Пес государев - Страница 25

– Еще говорят, что Федька до тебя ночами пробирается да в бабской одежде пред тобою красуется, – говорит шут, а сам с лавки соскальзывает да в угол забивается.

– И про это говорят? – Царь брови супит да яблочко наливное в руке мнет.

– Ты бы осторожнее, батюшка, – Васька из угла ему говорит. – Слишком сблизился ты с Федором Басмановым. Вот людям разное и видится.

Царь рукою махнул. Мелодия смолкла, и музыканты, низко кланяясь и пятясь, из опочивальни вышли.

– Ты бы, государь, оградил себя от разговоров ентих, – шут, осмелев, на лавку садится. – А то ведь на Федьку взгляды всяко-разные кидаешь, от себя его не отпускаешь. А уверен ты, что предан он тебе?

– Хм… – Царь бороду чешет.

– А проверить бы его не мешало бы, прежде чем чинами да подарками одаривать, – шут говорит и с поклоном вслед музыкантам выходит.

========== Глава 14 ==========

Лестница крутая вниз тянется, а вокруг темень кромешная. Лишь вдалеке, на дне колодца, свет факельный брезжит, словно Геенна огненная разверзлась. Стены ледяные руки обжигают. Воздух болью и страхом пропитан. Вот они, казематы царские да правосудие государево.

Царь по ступеням осторожно идет. Каждый камень отбитый на них знает. Каждую выщербинку в стене помнит. На последней ступени останавливается и глаза щурит от света яркого.

Нет окон в подземелье, нет выхода. Только лестница, вверх, на свободу, ведущая. Многие сюда спускались да поднималися сами не каждые.

Федька плечами поводит да в кафтан кутается. Страшно ему да боязно. Не сказал ему государь, пошто с собой взял, вот и мерещится ему разное. И от мыслей этих по спине Федькиной мурашки бегают.

– Приведите предателей, – Царь палачам приказывает, а сам на лавку простую у стены садится да Федьку рукою манит. – Говорил ты, Федя, что верен мне, как собака. Что сделаешь все, как велю. Вот и час настал исполнить мое поручение.

– Прикажи, государь! Все сделаю, – Федька на пол каменный коленями падает.

– Надоть мне предателей допросить. Сможешь ли заради меня палачом их стать? – Царь бровь поднимает да на Федьку строго глядит.

– Зубами их рвать стану, – Федька на ноги поднимается. – Но признания от них добуду.

Недалече дверь засовами лязгнула, и шаги по переходу казематному послышались. Ох и тяжко идти узникам. Цепи тяжелые ноги крепко держат. От оков руки в кровь изодраны. Раны прежние на коже трещат да кровью сочатся.

Двое их. Старик, пытками измученный. Голова седая вся в струпьях черных. Борода клоками повырвана. Вместо пальцев на руках обрубки кровавые. Вместе с ним мальчонка перепуганный. На лице бледном лишь глаза огромные, страхом переполненные. Рот порванный открыт в рыданиях. Руки тонкие, в мольбе сжатые.

– Ну-у-у… – Царь грозно тянет, на пленников глядя. – Не одумался еще, воевода? Признаешь ли ты вину свою?

– Государь, смилуйся! – хрипло пленник говорит. – Отпусти сына мого. Он-то в чем провинился?

– Я не про сына твоего сейчас спрашивал, – Царь хмурится. – Про предательство твое. Про сговор с ливонцами и с Андрюшкой Курбским, нынче врагом моим злейшим.

– Государь, – вдруг голос раздается. Задрожал он в сводах высоких, словно птица раненная, под высоким потолком заметался. – Все, как есть, скажу. Ничего не утаю, – малец на коленях к Царю ползет, руками камни цепляя. – И про ливонцев, и про сговор с князем Курбским. Все было, государь. Все видел! Слышал, как тятя мой, Александр Горбатый-Шуйский, на пиру разговор имел с ворогом твоим. И как мне велел все добро собирать да к ливонцам идтить.

«Воевода… Александр… Горбатый… – Федька ухо чешет. – Ну, государь, и устроил ты мне испытание. Воевода – герой каких еще поискать. И сражались мы с ним. И басурман били. А ты, значится, решил меня этим проверить? Нет, государюшко! Не возьмешь меня на жалость. Коли надобно, чтобы я честь свою растоптал, растопчу, не думая!»