Пес государев - Страница 42

А тем временем в доме своем Федька у оконца сидит да отваром липовым с медом янтарным балуется. Супротив него Варвара, глаз с супруга не сводит.

– Чего-то ты, Феденька, смурной? Не уж-то приключилось чего? – говорит да к мужниной руке тянется.

– Не твого ума дело, – Федька не со злобой ей бросает.

– Дык может, я пособить чем смогу? – Варвара не унимается.

– Твое дело счас мое дитя носить, – Федька от жены отмахивается да к окну отворачивается.

А за окном морось осенняя. На яблоне перед домом ворон черный сидит, нахохлившись, и голосом охрипшим каркает.

«Что же ты раскаркался? – Федька думает. – Али беду близкую чуешь? Врешь! Я так просто не сдамся! – и окно распахнув, в ворона мокрого кружкой глиняной кидает. – Филипп всеми мыслями царскими завладел. Это правда! Только не сможет Царь с плотью своей совладать, коли меня увидит! Так что, игумен? Твое дело супротив моего тела?»

К изгороди высокой конь вороной подлетел. С него всадник удалой спрыгнул да в ворота громко нагайкой стукнул.

Охранники воротину перед ним отворили да к дому провели.

– Тятя! – Федька навстречу отцу поднимается да в объятия его заключает. – Давно ли с походу возвернулся? Как наказ царский исполнили?

– Ох, Феденька… – воевода кафтан мокрый в руки снохе дает. – Дела дивные творятся. Мы только в поход выдвинулись. Дошли почти до вотчины князя Юрьева, а тут гонец от государя нас догнал. С грамотой странною. В том письме Царь свой указ отменил. Повелел нам в слободу вертаться да князя ентого не трогать.

– Варвара! Накажи, пусть нам водки принесут да закуски поболе, – Федька жене приказывает. – И пусть к нам никого не пущают. Разговор у нас тута сурьезный намечается!

Федька во дворец быстрым шагом вошел и прямо в покои царские направился. Охране рукой махнул, мол, уйдите с глаз моих, да в дверь уверенно кулаком стукнул. В голове его отца напутствие звучит: «Ты, Федя, Царя должен снова к себе приветить! Надевай на себя платье, как он любит. Брови подведи да улыбку на морду разлюбезную надень! Дай все, что ему так в тебе нравилось! От ентого вся наша жизнь зависит. Ежели Филипп ему про грех содомский напоет, так и до опалы недалече. А с тобою вместе и мы с Петькой на дыбу пойдем».

Царь на коленях перед иконками стоит. Свечку в одной руке держит, а второй крестится. Губы тонкие молитвы нашептывают.

– Дозволь войти, государь? – с порога Федька вопрошает.

– Уходи, Федя! – царь испуганно на него смотрит. – Не могу я тебя более видеть!

– Аль не люб я тебе стал? – Федька хмурится да кафтан длинный с себя скидывает.

А под ним ткань тонкая да нежная. Через нее тело белое призрачно да призывно светится. На шее длинной бусы росою голубой рассыпаны. Запястья тонкие браслеты золотые сковали. Федька из рукава кафтана венок из каменьев дорогих вынимает да на головушку свою черную примеряет. И светятся его глаза как звезды яркие в небе темном. И губы алые в улыбке размыкаются.

– Изыди! – Царь тихо шепчет, но глаз от красоты той оторвать не может. – Грех это! Не можно мне до того в глазах божьих опускаться. О душе своей мне думать надоть!

– О душе твоей пусть игумен Филипп заботится! А я токмо о теле твоем пекусь, – Федька сказывает да подле Царя на колени садится. – Истосковался я по любви да по ласке твоей, люба моя! Послушай, как сердечко мое в груди бьется!

И руку Царя к себе тянет. Рука та дрожит, но не упирается. Ложится она на ткань тонкую и чувствует жар тела молодого да горячего.