Первый в списке на похищение - Страница 22

20 сентября, среда, 11 час. 30 мин.

Майор Волошин появился у генерала Зверева ровно через пятнадцать минут, по нему можно было проверять часы. Зверев завернул обшлаг рубашки, глянул на свою «сейку», прокхекхекал что-то одобрительно, потом поднял глаза на Волошина:

– Разрешите расстелить карту!

– Расстилают одеяло, карту раскладывают, – Зверев вместе с креслом отодвинулся от стола. Волошин разложил перед ним старую, на изгибах протертую до дыр карту, расправил ладонью. Карта эта была отпечатана, наверное, во времена царя Ивана Калиты – дряхлая, древняя, – и генерал не удержался, поинтересовался, ехидно сдвинув брови на переносице: – А чего тут у тебя ятей с ижицами нет? Куда подевал?

– Если надо – нарисуем!

– Шустрый ты, майор, не по уставу, – фыркнул Зверев. – К начальству относишься без должного почтения… Чего у наших секретчиков новую карту не попросишь?

– Не дают-с – не оперативник, мол…

– Не оперативник, не оперативник, – пробурчал генерал. – Ладно, я скажу…

Волошин выдернул из пластмассового стакана толстый красный карандаш с золотым тиснением на ребристом лаковом теле, потыкал им в карту:

– Звонили вот отсюда, из этого квадрата… Из телефона-автомата.

Район окраинный, старый, глухой – один из немногих в Москве, где сохранились капитальные постройки прошлого века – ни хрущобы; которые пеклись, как блины, их не вытеснили, ни скороспелые брежневские девятиэтажки, ни разные горбачевские новостройки. Мрачные одноэтажные дома, именуемые гордо особняками, остались, а затеряться в них всегда было несложно. И не только нескольким людям с маленьким украденным мальчишкой – затеряться можно было целой роте горластых солдат вместе со своим автомобильным парком.

– Та-ак. Что еще?

– Наши ребята опросили людей, живущих неподалеку – кто звонил по телефону-автомату, кто вообще чаще всего это делает, не обратили ль они на что-нибудь либо на кого-нибудь внимания и так далее…

– И результат?

– Результат пока – ноль. Телефоном-автоматом там редко кто пользуется, у большинства стоят свои: район хорошо телефонизирован. Хотя есть и бестелефонные дома.

– Автомат этот хоть работает?

– Работает.

– Ладно. Что еще сделано?

– Окольцевали район, зона получилась вот какая! – Волошин обвел торцом карандаша обширное пространство, – заблудиться можно.

– Грибы собирать можно, но не блудить! Тоже мне, профессионалы! – генерал недовольно покхекхекал в кулак. – Любители жареной колбасы и макаронов с крошеным сыром! Ну и что из того, что окольцевали?

– Есть точка зрения, она совместная, выведена технической и оперативной службами: похищенный ребенок находится здесь.

– Как там будет похищение по-закордонному? Кинднеппинг, так?

– Киднеппинг, – мягко поправил Волошин.

– Ить ты, знаток норвежско-английского с череповецким акцентом.

– Извините, товарищ генерал…

– От майора до подполковника, знаешь, какой долгий путь? – ехидно спросил Зверев. – Нет бы сказать: правильно, кивднепгеинг, но в отдельных случаях, товарищ генерал, пишут – киднеппинг. Хотя правильно все-таки будет кинд…

– Еще раз извините, товарищ генерал.

– Ладно, в конце концов, что кинд, что кид – один хрен, дело не в мясе, а в подливке, как говорят старые сладкоежки французы. Наполеон однажды заставил гостей съесть свою фехтовальную перчатку, и ни один человек не сказал, что это было невкусно. А вся закавыка крылась не в Наполеоне, а в соусе. Разумеешь, Волошин? А?

– Так точно!

– А наперед начальство так открыто не поправляй, учись у меня, старика, – и никогда не будешь бледно выглядеть. А теперь иди. В одиннадцать сорок пять у меня совещание по… как ты сказал? Киднеппингу? С двумя «п»? Вот-вот, совещание с двумя «п». Тебе, майор, надо присутствовать. Свою древнюю карту оставь у меня, я тут кое-чего поприкидываю.

20 сентября, среда, 11 час. 40 мин.

День стремительно набухал тягучей жарой, совершенно неосенней, дымной, душной и по-июльски опасной, когда у людей, страдающих сердечной слабостью, неожиданно перехватывает дыхание и в жилах останавливается кровь. От распаренного асфальта начало тянуть муторным смоляным духом от которого сказывают, развивается рак – об этом действительно говорят многие, но вот только никто это не доказал, – в воздухе неподвижно висел сизый бензиновый взвар, поверх которого летала нежная, искрящаяся на солнце паутина, пахло горелым металлом, резиной, кордом, маслом, зарытыми под землю нечистотами, еще чем-то тяжелым, присущим только большим городам. Впрочем, один большой город всегда отличается своим запахом от другого большого города, у каждого города он свой и обязательно неприятный. Москва отличается от Питера, Харьков от Лондона, Екатеринбург от Токио, и есть странные, очень увлеченные люди, которые коллекционируют запахи городов, как есть и некие помешанные, что коллекционируют моря, озера и реки: ступил в воду какого-нибудь Онтарио – все, занес Онтарио в свою коллекцию, постирал рубашку в соленом прибое Красного моря – Красное море также оказалось в коллекции и так далее, точно так же отдельные сумасшедшие коллекционируют вонь городов. Белозерцев был знаком с одним таким сумасшедшим.

Но знакомство никогда не давало повода для сближения, и вообще Белозерцев старался держаться подальше от пришибленных пыльным мешком коллекционеров: так было безопаснее.

Белозерцев немного пришел в себя, прикинул, где может достать деньги, составил список. Первым позвонил Илларионову – банкиру, бывшему морскому инженеру, человеку прижимистому, но всегда идущему навстречу тем, у кого стряслась беда, не стал ничего скрывать.

– У меня – несчастье! – сказал Белозерцев.

– Я знаю.

– Откуда? – нехорошо изумился Белозерцев. – Это стряслось только что, буквально два часа назад.

– Земля слухом полнится. Ты думаешь, Москва – большой город и в ней, как в настоящем большом городе, можно что-то скрыть? Нет. Москва – город маленький, очень маленький… Как думаешь выходить из положения?

– Начал собирать деньги…

– А другим способом сына выручить нельзя? Отбить, например, выкрасть на вертолете, послать на операцию ребят из десанта, из безопасности? Я своих орлов могу тебе подкинуть. Среди них есть афганцы, обстрелянные люди…

– Нет, нельзя. Сына убьют раньше, прежде чем кто-то что-то предпримет.

– Уверен в этом?

– Я это своей кожей чувствую. Потому и не хочу рисковать.

– Значит, будешь выкупать?

– Для этого и собираю деньги.

– Много дать не смогу, но тридцать тысяч долларов дам.

– Проценты?

– Никаких процентов. Беда есть беда. В беде надо помогать.

– Спасибо, Илларионыч! – растроганно пробормотал Белозерцев: в его положении сейчас не только тридцать тысяч беспроцентных долларов были важны – каждая сотня, каждая десятка.

– Присылай человека, – сказал Илларионов, – чем быстрее – тем лучше.

– Через пять минут к тебе поедет бухгалтер с охранником.

– Не забудь прислать расписку, – трезвым, жестким голосом попросил Илларионов, мигом возвращая Бедозерцева из неких розовых нетей на землю, и Белозерцев не сдержал невольной усмешки: все-таки банкир есть банкир, несмотря на то что он, как и все люди, имеет душу и прошлое – ведь был же когда-то морским инженером, совершал плавания в банановые и табачные страны и хорошо знает законы мужской дружбы… – и тем не менее это все в прошлом. Банкир ныне своего не упустит и копеечку лежать на тротуаре не оставит – обязательно поднимет.

Следующий звонок Белозерцев сделал президенту сложной, очень резветвленной и богатой структуры, именуемой довольно обыденно – акционерным обществом закрытого типа, хотя среди акционерных обществ закрытого типа Белозерцев не знал таких богатых, как это, – Марку Иванову.

– Марк Соломонович, звонит президент фирмы «Белфаст» Белозерцев, попавший в беду, – с Ивановым Белозерцев не был знаком так близко, как с Илларионовым, поэтому держался с ним на почтительном расстоянии, был вежлив и, если честно, сам себе противен.