Первый удар (сборник) - Страница 15

И, едва договорив последнее слово, исчез, скрылся за углом почти так же стремительно как альв, оставив растерянную девушку одиноко стоять у калитки.

Остаток ночи пролетел пулей.

Разбуженная Лассом людская команда мгновенно и споро принялась за дело, бесшумно рассредоточившись на краю деревни, у ручья, который отрезал крайние избы от темневшего леса. Председатель Прокудин, которого старшина поднял с кровати, засуетился было, хотел позвонить в район, но эбонитовый аппарат глухо молчал, только потрескивало что-то в трубке, словно никакой телефонной связи здесь отродясь не было.

– Гони баб с детьми по погребам! – скрипя зубами от злости, приказал Степан пацану – председателеву сыну. – Приказ, скажи! А мужики пусть берут ружья и по дворам караулят, ясно?

Пацан суматошно умчался, а старшина кинулся к своим.

Гули пришли под утро.

Вначале дозорным показалось, будто стена леса колыхнулась и стала медленно двигаться вперед. Потом по ноздрям людям ударил запах – жуткая трупная вонь. Одновременно стал слышен скрежет, словно кто-то с силой сцеплял костяные гребенки. Отец Мефодий, мелко крестясь, обошел позицию, не уставая махать кропилом, – остановился только там, где молча сидели на корточках трое альвов, неспешно заряжая винтовки.

– А теперь идите, батюшка. – Степан благодарно пожал священнику руку. – Помолитесь за тех, кому это нужно.

– За всех помолюсь, – прошамкал отец Мефодий. – Коль воины на правое дело идут, тут уж Господь не разбирает, кто в какой вере.

– Ласс, за мной, – приказал старшина, уже не слушая. – Саня, за старшего!

И кинулся вперед по высокой траве, забирая вправо и огибая по широкой дуге гриву леса, чтобы зайти сзади.

Теперь, спустя долгое время, Степан никак не мог вспомнить – кто начал бой? Вроде бы, когда гули, рыча и беснуясь, подступили совсем близко, и самые резвые из них уже вытянули вперед когтистые руки, их встретили автоматные очереди и гулкие одиночные выстрелы снайперских винтовок альвов. Мертвая нечисть перла вперед и разлеталась гнилыми обрывками, заливая траву вонючей сукровицей.

А потом через бесформенные головы тварей длинными прыжками перемахнули болотные псы.

Составленные из обрывков плоти и обломков костей, перемотанных водорослями и сухожилиями, они двигались с ошеломляющей быстротой, только вперед, выискивая безглазыми мордами живых. Но это были не те живые – они не стояли кучей, отмахиваясь вилами и палками, не промахивались и не бежали в страхе. Альв Тэссер первым бросил винтовку и взметнулся вверх, на лету несколькими взмахами располосовав пса костяным клинком. Вслед за ним в рукопашную поднялись и все остальные. Люди дрались молча, псы и гули хрипели, умирая на ножах.

Степан бежал, раздвигая кусты. Подлесок кончился, и теперь старшина, не останавливаясь, несся по березняку, перепрыгивая через бурелом. Он и сам не смог бы сказать, почему бежит именно туда, вглубь, где березы сменялись елями. Ноги несли сами, и костяной амулет на груди резал шею, наливаясь мертвенной, ледяной тяжестью. Где-то рядом черной тенью скользил Ласс – кровный должник, брат, Стерегущий Спину.

Они выскочили на маленькую поляну оба сразу – и покатились по траве, сбитые тяжкой волной заклятья. Кувыркнувшись через голову, Степан вскочил, не обращая внимания на боль: словно бритва прошлась по груди, и гимнастерка уже висела лентами, пропитываясь кровью.

Посреди поляны, странно горбясь, стояла фигура, по горло затянутая в черный комбинезон.

Альв.

Нефедов перебросил кинжал из руки в руку, ощерился не хуже волка. Свистнул пронзительно и кинулся вперед. Но альв махнул рукой, и из леса на поляну выскочил десяток псов.

– Что ж ты, сука, – зло рассмеялся старшина, стягивая с плеч гимнастерку, – сам справиться не можешь? Собак позвал?

Болотные псы бросились на него. Сбоку предостерегающе вскрикнул Ласс, махнул ножом – гнилые брызги полетели в разные стороны. Альв посреди поляны не шевелился, но из леса выбегали все новые и новые псы, проворно неслись вперед, скаля пасти, полные разномастных зубов. Степана снова сбили с ног и теперь он крутился на траве, заляпанной кровью, сорванным голосом выхрипывая матюги.

Черный альв впервые поднял голову. Он улыбался. Очень медленно диверсант начал произносить слова – на древнем, скрежещущем языке. Одно за одним срывались они с его губ, и воздух постепенно начал мерцать и свиваться бледными вихрями, срезавшими траву.

«Хана, – пронеслось в голове у старшины, стряхивавшего с клинка ошметки болотника, – сейчас он договорит – и все, хана». Черный воздел вверх длинные, бледные ладони, готовясь произнести последнее слово, которое сомнет, разметает врагов, превратив их в желе, развешанное по ветвям деревьев.

И упал.

Нефедову показалось, что из леса вылетела белая молния, которая поразила альва в голову, лопнувшую кровавым дождем. Нелепо мотнув руками, труп отлетел на несколько метров и упал прямо на спины сгрудившимся псам. Лязгая челюстями, те принялись ожесточенно рвать его на части, не замечая, что и сами разваливаются, превращаются в прах, разлетающийся под последними порывами ветра.

– Ласс! – позвал Степан, озираясь по сторонам. – Живой?

– Здесь, – устало отозвался его товарищ. Он сидел на траве и раз за разом втыкал лезвие ножа в землю, счищая с него чужую кровь. Старшина тронул его за плечо и тоже посмотрел туда, куда был направлен застывший взгляд альва.

Она была белой.

Замерев посредине поляны, волчица смотрела на Степана – зрачки в зрачки, не отрываясь, и вздыбленная шерсть на ее загривке постепенно укладывалась. Нефедов без страха подошел к ней, но только лишь протянул руку, как она отпрянула и одним длинным прыжком скрылась в лесу. Старшина сел и покачал головой.

– Вот оно как… – сказал он, глядя в землю.

Взвод уезжал. Солдаты уже погрузились в машины, бережно поставили носилки с ранеными. Альвы ушли раньше – повесили за спины винтовки и растворились в сумерках.

На рассвете Степан подошел к дому с голубыми ставнями. Он опустился на корточки, нашарил под ногой мелкий камешек и, несильно размахнувшись, кинул его в стекло – дзынь! Подождал немного, но все было тихо, никто не поглядел в окно. Нефедов постоял еще, потом пожал плечами и пошел по улице.

– Степан…

Татьяна, бледная, стояла, прислонившись к забору, и смотрела на него. Он подошел к ней и взял ее лицо в ладони. Погладил по щекам.

– Спасибо. Спасла.

– Ты… сразу знал?

– Сразу? – переспросил он недоуменно. Потом понял. – А, ну да. Как только увидел.

– И не сказал никому? – переспросила девушка недоверчиво. Степан спокойно улыбнулся.

– Зачем? Живете среди людей – ну и живите себе. Вас таких мало. Вон, даже священник – про тебя знает, а истребить не просит.

Степан еще раз погладил Татьяну по щекам. Потом вдруг, как будто решился – быстро поцеловал в губы и отвернулся.

– Прощай, Таня.

– Вернешься? Степан! – голос ее прозвенел перетянутой струной, чуть тронь – и оборвется. Но он не обернулся.

Скрипнул песок под каблуками сапог, и вечный «государев мужик» Степан Нефедов пропал в утреннем тумане, оставив за спиной успокоенно спящую деревню Грачи. Он шел, сжав губы, и холодная роса каплями стекала по его лицу.

Степан вышел на крыльцо и потянулся, щурясь от яркого света. Метель улеглась и теперь снежные сугробы, которые намело за ночь, искрились на солнце. Старшина довольно хмыкнул и глянул за ворота. Грузовик уже стоял – мотор работал и клубы синего дыма плыли над дорогой.

– Ну, Николай, бывай, что ли, – Степан обернулся и пожал руку хозяину, выбравшемуся из избы следом. Потом что-то вспомнил и улыбнулся. – На гармошке-то больше не играешь?

Николай басовито рассмеялся.

– Да уж и забыл давным-давно. С войны не играл…

Он долго смотрел, как Степан пробирается к калитке, отгребая снег, и вдруг окликнул его.

– Старшина… Ты это… К Татьяне не пойдешь, что ли?