж грозился убить? Нас уже вызывали их разнимать.

— Пожалуйста, приезжайте! — прокричала Хонор. Перед разъединением она расслышала смешок и слова:

«Бред собачий…», — словно говоривший обращался к кому-то стоявшему рядом, рассуждая о скульптуре Джона.

— Что? — переспросила Хонор.

Телефон молчал. Она плотней закуталась в халат. Произведения Джона вызывают разную реакцию — одни их любят, другие презирают, — в отличие от ее собственных картин и рисунков, сельских и морских пейзажей, написанных в окрестностях Блэк-Холла, красивых, спокойных, популярных… безвредных. Она забыла дорогу к своим глубоко скрытым силам и вдохновению, о чем не догадывались ученицы «Звезды морей», обучавшиеся у нее живописи.

Теперь, когда полиция посмеялась над работой Джона, ее кровь вскипела. Может быть, надо немедленно за ним бежать, попытаться помочь? Хонор заколебалась, приникнув к окну. Вдруг ему нужна ее помощь? Кто такой Грегори Уайт, зачем губит скульптуру? Мороз пробежал по коже при мысли, что мужу угрожает опасность. Глубоко в желудке возникла путающая пустота. По словам полицейского, Джон обещал убить Грега Уайта. Что за драка была у них в баре?

Ох, Боже, она дошла до предела. Вечно на пределе — нынешняя поездка в Ирландию похожа на прогулку по лезвию бритвы. В груди чувствовалась боль, тяжесть, сердце будто окаменело. Когда дело касалось Джона, она просто не знала, как быть. У нее три маленьких дочки — вечное беспокойство и страх, чтобы они не лишились отца. Хуже того — чувствуется, что их связь с Джоном разорвана. В иные минуты кажется, даже дня больше не выдержать.

Реджис видела ее в слезах перед самой поездкой в Ирландию. Застала в студии над стопкой снимков Джона — серебристые ледяные пещеры, вырубленные им во времена их юности после снежной бури, засыпавшей береговую линию Коннектикута. Помнится, он работал до обморожения, его увезла «скорая». Хонор оплакивала ту юную пару; молодого мужа, уверенного, что далеко пойдет; путь, по которому он вообще не пошел. Увидев ее плачущей, Реджис сдавленно прошептала: «Вы с папой собираетесь развестись?»

— Мам, — окликнула ее теперь Агнес из спальни фермерского дома.

— Что, детка? — откликнулась Хонор, не желая отходить от окна.

На улице взвыла сирена тоненькой, унесенной ветром ниточкой, и она усомнилась, что вообще ее слышала.

— Мама… — тихо, спокойно повторила Агнес.

— Молчи, — театрально прошептала Сес. — Реджис велела ничего не говорить!

Хонор быстро повернулась, направилась в спальню, где три девочки спали вместе — как дома, — и обнаружила двух младших дочек, сидевших на кровати Агнес.

— Где Реджис?

— Я как раз и хотела сказать, — шепнула Агнес.

— Нельзя, — возразила Сес. — Она велела не говорить.

— Чего не говорить?

— Молчи, — повторила Сес, выразительно глядя на Агнес.

— Она пошла помогать папе! — выпалила Агнес.

— Ох, нет, — задохнулась Хонор. — Боже мой, только не это…

И застыла, как вкопанная. Вновь услышала или подумала, будто слышит сирену. Не доверяя своим ушам, прислушалась к собственной крови. Она показалась холодной, будто сердце вырабатывало лед. Хонор все поняла, прежде чем узнала.

Бросилась к окну, к дверям, распахнула — буря плашмя распластала ее на стене. Босая, в халате, выскочила из дома. Ноги утонули в жидкой грязи. Младшие девочки побежали за ней.

— Вернитесь в дом! — приказала она.

— Нам страшно, — взвизгнула Агнес. — Не бросай нас одних!

Она схватила их за руки, и все вместе, тяжело дыша, побежали к скульптуре, перекликавшейся с древней сторожевой башней на фоне неба, теперь совсем невидимой. Туман, ливень размыли скалистый утес, зеленые холмы, даже овцы казались облачками, гонимыми ветром с моря. Хонор опять услыхала сирену, отскочила в сторону вместе с девочками перед мчавшейся по узкой дороге полицейской машиной с синей мигалкой.

— Мама, что это? — крикнула Агнес.

— Что?.. — плаксиво повторила Сес.

Она тоже перепугалась. Дрожа всем телом, стиснула руки дочек. Гравий из-под колес больно хлестнул по ногам. Они побежали вперед, ориентируясь по мигалке. Хонор вглядывалась в утес, в поисках инсталляции, и только за поворотом увидела валявшиеся на земле на самом краю стволы, ветви. Рядом сгрудились полицейские, глядя вниз.

— Реджис! — закричала она. — Джон! — И добавила: — Девочки, стойте тут, на этом самом месте!

Помчалась по полю, остановилась на краю утеса, тяжело дыша. В глаза вонзались кинжалы — серебряные лезвия проливного дождя. Рассмотреть ничего невозможно. Утес высотой в девяносто футов, ветер дует в спину, продвигаться приходится дюйм[4] за дюймом. Охваченная ужасом, Хонор нечеловеческим усилием заставила себя посмотреть вниз с обрывавшейся в море скалы.

Опасаясь увидеть любимых разбившимися о камни, она, хватая ртом воздух, разглядела узкий выступ футов на двадцать ниже. Там лежало тело мужчины в лужице крови вокруг головы. Рядом стояла Реджис с посиневшими от ужаса губами; ее держала за плечи женщина в полицейской форме. Джон оглянулся снизу, бросив на Хонор обезумевший синий взгляд, когда полицейский защелкивал у него на запястьях наручники.

— Джон! — прокричала она со скалы.

— Он чуть не убил Реджис, — прокричал он в ответ.

— Что?..

— Собирался убить мою девочку, — повторил он. — И поэтому я убил его…

— Не говори больше ни слова! — крикнула Хонор.

— Слишком поздно, — сказал полицейский, подталкивая Джона. — Он уже устраивал драку, его угрозы слышали пятнадцать человек. У жертвы голова разбита не при падении. Он только что при всех признался.

Джона с дочерью повели по узкой тропинке с выступа на вершину утеса мимо поверженной инсталляции. Хонор, глухо рыдая, схватила Реджис; ветер свистел в ушах, дождь хлестал в лицо, а Джона уводили.

Прошло шесть лет. Иногда казалось, что он навсегда исчез из их жизни. Это произошло не сразу: сначала они с ним виделись при всякой возможности, со временем визиты сократились, потом вообще прекратились. Джон регулярно писал девочкам письма, они отвечали. С Хонор было иначе: она перестала писать больше года назад, видимо, не зная, о чем.