Пес государев - Страница 48
– Со мною любовь осталась. В ней и сила моя, – Филипп говорит и снова глаза свои прикрывает.
========== Глава 27 ==========
Чудно́, как время летит. Вроде только осень плодоносила. Деревья золотом осыпала. Землю дождем поливала. А тут уже зима снегом первым дороги покрыла. И летают снежинки за окном, словно бабочки, ветром испуганные.
– Федя, что же ты все у окна сидишь? – воевода со старшим внуком играется, а малого на руках качает. – Аль не слыхал, что при дворе деется?
– Не слыхал, – Федька вздыхает и снова в окно взор устремляет.
– Царь лютует страшно. Плаха на дворе от крови не просыхает. Давеча Хлебородова казнил. А ведь он с самого истока в опричнине стоял. Да донес кто-то, что он якобы Царю смерти спьяну пожелал, вот его головы-то и лишили. Малюта из своего подземелья не вылазит. Поди уже все ножи затупились. И еще, Федя… – воевода мало́го в колыбель кладет да к Федьке поближе пододвигается. – Во дворце племянник Скуратовский появился. Богдан Бельский. Так поговаривают, что Царь его обхаживает.
– Пущай обхаживает, тятя, – Федька рукой машет.
– Надень самое красивое платье. Да к Царю иди! – отец кулаком по столу стукает. И тут же из колыбели плач звонкий детский раздается.
– Тише, тятя… – Федька к люльке детской подходит и сына на руки берет.
– Федя, – воевода шепчет. – Да ты Богдана того краше. И потом кажут, что он умом не блещет. Пойми, Федя, мы все по краю ходим! И помощью нам, Басмановым, твоя власть над Царем всегда была. Ежели ее не станет… Так что сходи к Царю. Не дай роду нашему на плахе погибнуть!
Ушел отец, а Федька сына на руках качает и на снег за окном смотрит. А перед глазами его картинки радостные.
Вот он на санках самодельных с горки едет. Снег в лицо его брызжет. Валенки да шапка им набиты. Ветер в ушах свистит. Санки под ним на сугробах подпрыгивают, а ему весело. И радость на душе такая щемящая, что криком от нее кричать хочется.
А вот лето. Вокруг поле пшеницей спелой колосится, будто золотом залито. Солнце жаркое с неба печет нещадно. Стрекот кузнечиков стоит, аж уши закладывает. Он с отцом на дороге, что меж полей за горизонт тянется. Отец молодой, с бородою пшеничной, улыбается, глядя, как Федька на коня взбирается.
– Ты, сынок, за удила-то крепше держись! И пяточками коня под бока. А ну-ка… Ге-е-ей!
И конь вороной несет Федьку по дороге. Тот сначала пужается, а потом полной грудью запах сладкий летний вдыхает и кричит что есть мочи:
– Эге-ге-е-ей!
И такая свобода в воздухе витает. Вокруг раздолье широкое и привольное. Ветер в ушах шумит и сердце в груди скачет в такт цокоту лошадиному.
Вот и осень. Федька только с отцом с первой своей битвы возвратился. В баньке натоплено знатно. Они из парилки жаркой в предбанник выходят и кваском хреновым холодным из бочки угощаются. И тот квас бьет сильнее, чем любое вино. От жара банного да от квасу ядреного такая нега разливается, будто и тело, и душа растаяли да в том предбаннике на лавке лужицей талой разлились.
– Когда же я все это потерял? – Федька у сына спящего спрашивает. – Когда душу мою радость, свобода и покой оставили? Когда я из стрельца бравого да смелого в палача да распутника превратился? Спи, Ванюшка! Спи, солнышко мое ясное! Расти, сынок, смелым да сильным. А как вырастешь, молись за душу мою, кою я дьяволу по глупости продал. Да за властью не гонись! Живи, сынок, честно да по правилам и не поминай лихом отца своего пропащего!
В палатах огроменных народу много набилось. Воеводы опричные, сотники, бояре да князья, ко двору приближенные. Государь сидит на троне костяном. В тусклом свете факелов, его лицо черным кажется, как одежды монашечьи. Глаза кровью налиты. Губы в тонку полосу изломаны. По праву руку от него новый фаворит стоит. Лицом сладок да приторен, как мед засахаренный. Лохмы льняные по дорогому камзолу раскиданы. А в глазах голубых пустота ледяная, словно в проруби в крещение.